Наталия Лескова
Иммануил Кант был маленький, щуплый человек, большая голова плохо держалась на худой шее, так что он все время склонял ее набок.
При всей российской любви к круглым датам, почти совсем незамеченной осталась одна, очень знаменательная. 12 февраля исполнилось 200 лет со дня смерти великого философа и ученого Иммануила Канта. Мыслитель, всю жизнь проведший в пределах родного Кенигсберга, по иронии судьбы дважды стал российским подданным. Один раз при жизни, когда во времена Екатерины II Восточная Пруссия вошла в состав Российской империи, другой раз – уже после смерти, когда его могила оказалась на территории нынешнего Калининграда.
Интерес калининградцев к знаменитому сыну Кенигсберга проявился вскоре после 1991 года, когда область утратила статус закрытого военного региона и ограничения на передвижения российских граждан за границу были сняты. До этого времени могила Канта у стен Кафедрального собора, почти разрушенного в годы войны, находилась в жутком состоянии. На мраморной плите, искореженной осколками немецких авиабомб, едва читалась эпитафия о погребенном здесь мыслителе.
Помню, именно в 1991-м вместе с военным строителем Игорем Одинцовым, влюбленным в историю края, я впервые побывала у могилы Канта. Одинцов, самостоятельно изучивший немецкий язык за полгода, перевел текст надгробия: «Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – звездное небо надо мной и моральный закон во мне. И.Кант». Мой спутник тогда пообещал, что через пять лет я не узнаю этих мест. Кафедральный собор будет восстановлен, а могила великого философа обретет должный вид. На мой вопрос: «Кто же все это сделает?» – он ответил: «Я».
Сейчас собор выглядит почти как в былые годы, когда столица Восточной Пруссии была одним из красивейших городов Европы. Могила Канта оделась в розовый туф, специально привезенный из Армении, ее окружают резные чугунные решетки, выполненные немецкими и польскими мастерами. В соборе заработал органный зал, вокруг вьются изящные мостики через старинную речку Прегель. Однако Игорь Одинцов считает, что до окончания работы еще далеко. «Это – дело всей жизни, – резюмирует он. – Если успею реставрировать собор, начну поднимать из руин другой архитектурный шедевр Кенигсберга – Королевский замок».
Именно мимо этих зданий пролегал ежедневный путь на работу – в университет Альбертина – скромного профессора философского факультета Иммануила Канта. Это был маленький – ростом чуть выше 150 сантиметров – щуплый человек, левое плечо значительно выше правого, большая голова плохо держалась на худой шее, так что он все время склонял ее набок. К тому же Кант был близорук, сильно щурился, а когда к нему обращались студенты или преподаватели, реагировал не сразу, будто его отвлекли от важных мыслей.
«У Канта нет иной биографии, кроме истории его учения, – рассуждает профессор философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Вадим Сперанский. – Он не искал славы, не добивался власти, не знал ни деловых, ни любовных треволнений. Внешняя жизнь Канта текла размеренно и однообразно, может быть, даже монотоннее, чем у людей его рода занятий».
Канта сравнивают с Сократом. Ибо философия его человечна. Эллинский мудрец впервые низвел философию с небес, утвердил на земле, отвлекся от космоса и занялся человеком. Для Канта проблема человека стоит на первом месте. Он размышлял о законах бытия и сознания с одной только целью: чтобы человек стал человечнее. Чтобы жилось ему лучше, не лилась кровь, чтобы не морочили голову утопии и иллюзии.
Кант вовсе не был затворником, отшельником, человеком не от мира сего. По природе он был общителен, по воспитанию и образу жизни – галантен. Просто у него рано возник всепоглощающий жизненный интерес – философия, и этому интересу он подчинил все свое существование. Жить для него значило работать, в труде он находил главную радость.
С детства будущий философ отличался хилым здоровьем, ему предрекали короткую, непродуктивную жизнь. Он прожил долгие, изобильные творчеством годы, никогда не болел. Разработал строгую систему гигиенических правил, которых неукоснительно придерживался, и добился поразительных результатов.
Самые большие немецкие университеты того времени – Галле, Йена, Эрланген, Митау – предлагали ему кафедры. И всякий раз Кант отвечал отказом. Когда Восточная Пруссия вошла в состав Российской империи, за заслуги перед отечеством философу была дарована почетная грамота, золотая медаль и обещан высокий придворный титул, однако Кант не удосужился приехать в Санкт-Петербург за наградами и почестями. У него были свои привычки.
Каждое утро без пяти пять его будил слуга Лампе, и когда било пять часов, он садился за стол, выпивал одну или две чашки чая, выкуривал трубку и готовил лекции, которые вел в течение всей первой половины дня – пока стрелка часов не показывала время без четверти час. Затем выпивал бокал венгерского вина и в час садился за стол. После обеда совершал прогулку до крепости Фридрихсбург, причем всегда шел по одному и тому же маршруту, который соседи окрестили «философской тропой». Можно было узнать время и без колокольного боя: мимо шел философ... После чтения газеты – в шесть часов – отправлялся в свою рабочую комнату (он заботился о том, чтобы в ней постоянно поддерживалась температура в 15 градусов), и снова принимался за работу, причем всегда садился так, чтобы можно было видеть башню старого замка.
Такая жизнь – без резких очертаний, внешне протекающая без кризисов и драматических моментов – относится и к интимной сфере мужчины Канта. Он никогда не был влюблен, всю жизнь оставался холостяком, у него не было ни возлюбленной, ни служанки. Он относится, так же как и Ньютон и Робеспьер, к тем великим мужчинам, которые не интересовались женским полом.
«Пережить катарсис – почти что найти Бога», – размышлял Кант.
Прежде, чем понять это, ему пришлось пройти тернистый путь – он искал Творца путем аналитических и теоретических раскладок. Доказать бытие Божье оказалось делом невозможным, и почти через 30 лет непрерывных раздумий философ понял, что нет необходимости ничего доказывать, если есть вера. К концу жизни Кант стал глубоко верующим человеком, хотя так и не научился посещать кирху и совершать необходимые для христианина обряды. Его вера была иной – разумной и сознательной, направленной на созерцание мира вокруг себя и созидание морального закона в себе. В этом он, безусловно, преуспел.
