Вадим Образцов ГРОЗОВЫМ вечером 15 (27) июля 1841 года в Пятигорске, у подножья горы Машук, на дуэли, после рокового выстрела Николая Мартынова оборвалась жизнь поручика Тенгинского пехотного полка гениального русского поэта Михаила Лермонтова.
Сведения об обстоятельствах этого поединка и о личности убийцы, дошедшие до нас, противоречивы и туманны. До сих пор исследователи не могут однозначно назвать ни причины дуэли (ссора на балу в доме генерала Верзилина могла быть только поводом), ни состава секундантов (двое или четверо их было, и кто из них ассистировал Лермонтову, а кто Мартынову), ни условий (подлинное расстояние между барьерами, число выстрелов и т.п.), ни точного места дуэли (памятник в Пятигорске установлен в стороне от места поединка).
По наиболее распространенной версии причиной роковой дуэли стала банальная ссора между поручиком Михаилом Лермонтовым и злодеем - отставным майором Николаем Мартыновым, за спиной которого стояло ближайшее окружение императора Николая I, пожелавшего таким образом избавиться от мятежного поэта-вольнодумца. Но при более внимательном изучении тех событий становится понятно, что имеют право на существование и другие версии.
Прежде всего нужно обратить внимание, что дуэль произошла во время второй ссылки Лермонтова на Кавказ. Ее причиной на этот раз послужили не обличительные поэтические строки, а очередной поединок. 18 февраля 1840 года Лермонтов сначала на шпагах, а затем на пистолетах выяснял отношения с сыном французского посла - Эрнестом де Барантом из-за светской кокетки. Поединок закончился легким ранением Лермонтова и последующим примирением противников. По приговору суда за запрещенный способ выяснения отношений поэт и был сослан на Кавказ.
В работах исследователей, изучающих биографию и творчество Лермонтова, упоминания о поединках с участием поэта встречаются довольно часто. Сами авторы подчеркивают, что это в основном неподтвержденные данные. Но возникает ощущение, что для поэта дуэль была привычным способом выяснить отношения с обидчиком. Уезжая на Кавказ, Лермонтов говорил своим друзьям о сильной усталости и о желании как можно скорее найти свою смерть.
Ранняя кончина матери, конфликт бабушки со спивавшимся отцом, рассказы о самоубийстве деда на новогоднем балу в Тарханах - все это не могло не отразиться на характере поэта, а следовательно, и на его творчестве. В одном из черновых набросков 1831 года он писал: "Я сын страданья. Мой отец // Не знал покоя по конец, // В слезах угасла мать моя; // От них остался только я, // Ненужный член в пиру людском, // Младая ветвь на пне сухом┘"
Вспомним, что говорил о нем Тургенев: "В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детскости нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых плечах, возбуждала ощущение неприятное, но присущую мощь тотчас сознавал всякий".
одним из немногих современников, отзывавшихся о Лермонтове доброжелательно, был Николай Мартынов. "Он [Лермонтов] был добрый человек от природы, но свет его окончательно испортил. Все хорошие движения сердца, всякий порыв нежного в себе он старался так же тщательно заглушать и скрывать от других, как другие стараются скрыть свои гнусные пороки", - писал он в своих воспоминаниях.
В "Материалах для истории Тамбовского, Пензенского и Саратовского дворянства", изданных в Тамбове в 1904 году, можно найти подтверждение того, что Николай Мартынов сыграл бульшую, чем принято считать, роль в жизни и творчестве поэта.
Со своим будущим убийцей и его семьей Михаил Лермонтов был знаком по крайней мере с конца 20-х годов XIX века. Обучаясь в Москве в университетском пансионе, он в 1829-1832 гг. часто посещал их дом и пользовался симпатиями сестер Юлии и Натальи Мартыновых (последней посвящено стихотворение "Когда поспорить вам придется", написанное в 1830 году), а в 1832-1834 гг. вместе с братьями Михаилом и Николаем Мартыновыми Лермонтов обучался в Петербурге в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В период обеих ссылок на Кавказ поэт тесно общался с Николаем Мартыновым, добровольно поменявшим службу в столичной гвардии на казачий полк.
Сослуживец по Кавалергардскому полку В.А. Бельгарт так характеризует Мартынова: "Он был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и все мечтал о чинах, орденах и думал не иначе как дослужиться на Кавказе до генеральского чина". И действительно, Мартынов за 7 лет сделал довольно успешную карьеру, получив уже в 1841 году при выходе в отставку чин майора (Лермонтов, одного с ним года выпуска, был только поручиком).
В тех же "Материалах┘" говорится о склонности Николая Мартынова к литературе. В 1836 году в Петербурге он написал поэму "Ужасный сон", стихи "Нева", "Экспромт Н.П. В┘й", в 1840 году на Кавказе - стихи "Чеченская песня" и "Герзель-аул". Пусть художественная ценность этих опытов невысока, но в последнем война представлена едва ли не ярче, чем в лермонтовском "Валерике", написанном в том же году.
Кроме стихов он пытался писать и прозу. "Гуаша" (1837) - неоконченное повествование от первого лица о событиях, происходивших в станице Ольгинской в 1837 году, о любви русского офицера князя Долгорукого к одиннадцатилетней черкесской девочке Гуаше. Как знать, возможно, этим Мартынов навеял сюжет повести "Бэла"┘
В феврале 1841 года Мартынов вдруг вышел в отставку "по домашним обстоятельствам" (по одной из версий - в знак протеста на отказ Николая I поддержать представление о награждении Мартынова за боевые заслуги орденом Святого Владимира) и из веселого, изящного светского молодого человека сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, ходил в черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, вечно мрачный и молчаливый. Его однополчанин Я.И. Костенецкий считал, что "причиной такого странного образа действий было желание играть роль Печорина, героя тогдашнего времени, которого Мартынов, к несчастью, и действительно вполне олицетворял собой".
