Катя Метелица
Не важно, правильная клубника или нет: ведь можно просто получать удовольствие.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Навряд ли барашки не дураки – если итог их эволюции представляет собой превращение в ходячие куски мяса, покрытые мериносовой шерстью. Мне их мордочки, правда, не кажутся такими уж глупыми, скорее милыми. Я тоже люблю баранину. По-английски, с кровью. И дубленку спокойно могу носить. А вот что-то там такое из лисы – не буду. Мне это неприятно.
Ребенок, когда приемлет или не приемлет что-то, он руководствуется инстинктом. Не буду есть манную кашу – она скользкая. Мясо – в нем кровь, такая же красная, какая течет, если порезать палец. Не буду есть рыбу – она пахнет рыбой.
Но не откажется носить шубку из кроличьего меха – она же такая нежная.
Здоровое чувство самосохранения подсказывает пути обхода возможных этических проблем: ложные объяснения. Кроличья шубка – она называется «кроличья», потому что она мягкая, как кролик. Язык – это такая колбаса; она так называется – «язык». Язык в желе. Внутри коров есть мясо. Иногда коровы выбрасывают из-под шкуры куски своего мяса – чтобы людям было что есть.
Маленьким детям свойствен абсолютный антропоцентризм: они уверены, что весь мир для людей, что все создано и существует для человека. «Чем полезны медузы? Что они делают человеку?» Ответ «ни за чем, просто так» не принимается. В крайнем случае – «чтобы любоваться».
Так называемое экологическое сознание приходит позже, с развитием интеллекта, и, как всякое знание, приносит страдание. Дочь моих знакомых в шесть лет отказалась есть мясо, категорически. Идея, что котлетный фарш это что-то живое (умерщвленное), вызывала в ней судороги отвращения. Тогда родители, убежденные, что без животного белка их девочку настигнет рахит, дистрофия и туберкулез, сказали: «А вот: ты ведь слышала такое выражение – «генная инженерия»? В лабораториях ученые, на них белые халаты. Они в пробирках из невидимой глазом клеточки – взятой у коровы совершенно, совершенно безболезненно! – выращивают куски мяса. Это и есть генная инженерия. А убитого мяса в двадцать первом веке никто уже не ест!» В общем, они ее с трудом, но убедили.
Не очень понятно только, что будет, когда девочка вырастет и узнает про обман.
У моей французской подруги была похожая история: чуть ли не до двадцати лет она не могла есть ничего, кроме хлеба, шоколадной пасты «Нутелла» и консервированной кукурузы. Потом ее немножко полечили в клинике, потом она еще походила к психотерапевту – и стала есть даже куриные ножки. Психотерапевт работал с ней примерно так: отключи рефлексы, говорил он, включи мозги. Покупать на рынке баранину – значит поддерживать фермеров, которые занимаются благородным, в общем-то, трудом. Трофейная охота способствует существенному росту численности зверей, на которых охота разрешена, поэтому носить шапку из дикой лисы совсем не зазорно.
Та же подруга чудовищно поссорилась со мной, когда я дала в метро пятерку нищей с младенцем на руках. «У тебя совсем нет ответственности! – кричала она. – У тебя совсем нет мозгов! Ты дала ей денег, значит, ты поддержала ее бизнес! Значит, ты поддерживаешь такой бизнес, где детей используют для попрошайничества! Как приманку! Завтра где-то украдут ребенка – ты будешь виновата!»
А недавно меня познакомили с голландцем, весьма небедным человеком, владельцем двух гостиниц, который сам шьет себе всю одежду, только носки покупает. Потому что, говорит, он не хочет носить одежду, сшитую в темных подвалах детьми из бедных стран. (А носить костюмы, сшитые на заказ европейскими портными в их просторных и светлых салонах, – слишком дорого и вообще, с точки зрения экономного голландца, разврат.)
Я купила в Голландии куртку, сделанную в Непале, и не знаю, кто ее шил. Я не готова пока шить сама себе всю одежду. Я, стиснув зубы, прохожу мимо нищих с детьми и только музыкантам в переходах даю деньги. И всегда покупаю цветы, укроп и всякую дребедень у бабулек рядом с метро – поддерживаю их мелкособственнический бизнес. Очень даже поддерживаю. Меня как-то не смущает, знаете ли, что они не платят налоги со своего укропа. Я даже, теоретически, готова организовать массовое движение «За покупку всего подряд у бабулек и, таким образом, частичную компенсацию им недоплаченных государством пенсий».
Мне очень неприятно, что я, как и подавляющее количество граждан России, могу сказать, что «не понимаю, куда идут наши налоги». И «прозрачность бюджета» для меня – некое странное, довольно бессмысленное заклинание. Особенно в сочетании с очень убедительным признанием Шамиля Басаева, что деньги на его теракты шли из средств «на восстановление мирного хозяйства Чечни», то есть из тех самых налогов.
