Портрет неизвестного в народном костюме

Настоящий индеец – он и в Лондоне индеец.
Фото Reuters

Одна монголка рассказала мне, что ее сын, студент московского вуза, первое время страдал то ли от пренебрежения, то ли от равнодушия сокурсников. Все изменилось, когда он пришел в монгольской одежде на один из институтских вечеров. Студенты, по ее мнению, подсознательно зауважали в нем цельного и гордящегося своими корнями человека.

«Загнутый мысок у нашей обуви – чтобы землю не ранить. Даже когда монгол юрту ставит, он у земли прощения просит», – на прощание просветила меня женщина.

Я вспомнила этот разговор, когда попала на народное гулянье в Портсмуте. Ничего похожего не было в самом празднике: сразу из нескольких точек неслась музыка, молодежь загорала на ступеньках, а две подвыпившие подружки плясали на потеху публике, которая гуляла по зеленому лугу вдоль палаток с едой и сувенирами. Но вот национальные наряды трудно было не заметить. Африканцы пришли в ярких тюрбанах, индианки – в праздничных сари. Турецкие матери даже на трехлетних мальчиков надели шаровары и широкие пояса. Эти дети родились в Британии, но растут с полным сознанием того, что они – турки. Англичане в шортах и майках смотрелись совсем нейтрально. Некоторые, впрочем, обматывались в яркие куски африканского текстиля, которые продавались тут же, но это так, ради прикола и карнавального настроения. Все равно было видно: они – белые, британцы, у себя дома.

Я представила себя на этой интернациональной лужайке – в кокошнике и красном сарафане с передником. Люди подумают: вот, тетка оторвалась от фольклорного ансамбля. У нас, как и у англичан, нет потребности постоянно носить собственную национальность «на рукаве». Мы почему-то уверены, что не потеряемся в любой одежде, на любой территории, какими бы иностранными буквами ни были записаны наши адреса и фамилии. Кстати, сегодня за пределами России живут 20 миллионов русских.

В армейских казармах Илфорда я познакомилась с Иваном, сыном украинки и русского. Не знаю, что и когда привело его семью в Англию. Он был назван лучшим солдатом года, но британская военная форма не мешала ему помнить свое родство. Он рассказывал мне русские анекдоты, я смеялась, чувствуя при этом, как смотрели на нас его сослуживцы. Им было странно слышать русские разговоры у себя в воинской части.

На светском приеме в Лондоне в честь московского модельера Анны Росса я увидела людей, для которых смокинги и шелковые платья со шлейфами – почти что униформа. Дипломаты из России, иммигранты разных поколений вместе с англичанами аплодировали своей талантливой соотечественнице, создавшей подходящие для любой европейской столицы наряды – без византийской позолоты, но русские по духу. Русский язык здесь мог звучать с акцентом, но было очевидно, что он в этих семьях передается по наследству, как фамильная драгоценность. А ведь еще 20 лет назад у нас в стране к эмигрантам был подход, как в старой Японии: поселился за границей – значит, больше не наш.

Я до сих пор привыкаю к тому, какое большое место занимают российские история и культура в сознании англичан. Наверное, одна бывшая великая империя всегда с интересом будет смотреть на другую. Телевидение и газеты не стали бы отводить столько места под эти объемные материалы, если бы на них не было спроса. В 1662 году Самюэль Пипс записал в дневнике, как жители Лондона глазели на московское посольство: «Я не смог разглядеть самого царского посла в его карете, но мужчины из свиты выглядели статными и красивыми в своих одеждах и меховых шапках. Большинство из них держали на руках соколов, привезенных в подарок нашему королю. Но, боже, как странно было видеть нелепую натуру наших людей, которые не могут удержаться от насмешек и глумления надо всем, что им кажется необычным». После Петра экзотики в нас поубавилось, но в чем-то мы и сейчас остаемся для англичан завернутой в тайну головоломкой.

Что они точно не поймут и не оценят – это зигзаги нашего отечественного патриотизма, нашу «странную любовь» к России, с домашней привычкой ругать всех и вся. Человек, поносящий при посторонних свою мать или свою родину, вызывает недоумение у любой нации.

Британские телевизионщики и журналисты в последнее время увлеклись переодеваниями и мистификациями. С помощью профессионально наложенного грима и парика превратили афроангличанку в белую женщину. Она провела так весь день, не узнанная даже коллегами. Чернокожие братья и сестры смотрели на нее без обычной симпатии. Она была потрясена неожиданной галантностью – со стороны белых мужчин, и интересом – со стороны белых женщин. Другая дама на один день стала мужчиной и пришла к выводу, что мужской мир в отличие от женского агрессивен и неприветлив. А бывший любовник Дианы, не брезгующий никакими телевизионными проектами Джеймс Хьюитт с удовольствием спустился вниз по социальной лестнице и превратился в сезонного строителя. Наверное, можно более-менее убедительно сыграть и в другую национальность. Путешествия в чужой мир – даже такие маскарадные – сильно расширяют кругозор. Только бы не забыть дорогу обратно, иначе превратишься в карикатуру.

«Невежество», – презрительно повторял про своих единоплеменников чеховский лакей Яша, приехавший с хозяйкой из Парижа. До чего жизненный персонаж. Когда несколько лет назад одна наша певица вернулась в Россию после попытки сделать имя в Америке, журналисты потешались над ее ломаным русским, который она ухитрилась позабыть всего за два года, и не менее топорным английским.

Я верю, что, если такая метаморфоза случается на внутреннем уровне, она не проходит без большого ущерба для личности. Поэтому здравый человек, впитывая и уважая иностранную культуру, не откажется от такого упрямого факта, как собственная национальность, – хотя бы из чувства самоуважения и потребности сохранить себя. Он всегда будет говорить про родину «мы», а не «они» и не поставит себе на лоб штамп второсортности.

Британцы сами ищут сегодня новые критерии, по которым можно определять национальную самоиндентификацию гражданина. Интересно, что тема britishness стала у них широко обсуждаемой только в 60-е годы, когда в страну стали прибывать первые большие партии иммигрантов из бывших колоний. Понятно, что знание языка и истории Великобритании еще не гарантирует стопроцентной britishness. Представитель консерваторов предложил в качестве проверки лояльности так называемый «крикетный тест». Он сказал, что если иммигрант смотрит игру в крикет между британской командой и командой страны, откуда он родом, то болеть он должен за британскую команду. Его сразу раскритиковали, сказали, что это тест не на патриотизм, а на степень интеграции. Но «крикетный тест» всем запомнился, стал общим местом в комментариях, потому что есть в нем доля правды.

У русских популярны другие виды спорта, свой «крикетный тест» они проходят на других матчах, но всегда при этом болеют за Россию.

Лондон