Ада Горбачева
Портрет жены художника Натальи Оскаровны Плигиной-Камионской.
1924 –1925. Холст, масло. Ярославский художественный музей.
Что обычно делают люди, собирающие предметы искусства? Возможны три варианта: первый - продолжают собирать их всю жизнь, передавая наследникам; второй - в какой-то момент продают коллекцию, представляющую ценность, третий - завещают государству. Но есть и четвертый вариант, самый редкий, когда владельцы коллекции дарят ее музею. Именно это и произошло в Ярославле, где сейчас проходит выставка художника Александра Плигина, пятнадцать картин которого музей получил в дар от его дочери Натальи Плигиной-Камионской и ее мужа - известного фотохудожника Юрия Рыбчинского.
Александр Плигин, уроженец Ярославской губернии, входил в "Мира искусства", был секретарем и организатором выставок этого объединения, позднее стал членом "Бубнового валета". Он был известен в 10-20-е годы и, как и многие, замолк к концу 30-х: писать так, как требовалось в новой, сталинской, реальности, ломая себя, не мог, а вскоре и жить не смог. В 43-м году, в эвакуации, оказавшись один, без заработков, покончил с собой в том же углу Татарии, что и Марина Цветаева, - в соседнем с Елабугой Чистополе. Маленькая дочка лежала в это время в тифу в больнице, жена - переводчица с французского и английского - была прикомандирована сопровождать французского писателя Жана Ришара Блока в Казань. Многие картины художника были утрачены, казалось, навсегда, имя сохранилось только в памяти жены и дочери да в каталогах знаменитых выставок Серебряного века.
Кажется, это английская поговорка: никогда не говори "никогда". Дух Серебряного века остался в покинутом художником доме, в который он вошел когда-то счастливым молодоженом. Дом, выстроенный в начале прошлого века в стиле русского модерна, знавал лучшие времена. Широкую лестницу покрывал ковер, площадки украшали кадки с цветами, в лифте, казавшемся тогда чудом техники и имевшем вид хрустального домика, стоял малиновый бархатный диванчик и висело зеркало. Судьба этого дома, как и других подобных ему, была предсказана Михаилом Булгаковым в "Собачьем сердце": "Вначале каждый вечер пение хором, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее". Именно так все и произошло. Квартиры стали коммунальными, пропали цветы и ковер, полопались трубы, остановился лифт, выбили витражные стекла в дверях, а сами двери забили досками и стали подниматься по черной лестнице. В 30-е починили отопление и даже пустили лифт. Правда, это был уже не хрустальный домик, а покрашенная в тюремный зеленый цвет будка. Впрочем, никогда еще жизнь обитателей шедевра архитектурного модерна не протекала в таком тесном соседстве с тюрьмой. Жильцы исчезали все чаще. Исчезали не только в тридцатые, но и в зловещие послевоенные годы. Уцелевшие существовали в постоянном страхе.
В таком страхе жила и вдова Александра Плигина Наталья Камионская с маленькой дочкой. В страхе, но и в деятельности. Ведь она была из тех, о ком тот же Булгаков писал: "Какая женщина! По-английски говорит, на фортепьянах играет, а в то же время самоварчик может поставить". Было уже не до фортепьяно, а иностранные языки давали кусок хлеба. И еще, Наталья Камионская, позже - вместе с подросшей дочерью, тоже Наташей, сохраняла оставшиеся картины мужа.
Они по-прежнему жили в том же доме - утесе классического модерна, высившемся на одном из московских холмов как памятник наивным человеческим иллюзиям, несбывшимся надеждам на дары цивилизации. В квартире стояла та же мебель, над продавленным диваном висел огромный натюрморт Машкова, старинное венецианское зеркало с сочувствием отражало хрупкие фигурки своих хозяек.
В России, известно, надо жить долго, повезет - доживешь до хорошего. Наступили новые времена, вспомнили художника Плигина. В 90-е Третьяковская галерея приобрела две его картины. Поиском утраченных работ отца занялась дочь вместе со своим мужем. Удалось пока найти четыре. Но где-то, возможно, хранятся безымянные работы художника, от которых остались названия в каталогах и дореволюционная открытка-репродукция. Теперь искать творческое наследие художника будут не только родственники, но и Ярославский художественный музей.
Наталья Плигина-Камионская и Юрий Рыбчинский продолжают дарить. Огромную икону "Никола в житии", вывезенную ими из заброшенной церкви в Карелии и отреставрированную, передали, по совету Савелия Ямщикова, в Петрозаводский музей, рисунок Валентина Серова - все в ту же Ярославскую художественную галерею.
Что лучше - любить или быть любимым? Быть любимым проще, хотя, конечно, хорошо. Любить труднее, для этого, говорят, нужен талант. А талант дается лишь избранным. То же в какой-то мере относится и к непустячным подаркам. Получать их нравится всем, делать бескорыстно, отрывая от сердца, - лишь некоторым. Это тоже дар свыше.
Человек жив, пока его помнят, художник - пока видят его творения. И чем больше видят, тем живее его жизнь. В этом смысле лучший дом для художника - музей.