Современники считали, что Николай Мартынов послужил прообразом юнкера Грушницкого. Сам Мартынов такое сравнение воспринимал как оскорбление. Брат Мартынова Михаил стал прототипом героя "Петергофского праздника", а сестра Наталья - прообразом княжны Мэри из "Героя нашего времени". Все это, конечно, не могло не вызывать досаду у Николая Мартынова. Кроме того, "демон русской литературы" (как назвал Лермонтова Достоевский) на протяжении всей совместной службы на Кавказе изводил Николая эпиграммами и остротами. Обращался к нему не иначе как "Мартышка". Мартынов "на людях" все прощал обидчику и лишь иногда в письмах намекал поэту на один его неблаговидный поступок, который мог обесчестить поэта, стань он известен в офицерской среде.
Речь идет о событиях лета-осени 1837 года. Тогда на лечение в Пятигорск приезжал отец Николая - отставной полковник Соломон Михайлович Мартынов (1774-1840) - вместе с женой и дочерьми. Взаимности одной из них - 18-летней Натальи - добивался Михаил Лермонтов. Через Лермонтова Мартыновы передали Николаю пакет с письмами (по некоторым сведениям - и с личным дневником Натальи). Однако письма до адресата не дошли. Отдавая другу при встрече 300 рублей, Михаил объяснил, что это деньги взамен тех, что ему передавал отец, а пакет у него украли в дороге. Вскоре выяснилось, что 300 рублей в пакете действительно были, но Лермонтова об этом никто не предупреждал. О них можно было узнать, только вскрыв пакет. Чтение чужих писем?! Такой поступок - прекрасный повод для дуэли. Тем не менее Мартынов не стал доводить дело до поединка. Даже после оскорбительного для него выкрика: "горец с большим кинжалом", прозвучавшего в доме Верзилиных, он сделал шаг к примирению. После оскорбления (которого уже по счету!) просил поэта "оставить свои шутки" и не настаивал на дуэли. Лермонтов же, по сути, спровоцировал вызов.
Похоже, за этим настойчивым желанием стоят более глубокие мотивы. Одна из наиболее правдоподобных версий дуэли связана именно с семейством Мартыновых. Лермонтову, по всей видимости, были неприятны "заступничество" Николая Мартынова в деле со вскрытым пакетом и письменные напоминания об этом в ответ на его колкости. Мартынов же, возможно, взялся защищать не только свою честь, но и честь своих родных.
После вызова на дуэль Лермонтов сказал одному из секундантов Александру Васильчикову: "Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что чувствую, что рука моя на него не поднимется". Намекал ли тут Лермонтов на вскрытые письма, постоянные свои колкости или на нелепость своей выходки у Верзилиных, осталось неизвестным.
Условия дуэли были очень жестокими: 15-метровый (по другим данным - 10-метровый) барьер и обмен из дальнобойных крупнокалиберных пистолетов тремя выстрелами с каждой стороны. Стреляться должны были офицеры, имевшие боевой опыт. А это еще больше увеличивало шансы на смертельный исход или ранение для каждого из участников поединка.
Однако практически во всех работах лермонтоведов почему-то отсутствует упоминание такого факта, что, отличный фехтовальщик и опытный стрелок из ружья, Николай Мартынов на предстоящей дуэли должен был держать в руках пистолет┘ третий раз в жизни. Был случай, когда пистолет разорвало в руках у Мартынова, и он старался никогда не использовать это оружие.
Лермонтов, его близкий товарищ, однокашник и сослуживец, знал это и, быть может, именно поэтому во время поединка держал паузу, дав возможность противнику стрелять первым (кроме того, право первого выстрела, по негласным правилам, предоставлялось лицу, считавшему себя обиженным). Кстати, у версии о том, что поэт разрядил свой пистолет в воздух, нет точного подтверждения, кроме того, данный поступок означал отнюдь не великодушие, а напротив, согласно дуэльному кодексу, выражал презрение к противнику... Скорее всего останется тайной и долгое промедление Мартынова с выстрелом, прозвучавшим только после оклика секунданта: "Стреляйте же, или я вас разведу". Что это, тщательное хладнокровное прицеливание, угрызения совести или боязнь очередного разрыва пистолетного ствола? У неопытного, боявшегося собственного оружия стрелка было мало шансов уцелеть на этой дуэли┘
После того как роковой выстрел все же прозвучал и поэт был сражен наповал, Мартынов подбежал к Лермонтову и поцеловал уже бездыханное тело. Как этот порыв не вяжется с образом хладнокровного убийцы!
Родственник и близкий друг Лермонтова Алексей Столыпин (Монго), считавшийся в офицерской среде воплощением чести и благородства, негласный (скрытый от следствия) его секундант (кстати, ассистировавший поэту и на дуэли с де Барантом), отнесся к Мартынову с большим сочувствием: об этом свидетельствуют его письма на гауптвахту, где содержался дуэлянт.
Вряд ли Николай Мартынов был законченным злодеем и врагом поэта, как его обычно изображают в литературе о жизни и творчестве Лермонтова. В действительности в окружении Лермонтова было мало людей более порядочных и терпимых, чем Мартынов, и которые бы так много ему прощали. До конца своей жизни он глубоко страдал и раскаивался в случившемся.
В 1869 году на просьбу редакции "Русской старины" рассказать правду об обстоятельствах поединка Николай Мартынов ответил так: "Злой рок судил мне быть орудием воли Провидения в смерти Лермонтова, я же считаю себя не в праве вымолвить хотя бы единое слово в его осуждение, набросить малейшую тень на его память".
