Между панихидой и кабаком

Знаменитый Пестрый зал.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Когда-то в Москве, на улице Поварской, был основан Центральный дом литераторов. За 70 лет существования ЦДЛ оброс мифами, легендами, байками. И – вполне реальными историями, которые не менее красочны. Да и сегодня происходят здесь случаи интересные и даже поучительные.

Не так давно Татьяне Бек нужно было пройти через новый зал с тургеневским названием «Записки охотника» (ввиду чего интерьер его украшают роскошные изделия таксидермистов – головы зебр, медведей, волков и прочих несчастных). У входа в зал Бек остановил охранник представительной внешности.«Куда вы идете?» – спросил он строгим голосом. «У меня там встреча с друзьями...» – начала было объяснять Татьяна Александровна.

Охранник строго оглядел ее с головы до ног и как припечатал: «Ваших друзей (акцент на «ваших») здесь быть не может».

И строго пальцем помахал.

А когда-то, в годы застоя, любой литератор, даже самый неприметный и небогатый, мог спокойно расхаживать по ЦДЛ где хотел. Захотел – спустился в кафе. Захотел – посидел в Пестром зале, можешь даже на стене автограф оставить. Некоторые автографы закрашивали сразу. Оставалось избранное: «ЦДЛ – цэ дело!» – отметились украинские товарищи. «Я сегодня, ев тушенку, вспоминал про Евтушонку».

Мог посидеть в ресторане, в знаменитом Дубовом зале, – цены были вполне доступные.

Литераторы и сидели. Проводили время приятно, но меры не знали. Что порой приводило к последствиям как комическим, так и трагическим.

Так, один поэт, хорошо посидев в Дубовом зале, пошел к выходу на улицу Воровского (ныне Поварская). Переходы там длинные, шел долго, устал. Упал между дверями на самом выходе. Никто не заметил, а он замерз и умер.

═

***

═

Работал в ЦДЛ один администратор. Младший, но очень ретивый. Ростом метр с кепкой, но злой как собака. Следил за тем, чтобы, не дай Бог, не попали в святая святых случайные люди. Ну и, разумеется, наслаждался своей небольшой, но вполне реальной властью. И вот однажды увидел Младший Администратор, как во вверенное его заботам помещение входит какой-то человек. Тоже невысокий, да к тому же кавказской внешности. Так вот, идет себе этот довольно невзрачный на вид кавказец, а членского билета не показывает.

Младший Администратор ему: «Ваш членский билет!» – но кавказец идет, как шел. Младший Администратор уже кричит: «Предъявите!» – кавказец будто не слышит. Ну и вцепился Младший Администратор в кавказца. Повис на нем, как бульдог, членский билет требует... Еле отодрали.

Оказалось, Младший Администратор повис на Анастасе Ивановиче Микояне! Потом его поведение разбирали на собрании, вплоть до увольнения с «волчьим билетом». Но Анастас Иванович обиды на Младшего Администратора не держал. И того на работе оставили.

А вот юных (и не очень) дев с горящими взорами, которые членских билетов не имели, но рассчитывали на личное счастье с каким-нибудь известным и богатым писателем, Младший Администратор почему-то пропускал в ЦДЛ легко.

═

***

═

Были и другие легендарные личности. Говорили, что главный похоронщик Литфонда Арий Давидович возглавлял делегацию московских студентов-медиков на похоронах Льва Толстого, это и определило его дальнейшую судьбу.

Вот рассказ Константина Паустовского в передаче Лазаря Лазарева: «Приехал я в войну в Москву. Около ЦДЛ встречаю Ария Давидовича. Похудел, плохо выглядит, в авоське что-то, завернутое в газету. Показываю на авоську: «Паек получили, Арий Давидович?» – «Нет, – отвечает смущенно, – это прах двух писателей».

Ну а в мирное время писателей хоронили согласно строгой иерархии. Организаторы прикидывали: Икс на Большой зал не тянет, но для Малого зала он велик. Дадим ему Дубовый зал. Или вестибюль... Существовал и негласный, но обязательный список эпитетов, которым следовало награждать покойного: известный, знаменитый, небезызвестный, прозвучавший и т.д.

Но даже в столь жестких рамках литераторы находили щелочки, и панихиды порой превращались в митинги.

