Место жительства – кухня

Кухня – место по-особому уютное. Даже для чтения.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)

Так было до шестидесятых годов прошлого столетия, когда произошел решительный переворот в советском быте – появились квартиры отдельные.

Конечно, появление отдельной жилплощади было сопряжено с ломкой традиций и психологическими травмами. Помню, мой отец-профессор, занимавший две комнаты в трехкомнатной квартире в новом университетском доме, не чаял, как избавиться от соседа, слесаря с университетской же автобазы, который вместе с женой, больничной санитаркой, и сыном, моим ровесником, занимал третью. И в середине 60-х отцу пришлось построить слесарю однокомнатную кооперативную квартиру. Слесарь страшно обиделся – быть может, ему померещилось в этом классовое высокомерие, но скорее дело было именно в ломке устоев. Так или иначе, эта семья никоим способом и ни под каким видом не хотела переселяться. Эти люди, некогда жившие в большом бараке, просто не могли и не умели жить не коммунальным способом. Наконец один предприимчивый отцовский приятель, желая помочь товарищу, рассказал на автобазе, что, мол, их коллега не желает ехать в отдельную квартиру. И только возмущение автобазовской общественности заставило беднягу переехать. Для того чтобы закончить эту историю, не утаю ее трагический конец: через пару лет в своей кооперативной квартире слесарь повесился┘

С момента его выселения и началась у нашей семьи полноценная кухонная интеллигентская жизнь, которая продолжалась все долгие годы брежневского застоя. Кто ж не помнит этих интеллигентских кухонь! Ведь здесь не только трапезничали в кругу семьи, но и принимали гостей. Здесь обсуждали мировые проблемы под водочку или под коньячок. И, конечно же, здесь фрондерствовали. Важный штрих – очень часто именно на кухнях, в какой-нибудь кастрюле на дальней полке буфета, прятали самиздат. Здесь, на интеллигентских кухнях, духовно мужали шестидесятники, здесь вызревал новый российский либерализм. Впрочем, это не совсем верно: помню кухню философа Тростникова в Матвеевском – там зрело скорее новое русское державничество, но без нынешней истерики: ведь империя была целехонька. Здесь же рождалась и новая неподцензурная литература. Помню многие поэтические кухни середины 70-х, где упоенно читались стихи под водку, кислую капусту и докторскую колбасу, порезанную подчас прямо на магазинной обертке. Кстати, тут же и сочиняли прозу – по ночам, когда семья спала в комнатах.

С крушением советской власти кухня потеряла свое духовное значение, перестала служить, так сказать, культурным пространством. Но – осталась местом обитания. Что, вообще говоря, довольно странно: ведь дети былых шестидесятников давно купили отдельные квартиры, свободной жилой площади стало достаточно для того, чтобы столовую сделать не совмещенной со спальней и кабинетом, но – отдельной. Однако с непонятным упорством представители разных городских сословий и разных поколений продолжают обитать на кухнях. Здесь продолжают есть, пить, курить, принимать будничных гостей – праздничных гостей принимают все-таки за прилично накрытым столом в комнате. Здесь делятся новостями, сплетничают, говорят по телефону, слушают «Эхо Москвы» и смотрят телевизор. И вовсе не одни домохозяйки за готовкой – вся семья. И это никак не объяснить простой ленью – донести тарелку до столовой. Нет, здесь что-то иное, здесь какие-то иные причины, здесь – глубины, как сказал бы какой-нибудь герой Достоевского.

Первое, само собой напрашивающееся психологическое объяснение: подспудная и не изжитая никакими изысками цивилизации тяга к очагу. Фигурально выражаясь, желание обогреться. Недаром для многих женщин именно кухня (а не, скажем, спальня) ассоциируется с домашним уютом, и они ее украшают сухими цветами и декоративными тарелками на стенках или даже дареными картинками. Заметим в скобках, что и во многих европейских квартирах и даже американских многокомнатных домах среднего класса точно так же местом обитания семьи остаются кухни – просторнее, правда, чем наши, российские. Хотя, конечно, на этих кухнях не смотрят телевизор и не читают газет.

Но, думается, в нашем, российском случае есть и еще один помимо атавистической тяги к очагу важный момент. Если для шестидесятников кухня оставалась пятачком свободы (интересный штрих – на кухнях, что совершенно логически необъяснимо, не боялись прослушивания и делались неосторожны), то нынче кухня – скорее убежище. Островок безопасности. И, кажется, именно страх наружной, внедомашней жизни заставляет сбиваться на этом островке. Кухня – это как бы гарантия устойчивости мира, иллюзия защищенности от превратностей жизни и судьбы┘ Что ж, быть может, когда-нибудь мы все-таки доживем до того, что есть будем – в столовой, гостей принимать – в гостиной. И это будет означать, что горячую воду – дали, что согреться можно не только у очага, а внешний мир нам больше не страшен.