Катя Метелица Неправильных пословиц очень много; на эту тему есть даже пециальная, талантливо переведенная на русский язык сказка итальянского писателя Джанни Родари.
Например: "В чужом глазу соринку увидим, а в своем бревна не заметим". Да это как же? Не почувствовать в своем личном нежном, влажном, трепетном глазу бревно?! Не представляю. А соринка в чьей-то посторонней глазнице - ну я же не глазной доктор, чтобы ее разглядывать.
То есть все ровно наоборот.
Так же и с халвой. Слово "халва" гораздо приятней и многозначительней, чем халва как таковая, и говорить его - сладко. А вот есть халву - не сладко. А просто приторно. Невкусно - жмых какой-то. Если бы халва не называлась халвой, то ее бы вообще, наверное, никто не ел. Но просто человеку свойственно такое восприятие - комплексное.
Патрициям эпохи упадка Рима подавали на пирах соловьиные язычки в меду. (Или это было в Китае? Неважно.) Глупо спорить, что важнейшими компонентами вкуса - именно вкуса! - этого деликатеса были: а) чудовищная дороговизна и, следовательно, ярко выраженная элитарность; в) осознание варварства и даже богопротивности самой затеи; с) сладчайшее пение соловьев как таковое.
Я совершенно и безусловно уверена, что, вздумай повар подать к столу язычки синиц или каких-нибудь соек, их непременно признали бы кушаньем, достойным разве что плебса. А вот язычки малиновок могли бы кое-как сойти за второй сорт. Или даже "по-своему не хуже соловьиных - на любителя".
Или вот более все-таки близкий пример - эскарго. Ну, поедать невинных и бессловесных улиток придумали тоже римляне; как они их называли, я не знаю. И сейчас итальянцы их едят, и испанцы, и греки, и немцы, и австрийцы. Но все это как бы┘ не то. Как язычки малиновок. К улиткам пристало слово "эскарго", и слово это - французское. И поэтому именно бургундская виноградная улитка как бы канонизирована. И именно ресторанчик с названием "Le Escargot" выбирается для обедов на уровне глав государств; Ельцина там кормили, когда он еще был президентом и ездил с официальным визитом. То есть эскарго - это как бы уже и символ Франции, и символ haute cuisine, и символ arte de vivre, и вообще шика, и бог знает чего еще. И, конечно, именно бургундские виноградные улитки признаны самыми вкусными, самыми деликатесными (хотя едят и маленьких пти-гри, и еще несколько видов).
Но вот что интересно: все, кто бывал на Крите и пробовал тамошних улиток, в один голос признают, что тамошние улитки и сочнее бургундских, и гораздо крупнее, и готовят из них нечто прямо-таки изумительное. Называется хохьли - ну, примерно так это звучит.
Вот именно - хохьли. Не гордо и звучно - эскарго, а какие-то хохьли.
И - все. С именем хохьли товар оказывается и никаким не символическим, и даже неэкспортным. Вообще никаким - просто вкусным. Просто вкусное национальное блюдо, не более того.
И ведь у нас, между прочим, тоже ползают улитки. Ну, конкретно в этом году я их не видела, погода была не та, но вообще-то они есть. И тоже, между прочим, вполне съедобные - несъедобных улиток, кажется, не бывает в принципе. Станете вы есть подмосковных улиток? Вот именно. Я перевернула кучу всякой литературы, надеясь найти хоть какие-нибудь упоминания об улитках в кулинарном аспекте (или убедиться в отсутствии таких упоминаний). И что же - нашла одно. Это была (внимание!) инструкция МЧС о выживании в экстремальных условиях. (Червяков, оказывается, тоже можно употреблять в пищу, только "предварительно выдавливая из них земляное содержание".)
А эскарго, между прочим, народ буквально метет. Хотя что у нас тут, если подумать, за эскарго? Быстрой заморозки, быстрой разморозки или же консерва в банке. Но вот все равно же. Дважды в жизни я ужинала с крупными магнатами, фактически олигархами. Оба заказали эскарго. Наслаждались.
Или, например, анчоусы. Наряду с ананасами и авокадо это изысканный иностранный деликатес. А вот, например, кильки. Бедняцкая радость, закусь советского алкоголика. Между тем это практически одно и то же. Но разница такая же, как между макаронными изделиями типа "перья" и итальянскими пенне. Вроде бы одно и то же, да? И по форме, и по виду. Но разница - пропасть. Просто два мира, две системы.
Французские, испанские и особенно итальянские кулинарные названия звучат такой дивной музыкой, что вкус этих блюд просто не может не быть восхитительным. Не съесть, а даже просто заказать какую-нибудь паэлью марискада - уже отдельное наслаждение.
Проблемы возникают, когда речь идет о кухнях братских славянских народов. Словаки сообщают, что их водка смердит цитроном. Чехи спокойно предлагают на закуску рыхлые кислые окурки. Выяснится, что это просто-напросто малосольные огурцы, но слово сказано, и ни в чем не повинный овощ уже пахнет не укропом и смородинным листом, а непромытой пепельницей, неряшливым похмельем, черт-те чем. Смердит, одним словом. И вот - жрать невозможно. Хотя объективно этот самый рыхлый кислый окурок гораздо живее и приятнее, чем пикули. То есть все дело именно в языке.
Взять, наконец, собственно язык - то есть язык телячий (или, хуже сказать, говяжий). В советские времена, когда мясо было дефицитом, языки были еще большим дефицитом. Заливной язык считался деликатесом и казался очень вкусным: мягкий такой, приятный.
А потом выяснилось: язык наряду со всякими свиными пятачками именуется субпродуктом и ценится ниже нормального мяса. И вот вкус его сразу показался сомнительным: мягкий какой-то, неупругий. Неприятный оказался вкус.
Такова связь между языком и сознанием. Мощная связь. Мощная и нерушимая.