Залы ЦДЛ в течение дня несколько раз меняли свою функцию. Сначала, допустим, панихида. Потом собрание, на котором кого-нибудь прорабатывали. Потом кабак. Никого это не смущало.

═

***

═

И еще история от Лазаря Лазарева – о парикмахере Моисее Михайловиче: «Летом 41-го писатели в парикмахерской спорили о том, что должно решить исход войны. «Танки», – утверждал один. «Авиация», – настаивал другой. «Ресурсы нефти», – не согласился с ним третий. «Дух армии», – убежденно заявил четвертый. Не отрываясь от работы над головой пятого писателя, Моисей Михайлович заключил дискуссию: «Я вам скажу, что главное в этой войне – выжить».

Формула эта пошла гулять по белу свету, пересекла океан. В одном из выступлений президент Рузвельт сослался на нее: «Как правильно сказал один московский парикмахер, главное в этой войне – выжить...»

═

***

═

На заре перестройки отличился некто N, студент Литинститута. На совершенно нейтральном вечере его вдруг начали переполнять гражданские чувства. В результате он выскочил вперед рядов. Постоял недолго, а потом расстегнул брюки и показал залу голую задницу.

Кстати об эксгибиционизме, но теперь уже как перформансе. В 1995 году в Большом зале ЦДЛ проходил так называемый Bloomday – в честь известного героя «Улисса» Джойса. Все было чинно, благородно, отчасти академично. Профессор Джимбинов объявил: «Артист Александр Бренер!» На сцену вышел известный художник-провокатор и, довольно убедительно изображая чтеца-декламатора, начал читать «Письмо ирландским писателям». В середине чтения он расстегнул ширинку и достал член. По залу прокатилась волна истерического возбуждения. Дамы визжали, господа свистели, президиум с каменными лицами молчал и чего-то ждал. Из зала артисту Бренеру пришлось бежать. Следом бежал писатель Владимир Кравченко и пытался ударить артиста по голове. Но безуспешно. Потом организатор вечера, Сергей Сергеевич Хоружий, объяснил: «Я хотел (акцией Бренера. – В.Б.) расшибить стилистику вот этих стен, для меня омерзительно, навсегда, пропитанных миазмами советского официоза».

═

***

═

У Евгения Рейна есть устный рассказ (в нескольких вариантах) о том, как он, Рейн, познакомил в середине 60-х Слуцкого и Бродского в нижнем буфете ЦДЛ. Встретились, заранее назначив точный час, днем. Оба – Борис Абрамович и Иосиф (за глаза он с чуть ироничным почтением называл того «Борух») – волновались. Старший вел себя как добрый дядюшка, угощающий приезжих племянников: заказал несколько бутылок пива и массу знаменитых цэдээльских слоеных пирожков с мясом и с капустой. Первая фраза, как утверждает Рейн, которую Слуцкий сказал Бродскому, звучала так: «Учтите, что тогда я был там, на сцене, всего минуту».

Речь шла о трагическом для Слуцкого участии в собрании, на котором клеймили и исключали Пастернака. Оно, кстати, проходило в Доме киноактера, ибо Дубовый зал ЦДЛ всех желающих участвовать в акции не вместил.

═

***

═

Достопримечательностью ЦДЛ 1970-х годов были женщины уже преклонного возраста. Лет им было под 70, а то и больше. Кажется, они работали здесь со дня основания. У всех этих женщин были – как на подбор – необыкновенные романтические имена: Роза, Ада и Эстезия. А также сложные прически по довоенной еще моде и ностальгические платья. Они всегда были очень ухоженные, красивые, эффектные. Молва приписывала Розе, Аде и Эстезии романы с самыми знаменитыми писателями СССР.

К моменту закрытия кафе витало в табачном дыму. Полупьяные, а то и совсем пьяные гости расходиться никак не хотели. Кто-то уже тихонько похрапывал в углу. И тогда, в час назначенный, появлялась Эстезия, как будто вышедшая из пьесы Чехова в постановке МХАТа. Она плавно и широко взмахивала руками, производя пассы и повторяя размеренно: «Мы встаем... Мы идем к выходу... Мы выходим...» Самое удивительное, что даже очень упрямые (и пьяные) литераторы подчинялись ей, как дети воспитательнице, и послушно шли к выходу.