Мистический опыт Александра Проханова

- Александр Андреевич, как вы оцениваете роль Православной Церкви в современной России? Вы верующий человек?

- Я религиозный человек, потому что в трудные минуты чувствую, как мироздание наполнено моим святым Богом. У меня есть мистический опыт, от которого я никогда не откажусь, именно он меня и сформировал. С детства я находился в религиозной атмосфере. Еще при советской власти моим самым близким другом был непатриархийный, гонимый священник Лев Лебедев.

Я не неофит и всегда мыслил в категориях православного мировоззрения. На политическую деятельность еще в августе 1991 года меня благословил митрополит Иоанн (Снычев). В 1993 году я получил благословение на свои труды от иеромонаха Филадельфа, который впоследствии стал иеросхимонахом. Незадолго перед своей кончиной меня благословил псковский старец с острова Залит протоиерей Николай Гурьянов. Для меня Церковь - это канон. Я никогда не кину в нее камень, так как во многом она является последним оплотом духовного единства и суверенитета России.

Но я еще и политик. Я не могу смириться с тем, что Патриарх в 1993 году освятил расстрел Белого дома. Я сожалею, что в Церкви силен конформизм, что она отвернулась от нищего, босого, пришедшего на паперть, дурно пахнущего человека и в золотых ризах идет на банкеты. У меня вызывает протест поведение отдельных батюшек, разъезжающих на "Мерседесах".

- Как вы оцениваете попытки использовать религиозный электорат на выборах? Ведь многие сейчас пытаются "прислониться" к Церкви...

- Это неизбежно, и это плохо и хорошо одновременно. Я сам как политик хотел бы использовать этот ресурс. Политик - это тот, кто эксплуатирует все, включая облака в небе, грунтовые воды, религия - не исключение. Мне не удается поэксплуатировать религию, и я этому рад, так как мои поползновения эксплуатировать сакральное натыкаются на внутренние преграды. Сейчас в России Православная Церковь выбрала власть, она стала частью квазиимперии и освящает своим тяжеловесным золотом эпоху ньюпутнизма.

Но есть и другая Церковь. Там мироточат иконы, там мыслят в категориях русского средневекового чуда, и она не идет в этот золотой мешок. Она остается сейчас среди полей и нищих городов.

- Имеют ли право коммунисты идти на союз с Церковью, учитывая, что большую часть ХХ века верующие подвергались в СССР жестоким гонениям?

- Во-первых, христианское миросозерцание призывает молиться за своих гонителей, и мне кажется, что православные в глубине души не должны испытывать ненависть к коммунистической эпохе.

Во-вторых, в Советском Союзе было разное отношение к религии. Был Емельян Ярославский, когда верующих жестоко преследовали. В эпоху Сталина произошла реставрация Церкви, и храмы верующим стали частично возвращать, правда, Хрущев снова попытался расправиться с Церковью. И тем не менее советское время нельзя оценивать только как эпоху сплошных гонений.

В-третьих, попытки использовать религиозный ресурс будут всегда, с этим невозможно бороться. В Евангелии говорится о фарисеях, которые публично молятся, и это ведь тоже попытка использовать веру в политических целях.

- Сейчас очень много говорят о конфликте между западной и исламской цивилизациями. Какова, на ваш взгляд, роль ислама в современной России?

- Такого конфликта не существует, это выдумки Вашингтона, опровергнутые во время иракской войны. Половина Америки, большая часть Европы, почти вся Россия выступили против "крестового похода" Джорджа Буша. Конечно, конфликты в мире существуют, они определяют ход истории, но к ним могут быть разные подходы. Можно выстраивать геополитику, играя на противоречиях между странами, а можно пытаться их предотвратить. В России всегда искали пути примирения. В нашей истории можно найти примеры, подобные покорению Кавказа, но мировоззренчески мы ориентированы на снятие напряженности.

Другое дело, что мусульмане сейчас единственная пассионарная сила в России, это настоящий двигатель истории. Только он еще сопротивляется навязыванию американского образа жизни. Католический мир уже утратил пассионарность, русское православие также ее теряет, но я думаю, что это обратимый процесс.

- Насколько актуален сейчас для православных патриотов так называемый еврейский вопрос?

- Православного патриота должен мучить не только этот вопрос, но также и русский, и татарский и т. д. "Русский фашизм" - это миф. В нашей стране сейчас существует только бытовой антисемитизм, как в еврейских кругах иногда подсмеиваются над русопятством и "квасным патриотизмом". Еврейская проблема - это способ возгонки страхов, направленных на то, чтобы евреи уезжали из нашей страны. К счастью, в последние годы ситуация меняется.

- Пройдет несколько десятилетий, и вас не станет. Что бы сказал Проханов-метафизик о Проханове-политике, если бы наступил Страшный суд?

- Я себя ощущаю в этом мире, как разведчик, которого Бог послал на задание. Я должен пройти по всем кругам жизни, испытать рай и ад на земле. Я очень много повидал на своем веку. Я принимал роды, я видел расстрелы в Афганистане, запуски космических кораблей и ядерные взрывы на полигоне. Я испытал боль ревности и счастье любви. Я честно выполняю свое задание и не щажу себя. Я всегда иду туда, где могу приобрести зерна нового опыта. Когда меня не станет, я покажу Богу все эти зерна, потому что никогда не собирал труху и не отсиживался в теплом местечке.

- Принято считать, что политика - грязное дело. Зачем писателю и метафизику становиться общественным деятелем, вы ищете власти или вы просто неудачный политик, который постоянно терпит поражения?

- Для меня политика не бизнес и не способ прорваться к власти. Я всегда себя осознавал свободным художником. Но я самый удачный политик в мире, потому что просто изучаю мир, приобретаю новый опыт. Недавно я прочитал надпись на колокольне Ивана Великого, которую видел еще в детстве с мамой. Там написано: "Бог есть, ты умрешь, Россия бессмертна". Эти слова мне говорят о том, что я умру, но я честен перед собой.

- Вы боитесь смерти?

- Для меня с детства смерть - главная тема, она не отпускает меня, доводит почти до умоисступления. Это переход в другой мир через боль. Я был на войне, меня могли там убить, но смерть ужасна тем, что связывает эту реальность с той. Мне страшно, что мой разум распадется и мне откроется грандиозная или страшная картина иного бытия.

- Что вы хотите оставить на Земле после себя?

- Я хотел бы, чтобы осталась та любовь, которую я всегда испытывал к родной природе, культуре, литературе, к моим близким и Родине. Я хотел бы, чтобы эта любовь осталась после меня не как книга или чашка чая, но чтобы любовь летала как ветер над русскими травами, деревьями и соборами. Я был бы огорчен, если бы та ненависть, которую я иногда испытываю, внесла дискомфорт в жизнь будущих поколений.