Обычный день наивного человека

ЕСТЬ у американского фантаста Роберта Шекли роман "Обмен разумов". Речь там идет, в частности, о возникновении Искаженного Мира, который выполняет нужную, но отвратительную роль. Он привносит неопределенность во все явления и процессы, тем самым делая вселенную теоретически и практически самодовлеющей. В Искаженном Мире все правила ложны. В Искаженном Мире время не соответствует твоим представлениям о нем. События могут сменять друг друга быстро (это удобно), медленно (это приятно) или вообще не меняться (это противно). Среди вероятностных миров, порождаемых Искаженным Миром, один в точности похож на наш мир. Другой похож на наш во всем, кроме одной-единственной частности. Третий похож на наш мир во всем, кроме двух частностей. Подобным же образом один-единственный мир совершенно не похож на наш во всем, кроме одной-единственной частности, и так далее. Труднее всего прогнозирование. Как угадать, в каком ты мире, прежде чем Искаженный Мир не откроет тебе этого каким-нибудь бедствием?

Итак, рано утром я, как обычно, надеваю на себя лучшие бриллианты и отправляюсь в лес слушать пение птиц. Лесная прохлада остужает исступленный, измученный мир. Затейливый узор паутины на древесной коре постепенно приводит мысли в порядок. Хорошо бы, конечно, стать дубом или белочкой, у которой надежно встроен инстинкт. Но я-то человек. Мне нужно покинуть поляну и отправиться в мир, где катастрофы стали нормой жизни, безумие - имитацией разума, тщеславие - приметой быта, абсурд - способом существования. Старик Зигги называл это психопатологией обыденной жизни. Он учил видеть неразумное за случайными оговорками, осколками жизни, обыденностью, которая стала привычной.

Человек - загадочное создание. Он рвется в мир трансценденции, но торопливо съедает яичницу и растворяется в потоке рутины. Смещение крыши, которое обозначил Фрейд, чаще всего обнаруживается в мелочах. Однако захваченные эпохальными планами, опытом партийного строительства, укреплением вертикалей, мы пропускаем их мимо сознания. Несомые вихрем жизни, потоком сознания, мы не успеваем осознать, как затейливо и упрямо проступает повсеместно мир Абсурда...

Продвигаюсь не спеша вдоль проселочной дороги. А вот и знакомая табличка, закрепленная на дереве: "Дамы и господа! Здесь нет свалки. Но бросайте мусор. Рядом - колодец". Мысленно приподнимаю воображаемый котелок, чтобы поприветствовать рассеянных джентльменов, которые оставляют у светлого родничка продукты своей жизнедеятельности.

А вот и поселковая школа. Не стану открывать дверь. Мне хорошо знакома надпись, которой снабжен транспарант. Эта запись одухотворена уверенностью и оптимизмом: "Чтобы сохранить редкие, исчезающие цветы, мы делаем из них гербарии".

Знакомый бомж с пустой сумкой в руке уныло плетется мне навстречу. "Спивается народ, - сокрушенно говорит он, - нет ни одной бутылки. Небось, собрали с утречка, да, поди, и пропили все... Конкуренты хреновые..."

Я вспоминаю, что выбросил в мусорный ящик нужную мне газету. Спешу отыскать ее в груде хлама, но встречаю резкий отпор:

- Тебе что, других ящиков нет? Ступай, это наш участок... - Ладно, обойдусь без газеты. Боже, спаси наши души. Надеваю кипу и заглядываю в синагогу. Рослый охранник у подковки бдительно оглядывает мой дипломат и мысленно берет меня на мушку:

- К кому идете? С какой целью?

Отвечаю простодушно:

- Иду к Богу. Цель пока неясная... Возможно, попросить благословения...

Ну вот я и дома. Включаю телевизор и вижу загорелого чиновника. Александр Починок рассказывает о повальной нищете государственных служак. Есть и дельное предложение. Надо немедленно увеличить достаток служащих, многократно повысив им жалованье. В этом случае в душах чиновников с грохотом и свистом начнет произрастать нравственность. Возникнет брезгливость к взяткам. Укрепится чувство взыскательности. Государственная машина, выплевывая ржавчину и смазочные материалы, придет в движение. Итак, чтобы не брали, надо дать. Если дать, то не будут брать... Куда там Аристотелю с его унылыми канонами логики.

