Памятник Белой гвардии

На смену монархическим лозунгам в Белой гвардии пришел лозунг борьбы за возрождение единой России.
Плакат неизвестного художника. 1919 год

Александр Пушкин заметил, что «бывают странные сближенья», толкование которых не под силу даже поэтам-пророкам. В этом магическом круге оказалась и Марина Цветаева, предчувствовавшая так много...

2 ноября (по старому стилю) 1917 года в город Новочеркасск, административный центр Области войска Донского, прибыл Михаил Васильевич Алексеев – отправленный Керенским в отставку генерал от инфантерии, пользующийся непререкаемым авторитетом в войсках. Прибыл, чтобы начать собирание сил для борьбы против большевиков. «Нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы», – так объяснил он этот свой поступок в письме родным.

Офицеры и юнкера встретили Алексеева ликованием.

И в тот же день, 2 ноября 1917 года, Цветаева, воспринявшая большевистский переворот как жуткую катастрофу, написала своему мужу Сергею Эфрону письмо из Феодосии (там она гостила у сестры Анастасии), полное воли к борьбе. История России по воле рока сделала цветаевскую семью своей добровольной заложницей. Белое дело стало героической вершиной этой семейной судьбы: «Молодостью – Доблестью – Вандеей – Доном». Тогда уже писалась книга стихов Цветаевой «Лебединый стан», поэтический памятник Белому движению.

Поразительно, но Цветаева не ошиблась: Сергей Яковлевич, потомок профессиональных революционеров, с 26 октября участвовал в московских боях в составе правительственных сил и защищал Кремль даже 2 ноября, когда капитулировал эсер Руднев, глава Комитета общественной безопасности, возглавлявший контрреволюционное сопротивление. «Позор! – Опять предательство. – Они только сдаваться умеют! – констатировал Эфрон в своих «Записках добровольца». – Мы предоставлены самим себе. Но никто, как по уговору, не говорит о безнадежности положения... А вместе с тем ясно, что не сегодня – завтра мы будем уничтожены. И все, конечно, это чувствуют... Впереди был Дон».

Предательство действительно было тотальным. Именно сослуживцы Эфрона по заданию Военно-революционного комитета захватили почтамт и Центральный телеграф.

По российским масштабам, организованную борьбу с революционным террором вела горстка офицеров и гимназистов. Их не щадил никто – ни уцелевших, ни погибших. О них цинично говорили: горе побежденным! Но на расстоянии века все более зримо величие их подвига: восставшие доказали, что не все русские – рабы. Позор добровольной сдачи большевикам не состоялся.

Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать
святая...

Но общерусским, подобно ополчению Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Белое движение не стало. Сын крепостного крестьянина, генерал Деникин писал жене (в разгар громких побед Добровольческой армии!): «Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. Помощи в этом деле ниоткуда не вижу».

О кровоточащей гнойной язве России Цветаева писала еще более жестко и провидчески:

Единодержцы штыков и
душ!
Распродавайте – на вес –
часовни,
Монастыри – с молотка –
на слом.
Рвитесь на лошади
в Божий дом!
Перепивайтесь кровавым
пойлом!..
Единодержцы грошей и часа!
На куполах вымещайте
злость!

Начатый «под рокот гражданских бурь, в лихую годину», когда «пал без славы орел двуглавый» и «чернь цвела», «Лебединый стан», конечно, романтизирует белое дело: действительность была и беспощаднее, и грубее. Но даже когда роковое стечение обстоятельств вынудило Цветаеву вернуться на Родину, она в отличие от мужа и дочери Ариадны своего отношения к добровольчеству и большевизму не изменила («можно ли вернуться в дом, который срыт?» – ее кредо).

Большинство белогвардейцев полегли в жестоких боях, а выжившие завидовали мертвым. В честь участников Первого кубанского («Ледяного») похода был установлен памятный знак: терновый венец, пронзенный мечом.

Знамя, шитое крестами,
в саван выцвело.
А и будет ваша память –
белы-рыцари.
И никто из вас, сынки! –
не воротится.
А ведет ваши полки –
Богородица!

Вряд ли кто-то из тех, о ком написан «Лебединый стан», знал эти белогвардейские гимны. Первая их исполнительница Лидия Дмитриевна Рындина, известная актриса театра и кино, эмигрировала из России в 1919 году. В Политехническом музее 11 декабря 1920 года стихи из «Лебединого стана» читала сама Марина Ивановна, в монашеском одеянии с военной сумкой через плечо (она была в полном неведении о судьбе мужа). Советские поэты предпочли не заметить ее фронду.

Известно о рукописных экземплярах сборника «Лебединый стан», предоставленных для продажи в московской Лавке писателей. Известно и то, что этот цикл при жизни Цветаевой издан не был.

Вынужденная вернуться в СССР, чтобы избежать ареста, суда и заключения за соучастие в убийстве Игнатия Рейсса, резидента советской разведки, отказавшегося вернуться в СССР, Марина Ивановна мудро разделила свои рукописи на несколько частей и доверила надежным людям, которых после огласки сотрудничества Сергея Эфрона с советскими чекистами остались единицы.

Угроза потери всего и пожизненной разлуки с сыном Муром была страшная: ведь у певицы Надежды Плевицкой (обвиненной в причастности к похищению генералов Александра Кутепова и Евгения Миллера) изъяли даже клавиры нот, и она, осужденная в 1937 году на 20 лет, умерла в 1940 году в тюремной камере – не спасла мировая слава.

Архив, оставленный Цветаевой у Маргариты Лебедевой (урожденной баронессы Спенсер) в Париже, погиб во время войны. А рукописи, доверенные Елизавете Малер, профессору славянской филологии Базельского университета в Швейцарии, – уцелели. В эту часть наследия Цветаева определила «Лебединый стан».

В 1957 году его опубликовал Глеб Струве, сын известного кадета и члена Государственной Думы Петра Струве.

И в словаре задумчивые
внуки
За словом: долг напишут
слово: Дон.

Несмотря ни на какие испытания, Цветаева осталась верна герою своего времени – белогвардейцу.