Андрей Зайцев Празднование столетия со дня прославления преподобного Серафима по своему размаху вышло за рамки внутрицерковного события и превратилось в государственное мероприятие. В потоке приветственных речей и праздничных служб почти никто не вспомнил об обстоятельствах земной жизни святого. Между тем если немного выйти за рамки житийных сказаний, то можно увидеть немало фактов, свидетельствующих, по выражению известного русского историка и публициста Георгия Федотова, о "трагедии русской святости".
Никто не сомневается в том, что Серафим Саровский был действительно великий святой, подражавший подвигам древних отцов и посвятивший жизнь служению Богу и ближним. Проблема в другом: он появился не вовремя. Подлинная вера не вписывалась в нормы синодального благочестия. Еще при жизни старца было очевидно, что ездит к нему почти исключительно простой народ, высшие церковные иерархи, придворные и дворяне не спешили припасть к ногам подвижника. Напротив, митрополит Серафим (Чичагов) в "Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря" приводит рассказ о посещении старца Тамбовским епископом Арсением.
В нем есть два очень показательных эпизода. Как известно, Серафим Саровский после выхода из затвора давал паломникам несколько капель вина с ложечки. Епископ воспротивился этому обычаю, так как он сильно напоминал Святое причастие и мог соблазнить простых людей. Вторая сцена произошла при прощании подвижника с архиереем. Серафим упал на колени и, несмотря на все попытки епископа поднять его с земли, продолжал оставаться в подобном положении до тех пор, пока коляска с иерархом не скрылась за поворотом. Из книги митрополита Серафима можно узнать о гонениях, которые обрушились на сестер Дивеевской обители сразу после ее основания. Активное участие в них принимали иноки Саровского монастыря, считавшие святого чуть ли не своей собственностью и отрицательно относившиеся к тому, что мощи подвижника после его смерти окажутся в другом месте.
Сами обстоятельства канонизации саровского подвижника свидетельствуют о кризисе Русской Православной Церкви в начале ХХ века. По сути, прославление Серафима было осуществлено по приказу Николая II, которому подчинились члены Святейшего Синода. Если оставить в стороне разговоры о пророчествах самого Серафима и истории об удивительном благочестии последнего русского царя, то можно увидеть логическое завершение процесса сращивания Церкви и государства.
История с Серафимом Саровским, к сожалению, не единственный пример негативного отношения к подлинной святости. Существует определенная закономерность, подмеченная многими учеными, между степенью близости между Церковью и государством и умалением подлинной святости и духовности. Как только император, царь или князь начинал вмешиваться во внутрицерковные дела, как только духовенство приобретало сильное влияние на светских правителей, так наступала подлинная трагедия церковной жизни. В результате активные действия Патриарха Фотия, византийского императора и папских легатов привели в 1054 году к самому трагическому разделению единой Церкви на Западную и Восточную.
На этом фоне святые были вынуждены прорубать тропу любви через джунгли разделений. В XI веке, когда русское христианство находилось в младенческом состоянии, один из основателей Печерского монастыря - преподобный Феодосий мог открыто обличать киевского князя Святослава Ярославича за изгнание старшего брата Изяслава из Киева в 1071 году и захват власти. Правитель слушал обличения святого и стремился помириться с братом. В конце XIV века преподобный Сергий мог благословить князя Дмитрия Донского на борьбу с иноземными захватчиками, но он же выступил в защиту Киевского митрополита Киприана, которого Дмитрий хотел заменить собственным ставленником. В середине XV века лишь у Московского митрополита Филиппа хватало смелости возражать Ивану Грозному, за что он по ложным обвинениям был лишен кафедры, сослан и задушен Малютой Скуратовым.
В XVI веке спор между стяжателями и нестяжателями окончательно похоронил духовную независимость Церкви и сперва привел к трагедии раскола, а затем и к петровским реформам, упразднившим патриаршество. Естественно, что это отражалось на внутренней жизни Церкви. Происходило постепенное умаление святости. Подвижники появлялись, как и раньше, но уже не они определяли нормы и идеалы поведения для государственных деятелей и церковных иерархов. В XII веке постриженик Печерского монастыря епископ Владимирский Симон в письме к иноку Поликарпу писал, что желал бы быть последней хворостиной в ограде Печерской обители, а не епископом. В XVIII веке митрополит Феофан (Прокопович) в нарушение всех канонов Церкви, желая получить тепленькое местечко и реформировать православие по западному образцу, мог назвать Петра I "крайним судией" и "главой Церкви", хотя очевидно, что главой Церкви может быть только Христос.
Такая лесть царю стала нормой в XIX и ХХ веке. Так, например, один священник после литургии бросился к ногам Николая II, лишь просьба последнего заставила встать служителя Церкви. Тот же Николай II предлагал восстановить патриаршество при условии, что Патриархом будет он сам, а престол передаст сыну Алексию. Подобные истории демонстрируют отношение светских и церковных иерархов к Церкви Христовой как к собственной вотчине. Об этом с горечью писал в середине XIX века оптинский старец Лев (Наголкин). К нему приехал епископ, и во время беседы архиерей постоянно говорил: "У меня в епархии, у меня в монастыре, мои монахи, в моей церкви". Подвижник, естественно, напомнил иерарху, что Церковь - обитель и иноки принадлежат только Христу, но изменить существующее положение вещей он уже не мог.
Святые ХХ века - мученики за веру открыли новую страницу в истории русской святости, но кровь исповедников не может сломать привычные стереотипы церковно-государственных отношений. Канонизация отдельных подвижников после 1988 года свидетельствует о том, что очень многие хотят освятить "симфонию" святыми императорами или царями. Может быть, Николай II, блаженная Матрона или Феодор Ушаков - действительно великие святые. Может быть, Иоанн Грозный, Григорий Распутин не такие ужасные злодеи, но тот напор, с которым "продавливалась" канонизация первых, и те страсти, бушующие вокруг возможного прославления последних, заставляют задуматься на очень серьезные темы. В конце концов "стиль жизни" Серафима Саровского, блаженной Матроны и Феодора Ушакова столь различен. Только Бог знает, святы ли они.
Задача человека значительно скромнее: "во дни скорбей" и всенародных празднований, когда кажется, что Церковь и государство сливаются воедино, помнить слова анонимного автора послания к Диогнету, сказанные в I веке: "Христиане не живут в своих собственных городах и не отличаются от людей речью или обычаями... Каждая чужая страна для них родина и каждая родина является чужой страной┘ Обращение их на земле, гражданство же их на небе". В противном случае Серафим Саровский, по выражению Дмитрия Мережковского, так и останется "последним русским святым".