Реформаторский пыл заразителен. Вижу, как на полосе некий страдалец среднего образования в письме к бывшему президенту предлагает увеличить зарплату учителям. Однако не без государственного интереса. Пускай, получив воздаяние, перестанут ставить двойки. Боже мой, какие невероятные социальные перспективы открываются во всех сферах общественной жизни, если одномоментно, так сказать, симультанно повысить всем оклад жалованья. Гаишники станут приветливо улыбаться автомобилистам. Армейские деды попросят прощения у новобранцев. Чиновник с негодованием выбросит ваш конверт с долларами в урну, где лежат неудачные проекты реформирования школы.

Недурно окунуться и в мир газетных публикаций. В этой центральной газете изливает душу ученый муж. Он опечален разрастанием синдрома разрушительности. Однако подходит к проблеме не с пустым черепком. Эти люди, сообщает он о террористах, социально искалеченные экземпляры. Общество виновно в том, что в детстве лишило их возможности поиграть вдосталь. А ведь это естественно, что им хотелось позабавиться войнушкой. Можно, вообще говоря, исправить ошибку и искоренить зло. Всем, кто в свое время недоиграл, надо выдать холодное и горячее оружие, пусть выплеснут свои подавленные влечения. И потом перейдут к спокойной сублимированной жизни... Депутат от ЛДПР господин Митрофанов тоже требует вооружить население против бандитов. Именно так, разъясняет он, в Америке навели порядок... Кипит наш разум возмущенный.

Ну что ж. Недурно выкушать утренний кофе и вместе с завтраком досыта поесть нитратов. Газета не мешает насыщению. Вот Виктор Аксючиц рассуждает о глобальном проекте национального возрождения. Без приворотного слова "менталитет" здесь, ясные кегли, не обойтись.

Оказывается, для русских очень важно, чтобы жизнь была пронизана смыслом... Этот самый смысл, просвещает автор, имеет обыкновение проявляться в пограничных ситуациях. Прямо так и сказано: "Пока гром не грянет, русский мужик не перекрестится". Одним словом, побольше экстремальных ситуаций для кристаллизации менталитета. Впрочем, мечтаемое, кажется, уже стало реальностью. Реки заливают города, инфляция пожирает доходы, террористы расстреливают мирных жителей.

Идеологическое обеспечение этой программы отыскиваем у Тютчева. Вот оно, искомое, "Гремят раскаты грозовые...". Прямо-таки гимническая строчка. Итак, суммируем: как только история преподнесет нам очередной погромный сюрприз, так сразу должны проявиться лучшие черты русского характера. На этой основе грезится даже идеология мирового лидерства. Через катаклизмы - вперед к новым парадигмам мироустройства...

Чешский сатирик Карел Чапек углядел в газете такую заметочку: "Вчера вражеская артиллерия зверски обстреляла наши самолеты, которые мирно бомбили их города..." Как точно. Одно и то же событие выглядит в разных газетах в разных ракурсах. Одна пишет: "Лихой рейд", другая: "Наглая вылазка"...

Крупный государственный деятель в огромной статье рассуждает о том, что Россия никогда не поднимется к высотам экономического развития, если она не встанет с колен. Хватит каяться, искать в истории наши прегрешения: расстрелы, геноциды, кровавые расправы. Где их не было? Нечего нам каяться и стыдиться. Ну совсем как у Талейрана: "Пусть мучаются совестью те, у кого она есть..."

Измученно убираю со стола разнообразную рекламу, которая уговаривает меня повысить мою половую потенцию, и иду на службу. У тупика в проходе толпятся люди. Испуганно жмусь к стене. Но нет, это продают что-то печатное и, надо полагать, сенсационное. Выставляю локти и крайне заинтересованно включаюсь в систему распределительных отношений. Смяв дозоры и опрокинув авангард, протискиваюсь к лоточку и получаю в обмен на "полтинник" какое-то шрифтовое полотно, загадочно и предусмотрительно сложенное пополам. Только на эскалаторе удается развернуть приобретенное. Читаю:

"Сексуальное влечение является глубинной, трудноутолимой потребностью всего живого... Для реализации этой потребности требуется партнер или партнерша..." "Гляди-ка, - думаю я, - верно соображают..."

