Впечатлительный музыкант

- Aркадий, вы играете на некотором количестве духовых инструментов, но первым из них для вас является валторна, в чем ее специфика? Проще говоря, произнесите похвальное слово в честь валторны.

- Я считаю, что валторна - очень чувственный инструмент. Он наиболее близок к человеческому голосу. Настоящие музыканты, овладевшие этим инструментом, добивались потрясающей певучести валторны. Упоминания валторны в художественной литературе чаще всего связаны с намеком на ангельское, божественное звучание.

- В вашем отношении к валторне присутствует сакральный момент...

- Прародителем валторны был ягдгорн - охотничий рог. Он использовался во время охоты, и ничего сакрального в нем не было, звук он издавал достаточно противный. Для меня момент сакральности присутствует в игре на альпийском роге. Этот инструмент символизировал Альпы и гордость живущих там людей. Когда я стал играть на нем, у меня возникли особого рода ощущения: инструмент деревянный, отсюда особенный звук и особенные ощущения. Для меня это оказалось очень важным моментом, я стал играть по-другому. Я долго играю на альпийском роге, но возникающие дрожь и обнаженность чувств не ослабевают.

- Вы способны во время выступлений еще и чувствовать? Я слышал от музыкантов, что сосредоточенность на игре, ее правильности, заслоняет саму возможность тонких чувствований.

- Я, конечно же, не могу сказать, что во время выступления растворяюсь в звуках и больше меня ничего не интересует. Это было бы замечательно, но это нереально. Артист на концерте существует не только акустически, но и физически - за ним наблюдают зрители. Они прежде всего видят на сцене процесс, а потом уже начинают прислушиваться к звукам, которые издают артисты. Когда звуки соединяются с физическим обликом артиста, а к этому присоединяются инструменты, освещение, возможный видеоряд и прочее, получается пестрая картина, которая и называется концертом. Здесь важны все компоненты, это легко проверить: можно сыграть из-за опущенного занавеса. Даже теоретически понятно, что и очень хорошее исполнение не станет концертом. Я могу сказать, что живой контакт с публикой для меня важнее погружения в свою атмосферу, важнее удовлетворения собственного инструментального эгоизма.

- Душа многих слушателей жаждет определенности, поэтому часто приходится слышать рассуждения на тему: Шилклопер - джазмен или нет? Как вы определяете себя?

- Кто-то музыку, которую я играю, считает джазовой, кто-то импровизационной, я определяю ее как просто музыку. Сегодня, с моей точки зрения, время универсальных музыкантов, впрочем, можно вообще говорить о наступлении эпохи универсальности: оригинальные открытия происходят на стыке наук, интересные явления возникают на стыке искусств. Это эпоха постмодерна, я чувствую на себе ее отпечаток, поэтому меня можно назвать постмодернистом. Был период, когда я активно общался с Эдиком Гороховским, Ильей Кабаковым, мы играли на разных выставках, участвовали в перформансах, я сотрудничал с "Поп-механикой" Курехина, Театром пластической драмы Киселева, театром "Дерево" Адосинского. Мне пришлось преодолевать комплексы, порожденные традиционным образованием и традиционными представлениями об искусстве. В результате я освободился, стал заниматься музицированием, а не его технологией. Хотя бывают случаи, когда приходится выступать перед профессиональной аудиторией и я вдруг начинаю следить за голосоведением, за правильной фразой, начинаю демонстрировать, что у меня хороший верхний регистр, неплохая скорость. Короче говоря, выпендриваюсь. Это остатки советского во мне.

- Какую музыку вы слушаете?

- Разную. Должен признаться, что в последнее время не могу слушать традиционный джаз. Даже при исполнителях самого высокого класса меня раздражают рояль и саксофон, то есть важнейшие для этой музыки инструменты. Я наперед знаю, что будет; там для меня нет интриги. Причем не только в музыке, но и в драматургии, и в тембрах. Мне сейчас интересно играть с другими инструментами, например, с гитарой или с маримбой. Мне хочется обновить мой слуховой опыт. Может быть, поэтому я в последнее время больше играю на альпийском роге, чем на валторне.

- Многие воспринимают этот факт как дань моде на этническую музыку.

- Это не так, все получается очень органично. В этнической музыке важны корни. Скажем, русские джазовые музыканты, что бы о них ни говорили, - без корней. Они овладели иностранным языком. Но мыслят-то они по-русски! Плюс традиции и образ жизни совершенно иные, чем у американцев. В этом смысле я не считаю себя джазменом.

- Сегодня в России существует интересная для вас музыка?

- Есть интересные музыкальные находки. Скажем, в области соединения этнической музыки с джазом. Тут я могу назвать молдавский ансамбль "Тригон" и крымское трио Инвера Измайлова. Что касается другой музыки, то здесь мало находок и откровений. Есть отдельные композиционные удачи у Андрея Кондакова. Сегодня в джазе мало настоящих композиторов. С уверенностью можно назвать только Мишу Альперина. Юра Голубев пытается найти соединение академической музыки и джаза.

- А минималистская музыка вас не привлекает? В ней есть яркие персоны - Мартынов, Батагов, например.

- Мне нравятся некоторые вещи Батагова, очень интересна "Ночь в Галиции" Мартынова. Но я не могу сказать, что целиком принимаю эту музыку. Я не очень люблю придуманность, поэтому меня сегодня не вдохновляет академическая музыка. В ней мало сердца. Я человек впечатлительный и в определенном смысле сентиментальный, мне хочется, чтобы музыка трогала меня.

- Есть музыка, которую вы ни за что играть не будете?

- Плохой музыки не бывает, даже в попсе есть интересные вещи. Я записывался с некоторыми рок-группами - с "Вежливым отказом", с "Аукцыоном" и с "Алисой". Вряд ли я стал бы играть с Киркоровым, а вот с Агутиным сыграл бы. Так что какие-то санитарные нормы существуют.