Вероника Чернышева
Случилось это теплым августовским днем...
K.П. Брюллов. Последний день Помпеи. 1833 г.
Моя до безобразия циничная, как, впрочем, большинство медиков, тетушка – убежденная материалистка, не боится ни Бога, ни черта. Потому как благодаря формалиново-гипсовой юности ни в первого, ни в последнего не верит. Предрассудок у нее только один – никогда и ни при каких обстоятельствах она не употребляет слова «последний». Например, если кто-то из домашних роется в куче хлама и разыскивает что-то очень нужное, она деловито приговаривает: «Нет, ты не ройся, а лучше вспомни – где ты это крайний раз видела». Или, что еще смешнее, когда какая-нибудь юная родственница оплакивает очередную несуразицу в личной жизни, она опять же спрашивает: «Что он тебе сказал, когда крайний раз звонил?» Я объясняю ей, что это не по-русски, что «крайний» даже в очереди бывает только в том случае, если очередностью интересуются полуграмотные люди. Тетка удивляется и отвечает что-то по-своему. И становится ясно: она суеверно не хочет тащить в свою жизнь ту безысходность, которая тянется за словом «последний». Потому что после последнего уже ничего нет и никогда не будет, а это страшно, и об этом лучше не думать.
Кстати, последняя книга, которую я случайно прочла (это было практическое руководство по фэн-шуй; согласно двумстам ее красочным страницам, ничего случайного в нашей жизни не бывает), учит не жалеть последнего и смело с ним расставаться. Если верить восточной мудрости, тогда из жизни будет уходить все ненужное и появляться что-то новое. Одна загвоздка – при этом нужно твердо верить, что это «последнее» у тебя совершенно точно не последнее. Просто верить – и все.
А вот постмодернистский по своей сути отрывной календарик не суеверен: наряду с кучей полезных советов по засолке огурцов и проращиванию семян при убывающей Луне любителям круглых дат он без обиняков сообщает – 1925 лет назад в 79 году нашей эры наступил последний день Помпей, или Помпеи.
Античный город Помпеи засыпало грудами лавы и пепла при извержении вулкана Везувий. Случилось это теплым августовским днем.
Вспоминается школьная доска – линия исторического времени и что-то там цветными мелками про то, что вот наша эра, а вот уже или еще (смотря откуда считать) не наша. Еще помнится, что в ограниченном человеческом сознании это, при всей наглядности, все равно не помещалось. Потом, конечно, в памяти всплывает репродукция картины Карла Павловича Брюллова со страшным словом «последний» в названии. Глядя на картину, нужно было писать сочинение или рассказывать о том, как хорошо видно по лицам зажиточных помпеян, что еще несколько часов назад они были безмятежно счастливы и думали, что жизнь кончится не скоро, а теперь понимают: Всё! Вот он, последний день... Будущие лирики фантазировали на тему, каким же был предпоследний день Помпей, будущие физики описывали, как могли, день последний, слепо полагаясь на историческую достоверность художественных прозрений Карла Павловича. Получалось неплохо.
Разрушительной силы стихия чарует и вдохновляет, особенно если после ее буйства прошла тысяча-другая лет. И если живописное полотно и школьные опусы тому не доказательство, то есть еще и опус кинематографический. Датирован он 1913 годом и поражает воображение колоссальными декорациями и красочными костюмами. Правда, итальянский режиссер Казерини несколько растянул эпическое время: последний день превратился в фильме в последние дни. Тем мелодраматичнее оказывается любовь слепой рабыни к пожалевшему ее хозяину и его неразделенная страсть к жрице-египтянке на фоне кровавого лавового зарева.
Раскапывать Помпеи начали в XVIII веке. Первое, что выяснили: жили помпеяне действительно по тем временам неплохо. Также узнали, что извержение Везувия было не последней и не единственной трагедией города. Италийских осков, поселившихся у подножия Везувия, сначала завоевали этруски; потом уютные дома осков, перемешавшихся с этрусками, заняли самниты; ну а уже после – всех их завоевали римляне. В 63 году нашей эры помпеяне пережили сильное землетрясение. После Везувия над остатками помпеянской роскоши глумились археологи, нещадно вывозившие все, что обнаруживалось. Во время Второй мировой войны обломки античного города страдали от налетов немецкой авиации.
Итальянский ученый Фиорелли продемонстрировал цивилизованному миру на примере раскопок преимущества системного подхода во всем: с 1863 года он, исторической правды ради, начал реставрировать не отдельно взятые руки Венер и ноги колоссов, а целые улицы, площади и кварталы города-призрака. Позже археологи достоверно восстановили и последний час Помпей. Оказывается, раскаленная лава залила не сразу весь мегаполис, и кто-то успел спрятаться на верхних этажах домов, но ненадолго. Туда, куда не докатилась лава, через несколько часов проник пепел, и неумолимая божья кара настигла и расторопных горожан. Последний очевидец событий, римский писатель Плиний Младший, описал трагедию в письмах к Тациту.
Город не сгорел, а оказался погребенным под девятиметровым слоем вулканических пород и пепла. Под пеплом были найдены чудесным образом уцелевшие осколки рабовладельческого Рима: ремесленные мастерские, мельницы, лавки, хлебопекарни и сельские усадьбы, остатки форумов, большой (греческого типа) и малый (римского типа) театры, храмы Юпитера и Аполлона, атриумные виллы, а также мозаичные полы, фонтаны и статуи. Вскоре в мертвый город потянулись путешественники, праздные любители античности и вдохновленные древностью художники. Там же в 1827 в поисках сюжета для исторической картины побывал и Карл Павлович Брюллов. Три года он трудился над монументальным полотном и скрестил-таки в последних криках последних помпеян скучнеющий академизм с новорожденным романтизмом. Это пришлось по вкусу итальянцам, не понравилось французам, вдохновило на роман англичанина Бульвера-Литтона. И до сих пор не оставляет равнодушными русских школьников.
