За всемирный октябрь

В УСЛОВИЯХ обостренного внимания к международной обстановке в 1930-е годы советская писательская молодежь, для которой тема "эпохи войн и революций", тема обороны социалистической родины стала "своей, кровной темой", была призвана откликнуться на веление времени созданием произведений о Красной Армии и предстоящей схватке всей страны с грозным противником.

Литература этого времени овеяна романтикой подвига, героизма и славы. И не важно, что еще не развернулись настоящие боевые действия - ощущение их неизбежности наложило свой отпечаток на образ мысли и жизни людей. "Без драки Европу не привести в порядок", - говорит герой повести Николая Шпанова "Первый удар" летчик Сафар. В более или менее развернутом виде ожидаемые события как реальные факты были представлены лишь в нескольких сочинениях, наиболее характерными среди которых являлись пьеса Владимира Киршона "Большой день" (1936 г.), роман Петра Павленко "На Востоке" (1937 г.), повесть Николая Шпанова "Первый удар" (1939 г.).

Действия советских вооруженных сил на западноевропейском направлении описаны в пьесе Киршона в течение первых двух дней войны, а в повести Шпанова - двенадцати часов. Но все происходящее в них можно объединить под общим девизом: "Гром победы раздавайся!" Слова одного из персонажей книги Шпанова - командира десантников: "Мы будем диктовать нашу волю врагу. Он запляшет так, как хотим мы", - оправдались на все сто процентов. Столь же стремительно разворачивались события в пьесе "Большой день". Характерно заявление одного из советских командиров Петра Кожина, чье соединение оказалось в авангарде наступающей армии: "Не на чужой мы земле - наша эта земля. Грузчиков, плотников, слесарей. И они завоюют свою землю". В стране-агрессоре "коммунисты, католики, социал-демократы, члены Народного фронта, все, кому дорога была свобода Германии, превратились в солдат почти двухсоттысячной армии восставших".

В романе Павленко большая война началась на Востоке, с нападения на нашу страну Японии. Однако и там события развертывались по однотипному сценарию. Сразу после вторжения врага советскими летчиками был совершен рейд на Токио. Данное комиссаром перед вылетом объяснение предстоящего: "Коммунизм сметет все границы" - встретило с их стороны полное понимание. Они сами сознавали, что "границей Союза являлась не та условная географическая черта, которая существовала на картах, а другая - невидимая, но от этого еще более реальная, которая проходила по всему миру между дворцами и хижинами. Дворцы стояли по ту сторону рубежа". Между тем известие о нападении японцев на нашу границу вызвало в стране ожидание грандиозных событий, всеобщую "мысль, что война, которую принужден вести Советский Союз, будет борьбой за всемирный Октябрь". Многие вспоминали, как билось в восторге сердце, когда пламя революционного пожара поднималось над миром: "И никто не говорил о Японии, зная, что дело вовсе не в ней. Что там Япония!.. Мы встречаем сегодня не первый день навязанной нам войны, а что-то провозглашаем на всю вселенную. Дело идет о схватке повсюду".

В литературе 1930-х годов не было той противоречивости, недосказанности, непонятных оговорок, которые содержались в высказываниях высших лиц государства. На главный вопрос, к какой войне готовилось сталинское руководство, она давала ясный ответ: к революционно-классовой, по типу гражданской, во всемирном масштабе. В писательской среде открыто говорилось о том, что предстоящая схватка между силами фашизма и социализма - "это не просто очередная глава в мировой истории войн, это "последний решительный бой", в котором будут решаться в кровавых формах┘ общие вопросы человеческого бытия на земле, самые заветные идеи и надежды, о которых мечтали лучшие люди всех времен и народов". Естественно, что указанная цель не предполагала ведения СССР серьезной оборонительной войны, и в литературе ей отводилось┘ несколько минут, максимум часов. Все основные сражения "велись" писателями исключительно на территории других стран, где господствовал капитализм, чтобы довести их до решительной победы над ним, до повсеместного установления советской власти. Весьма любопытно мнение постановщика пьесы "Большой день" Кузы в Театре имени Евгения Вахтангова. В 1937 г. он обратил внимание на то, что столь привычное сочетание слов "оборонная пьеса" совсем "не раскрывает данного понятия". Не случайно и герои романа Павленко были готовы "обороняться до самого Шанхая".

Сталинское руководство хорошо понимало значимость художественной и драматической литературы для формирования необходимых стереотипов общественного сознания. Например, роман Павленко "На Востоке" в год его выхода удостоился эпитета "замечательного" произведения. В журнале "Знамя", органе Союза советских писателей, специализировавшемся на "оборонной" литературе, отмечалось, какое сильное впечатление произвела эта книга на современников, благодаря достигнутому в ней чувству "остроты исторической ситуации", ощущаемой "непосредственно в разрезе подготовки к войне". Роман был включен в указатели литературы, изданные в помощь учителям, библиотекарям, комсоргам, пионервожатым, и рекомендован для самостоятельного чтения учащимся с седьмого класса. Извещение о выходе в свет повести Шпанова "Первый удар" со специальной аннотацией было дано в журнале Политического управления РККА "Политучеба красноармейца". Причем книга вышла в серии "Библиотека командира". Еще в начале 1938 г. к ХХ годовщине Красной Армии и Военно-морского флота по сценарию Шпанова был поставлен фильм "Глубокий рейд", в котором разрабатывались все основные сюжетные линии "Первого удара". Предваряя его выход на экраны страны, пропаганда утверждала, что этот "нужный, хороший военно-популярный фильм", впервые столь масштабно поставивший проблему о действиях Красной Армии в грядущей войне, "будет интересен самым широким кругам советских зрителей". При этом отмечалась необходимость создания "на подобном же материале целой серии художественных фильмов".

Пьеса Киршона "Большой день", восторженно встреченная театральными коллективами, была востребована не только руководством, но и гражданами. По воспоминаниям главного режиссера Большого драматического театра Бориса Бабочкина, она оказалась именно той вещью, которая "нужна была тогда "позарез". Успех спектакля был грандиозным┘