Революция начинается с романтического пафоса.
Эжен Делакруа. Свобода на баррикадах
Людям невыносима неприкрытая действительность. Нужен миф. Миф, нежно фальсифицирующий прошлое, округляющий чувства, мысли и производное от них - события; отшлифовывающий их до блеска. Миф о властителях и воителях, о революциях и войнах. Миф о дивном, истинно русском царе Иване Грозном, о захвате Зимнего дворца, или красивая, полная страсти история о взятии Бастилии и падении французской монархии.
Чуть ли не половина историков, доходя до этой главы в бурной и - чего уж там греха таить! - кровожадной истории прекрасной Франции, прямо-таки заходились в пароксизме страсти, описывая, как многотысячная толпа вдохновленных гением революции горожан отправилась к стенам страшной крепости. Как штурмом, сметая все на своем пути, она взяла эту крепость, героически расправилась с армией омерзительных швейцарцев и воздела на пику голову последнего злосчастного коменданта де Лоне. Двери зловещих подвалов наконец-то были отперты, и ликующий французский народ вынес на своих плечах узников короля, не чаявших уже когда-либо увидеть свет. Через несколько месяцев грозное узилище, с XV века пользующееся дикой славой наподобие нашего современного Бермудского треугольника (ибо попавшие туда не возвращаются), будет растащено по камешку, а на его месте водружена триумфальная колонна.
Все это так: великая народная сила, проснувшись наконец, медленно и грозно принялась набухать и в итоге прорвалась мощным потоком анархии. А по словам Томаса Карлейля, тончайшего знатока Французской революции, анархический этот поток льется и бурлит до тех пор, пока сам собою не иссякнет. Никто не может его остановить, да и не должен. От себя добавлю, что вся эта история с потоком очень напоминает гнойный нарыв: если уж вскрылся - запрятывать обратно его содержимое бесполезно и, более того, вредно для здоровья. Вот и здесь для улучшения здоровья нации эта жуткая прочистка оказалась необходима: страна извергнула из самого нутра гнилую монархию и исцелилась. Не сразу, конечно.
Миф прекрасен, потому что заставляет нас трепетать, приобщаясь, как сказали бы поэты-романтики всех видов и мастей, к "величайшим свершениям человеческого духа". Чтобы чувствовать себя живыми, мы хоть изредка должны трепетать и воспарять. Или все-таки знать правду? Знать, что в действительности происходило несколько столетий назад, потому что правда (а выражаясь красивее - истина) "сделает нас свободными". В том смысле, что настоящую героику все равно ничем не истребишь, так уж повелось, а немного пафоса убрать бы не помешало из всех этих исторических заковыристых трагедий и драм, потому что он омертвляет. Закрывает дорогу одной совершенно невероятной, но очень человеческой силе - чувству юмора.
Если верить все тем же немецким романтикам, Гофману например, именно юмор преображает мертвое существование в живое, делает жизнь эту "многоразличной и текучей", многоликой и восхитительной. Любой человеческий поступок странным образом включает в себя и боль, и смех, и фарс, и трагедийность. К революциям это относится в первую очередь. Об этом мог бы немало рассказать, скажем, тот же печально известный маркиз де Сад. Он-то и был одним из восьми заключенных, которых чудесным днем 14 июля 1789 года запыхавшийся французский народ вызволил из Бастилии. Целый день потом маркиз ездил на руках у толпы, и нельзя сказать, чтобы это ему уж очень пришлось по вкусу. Он был к тому времени заключенным с немалым стажем: сидел по разным тюрьмам Франции уже раза три, да и впоследствии он еще насидится. Увлечение содомией, избиение проституток плетью с узелками на концах и натирание их ран жгучей мазью собственного изобретения не особенно умиляли разнообразные французские власти той эпохи.
В таких случаях обычно говорят про некую "иронию судьбы". Вот ведь как - героически полезли спасать политзаключенных, а спасли не самого невинного страдальца в мире. Все-таки маркиз, при всей его занятности, от политической борьбы был далек и лично к королю претензий особых не имел. И все-таки - спасли, и спасли совершенно ненароком: не было у народа такой идеи - освобождать пленников. Народ пошел в Бастилию за порохом, а не за идеей. Ружья он достал, а пороху во Дворце инвалидов не хватило. Его давно свезли на хранение в Бастилию, а народу смерть как хотелось стрелять и защищать Париж, вот он и пошел к Бастилии и встал под стенами.
Опять же именно встал, потому что никакого штурма знаменитой тюрьмы не было - некого было штурмовать. Налицо была горстка инвалидов (во Франции куда ни посмотришь - везде инвалиды, даже Дворец их имени; и почему-то они, будучи инвалидами, должны еще и воевать) и несколько швейцарцев. Всего чуть больше ста человек. Когда коменданта де Лоне уговорили спуститься со стен вниз, этих инвалидов и швейцарцев пришлось еще и охранять изо всех сил, чтобы толпа не растерзала. Одного все-таки успели вздернуть на фонаре, других с трудом отбили...
А порох из Бастилии в таком диком количестве восставшим для защиты столицы не понадобился - обреченный король Людовик XVI войска отозвал. Правда, это ему потом все равно не засчитали и казнили, как известно, очень скоро. А освобожденный народом маркиз де Сад жил еще довольно долго и даже был назначен комиссаром Государственного совета по здравоохранению. Так что не зря освобождали.
Так чем же мы все-таки живы? Возвышающими нас обманами, однотонным пафосом измененного прошлого? Или же действительно для нас жизненно необходим именно юмор нашего существования, который открывается только честному взгляду, и никаких тогда зеркал не нужно, кроме зеркала невооруженного глаза? Может, в "низкой" истине все-таки больше оттенков и она сама по себе хороша, потому что это и есть жизнь?