Андрей Зайцев "Через пять минут стол уже накрыт┘ Семья начинает ужинать. Есть никому не хочется, у всех желудки переполнены, но есть все-таки нужно". Финал рассказа Чехова "Накануне поста" удивительно точно передает то состояние, которое охватывает некоторых людей перед началом длительных периодов воздержания. В последние годы появилась даже "мода" на пост. Магазины содержат отделы постной пищи, реклама тоже не обходит стороной эту тему.
К середине Великого поста практически каждый вынужден отмахиваться от навязчивых разговоров про пост и его соблюдение, про то, как это помогает сбросить лишний вес и почувствовать себя христианином. С амвона раздаются призывы всем, не исключая маленьких детей, строго следовать уставу Церкви и первые два дня Великого поста обходиться практически без пищи. "Благочестивые" брошюры полны рассуждений о том, что ребенок может обойтись без мяса, начиная с двух лет. В качестве доказательства приводятся житийные легенды о том, как некий святой еще в грудном возрасте отказывался от материнской груди по средам и пятницам.
В современной популярной православной литературе наличие четырех длительных постов выдается за традицию, восходящую чуть ли не к святым апостолам, а подробное описание пищевых запретов представляется неизменным. Между тем вопрос о числе и длительности постов, их строгости оставался дискуссионным на протяжении многих веков.
Древнейшие письменные источники не дают однозначного ответа о продолжении Великого поста. По свидетельству Тертуллиана - "несколько дней", Ириней Лионский говорит о том, что одни постились "день или два", а другие - "много". В II-III веках ограничение в пище продолжалось два-три дня перед Пасхой, с пятницы по воскресенье. С начала IV века появился обычай сорокадневного поста перед Воскресением Христовым, однако его сроки и строгость сильно различались в зависимости от обычаев Поместной Церкви. Лишь в 1166 году на Константинопольском Соборе принято постановление, упорядочившее длительность трех многодневных постов.
С принятием христианства на Руси проблемы пищевых запретов стали не менее актуальны. Киевский князь Изяслав Ярославич обратился к Феодосию, игумену Киево-Печерского монастыря с вопросом об употреблении скоромной пищи в дни великих праздников (Рождества, Успения), если они попадают на среду или пятницу. Ответом стало послание, которое свидетельствует о том, что к концу XI века на Руси еще не были выработаны общие правила. Святой говорит о существовании двух традиций, отдавая предпочтение более строгой, но не считает свое мнение единственно верным.
На Руси пища и половая жизнь воспринимались как главные источники греха. Более свободное отношение к посту у "латинян" служило доказательством их ереси. Постные правила распространялись даже на младенцев. В одном из церковно-правовых сборников (древнерусский аналог книги "Что посоветуете, батюшка") говорится о том, что новорожденному позволено брать материнскую грудь только в течение первых двух постных периодов. Третий пост он обязан соблюдать, даже если ему менее одного года. При этом описание царской постной трапезы, которая содержится в записках иностранцев, посещавших Русь, поражают большим числом самых прихотливых блюд из рыбы, грибов, овощей, солений и копчений. Что такое Великий пост в доме зажиточного москвича конца XIX века, можно себе представить из "Лета Господня" Ивана Шмелева.
Подобное сочетание видимой строгости и обилия яств объяснялось тем, что в России не существовало приходского устава, который бы регламентировал особенности богослужения и поста для человека, живущего за пределами монастыря. С одной стороны, ориентиром всегда служил Типикон, содержащий "устав, принятый в лавре Саввы Освященного". Он распространился на Руси достаточно поздно, а его требования были ориентированы на теплый климат Палестины и Средиземноморья. В разделе о трапезе постоянно упоминаются смоквы, финики, орехи. В результате миряне вынуждены ориентироваться на иноческий устав поста, соблюдение которого в миру практически невозможно. Это приводит к многочисленным "преданиям старцев", трактующим пищевые воздержания весьма вольно, а мера воздержания часто зависит не от реальных возможностей человека, а от взглядов духовника, который произвольно трактует "послабления" для своих прихожан.
В предписаниях поста можно заметить две тенденции. С одной стороны, многочисленные свидетельства церковных проповедников и решения Собора говорят о том, что большинством мирян и даже духовенства посты либо не соблюдались совсем, либо соблюдались с большими послаблениями. С другой стороны, в уставах Православной Церкви мера воздержания постоянно ужесточалась: появлялись новые однодневные и многодневные посты, часто приуроченные к какому-то конкретному событию. Запреты становились более категоричными. С течением времени правила поста стали унифицироваться, и все православные христиане в России стали жить по одним нормам, которые, впрочем, постоянно нарушались. Это привело к тому, что требования Типикона и реальная практика все больше разнились между собой, а попытки создать приходской устав, которые предпринимались накануне Собора 1917 года, потерпели неудачу.
В новозаветных текстах, свидетельствах житийной литературы или поучениях святых отцов можно найти доказательства тому, что воздержание от пищи было индивидуальным, тайным делом каждого христианина. Сам по себе отказ от пищи, если он не сопровождается изменением внутреннего состояния, не имеет ничего общего с подлинной целью этих периодов, установленных Церковью. Так, в слове на Пасху Иоанн Златоуст призывает радоваться Воскресению всех учеников Иисуса, "постящихся и непостящихся". Основной лейтмотив древнейших письменных источников - свобода выбора для каждого человека и каждой Поместной Церкви.
Когда этот принцип нарушается, могут происходить некоторые психологические изменения. У человека меняется восприятие времени, и он начинает жить по совершенно иному календарю. Многодневное воздержание от скоромного превращается для него в тяжкую повинность, окружающий мир начинает отвергаться только потому, что светское общество продолжает "есть, пить и веселиться". "Ревностный православный" считает дни, часы и минуты до окончания поста. Конечно, этот портрет может показаться несколько карикатурным. Но если пост становится критерием истинной веры, если разница в строгости воздержания служит основанием для раскола или доказательством неправоты оппонента, если под угрозой оказывается свобода человека, то тем самым нарушается не только евангельская заповедь, но и сама сущность христианства. Радостная весть о Христе Воскресшем превращается в унылые "рисовые котлетки".