Но мое восхищение оказалось преждевременным. "Впрочем, - читаю я дальше, - это вовсе необязательно, ибо сексуальное наслаждение может быть чисто сублимационным. В современных условиях, - продолжаю я чтение, - частая смена партнеров чревата грозными последствиями. Гораздо правильнее, сохраняя верность объекту, добиться все новых и новых ощущений..."

Сидя за рабочим столом, думаю о личном. Я женился на ней по любви, потому что ее отец был руководителем фирмы. Да и она питала ко мне самые бескорыстные чувства, поскольку рассчитывала через меня поступить в аспирантуру. Поначалу мы жили дружно, так как старались не замечать друг друга. Она любила меня пылко, хотя и не проявляла взаимности. Но мы умели прощать взаимные ошибки и стали подумывать о разводе. Случайно я встретил ее с посторонним мужчиной. Странно, но я почему-то не смог полюбить ее сильнее, хотя, как я понял, она мне изменила. Вот уже пять лет, как мы в разводе. Она уехала в другой город. И, как сейчас отчетливо помню, название этого города память не сохранила. И вот недавно я встретил ее у метро. Можете мне не верить, но она совершенно не изменилась. Только очень постарела.

Рабочий день кончился. За неимением пенсионного удостоверения предъявляю свое лицо в развернутом виде. Надо побывать еще в ЖЭКе. Там сегодня собрание.

- В нашем доме приключился страшный, можно сказать, злодейский поступок, - произносит, поднимаясь с места, пенсионер Авдеич.

- У вас вопрос или выступление? - предупредительно спрашивают из президиума.

Собрание жильцов клонится к закату, но послушать про злодейский поступок никто не возражал.

- Живет в нашем доме летчик тропических рейсов, - говорит пенсионер, оглядывая зал. - Вот он отправляется как-то вечером на работу...

- Это какая улица? - спрашивает, не утерпев, начальник эксплуатационной конторы, проглядывая списки района.

- Да не улица... - Авдеич укоризненно посмотрел на президиум. - Рейс этот в Лиму отправлялся. Но полет в тот вечер отменили... Погода теперь, сами знаете, какая... Да еще угоны... Возвращается летчик домой...

- А район-то наш? - опять справляются из президиума.

- А то чей же? Ну вот... Дверь в комнату вроде не заперта, а там посторонний мужчина обнимает его жену. Тут такое... ("Бытовое разложение, надо же", - радостно квалифицирует главный техник.) Выхватил наш летчик пистолет и сразу двоих прикончил.

- Ах, - на одном выдохе выстреливает зал.

Начальник поднимается из-за стола.

- Адрес спрашиваю...

Авдеич непререкаемо выбрасывает руку.

- Убил их, значит, и, понятное дело, пошел в милицию. Так, мол, и так... Повинился, одним словом. Милиция приезжает на место злодеяния, открывает квартиру, а там стоит жена и спокойно мужнины брюки гладит... Зал опять ахает:

- Живая, стало быть...

- Да в нашем ли районе это было? - не выдержав, кричит начальник конторы.

Авдеич спокойно отпивает воду из стакана, откашливается и говорит:

- Так вот я и спрашиваю, когда наша контора наконец прибьет номера на двери квартир? Уж сколько говорено... - Пенсионер разочарованно машет рукой и идет к дверям.

Кстати, про Шекли. Про Искаженный Мир, который отличается от нормального только отдельными частностями. Герой романа вернулся, как ему казалось, на Землю. Он лежал под привычным зеленым небом... Дубы-гиганты перекочевывали на юг. Исполинское красное солнце плыло по небу в сопровождении темного спутника.

Может, и мы с вами попали в Искаженный Мир, в искривленное пространство?