Наталья Зарубина Русской культуре по-разному зафиксирован противоречивый характер религиозности предпринимателей. Например, в ранних пьесах Александра Островского купец предстает как циничный хищник, готовый ради наживы на любое нарушение божеских и человеческих законов, а "там после суди, Владыка, на втором пришествии" (пьеса "Свои люди - сочтемся!"). С другой стороны, Владимир Павлович Рябушинский в написанной уже в эмиграции статье "Судьба русского хозяина" отметил, что особенностью русских купеческих династий была "глубокая религиозность" их основателей, идеологи русского купечества считали благочестие его неотъемлемой чертой.
Характер религиозных чувств и ожиданий практичного, хозяйственного человека, ориентированного на эффективную деятельность и получение прибыли, требует особого рассмотрения. Тем более что редкий предприниматель постсоветской эпохи не имеет в офисе иконы и хотя бы изредка не обращается к Богу со своими проблемами.
Вопрос о хозяйственной и тем более предпринимательской этике православия не однозначен. Получило широкое распространение представление о том, что в православии не могут быть прямо представлены образы и ценности повседневной жизни, в особенности хозяйственной. Поэтому в русской церковной жизни сложилось достаточно устойчивое мнение о том, что она должна ограничиваться хотя и очень значимой, но все же узкой сферой духовного спасения, не распространяясь, по выражению Сергия Булгакова, на "церковь-человечество, церковь-культуру, церковь-общественность". В силу этого в православной традиции нет богословски обоснованной хозяйственной, тем более предпринимательской этики.
В то же время православные духовные ценности проникали во все сферы повседневности и оказывали значимое влияние на жизнь людей. С точки зрения православной этики любая мирская деятельность оценивается по ее духовному и нравственному содержанию. Она должна в первую очередь служить душеспасительным, а не меркантильным целям. Успех же считается обусловленным благочестием хозяина и труженика. Еще в "Домострое" (XVI в.) говорится о том, что "видя добрые ваши дела и милосердие и любовь сердечную ко всем и таковую праведность, обратит на вас Бог свои милости и преумножит урожай плодам и всякое изобилие".
Соответственно для православного хозяина и предпринимателя, благочестивого купца успех предстает, по определению Владимира Рябушинского, как "Божье благословение".
Сходные представления есть и в протестантизме и католицизме, однако это сходство лишь поверхностное: в протестантизме успех есть знак богоизбранности, которая даруется на основании непостижимого для человека Божественного произвола, а в православной этике он заслуживается человеком. В этом некоторое внешнее сходство с католической этикой успеха. Но в отличие от нее православные считают, что успех даруется не за рациональную мирскую добродетель, а за благочестие и духовность, которые не всегда могут сопровождаться пунктуальностью и добросовестностью в повседневных делах.
Понятие успеха как Божьего благословения влечет за собой и соответствующее представление о богатстве и собственности. Московский купец и общественный деятель начала ХХ в. Бурышкин в своих воспоминаниях писал: "Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчета". Рябушинский подчеркивает, что предприниматель рассматривал себя "лишь как Божьего доверенного по управлению собственностью".
Однако добродетель и благочестие отнюдь не всегда вознаграждаются богатством и успехом, так же как богатство и процветание в православной культуре не свидетельствуют о спасенности, об особой духовной благодати. Как раз наоборот, хозяйственная деятельность, в особенности предпринимательство, является своего рода "зоной риска", где мирская суета, погоня за прибылью, страстная погруженность в дела легко приводят к забвению подлинных духовных добродетелей. Богатство всегда таит опасность погибели, пословицы говорят: "Пусти душу в ад - будешь богат", "Копил, копил, да черта купил".
В самом образе мысли и отношении к миру предпринимателя есть установки, прямо противоречащие православной этике и аскезе. Хозяйствующий человек погружен в мир повседневности, в заботы о пропитании, о выгоде и прибыли. Движимый утилитарными целями, он не только теряет из виду духовное измерение бытия, но и легко выходит за рамки нравственных законов.
Реальный предприниматель концентрирует все силы на "своем деле", ему присущи решительность и энергия, не мыслимые без веры в собственные силы, в свою способность преодолеть все трудности и препятствия. Его религиозность при этом прекрасно характеризуется пословицей "На Бога надейся, а сам не плошай".
Особенно противоречиво отношение к вере предпринимателя- пассионария. Наиболее ярко оно показано в романе Шишкова "Угрюм-река". Его герой Прохор Громов демонстрирует бескомпромиссную веру в свою способность изменить мир, которая отнюдь не рассматривается как воплощение Божественного промысла, а лишь как собственный произвол. Прохор Громов говорит: "Да пусть дадут мне лешево болото, я всех чертей обращу в христианскую веру, обряжу в белые рубахи и заставлю строить пятиглавый собор". Им явно руководит не желание прославить Бога своими подвигами, но тщеславное стремление доказать всему миру свою власть над Ним.
Такому человеку чужды смирение и самоограничение. Он исполнен гордыни, считая себя самого мерой творимых им дел. Прохор Громов даже не прочь отождествить себя с сатаной в неуемной жажде успеха, богатства и власти: "Я - сатана, топчу копытами все, что встает мне поперек дороги, пронзаю рогами всех недругов... И вот, работая сразу всеми атрибутами черта, я достиг известной степени славы, власти и могущества".
К вере такая личность относится чисто формально и прагматично: соблюдает обряды, поддерживает деловые связи в среде единоверцев или столь же прагматично рассчитывает получить от веры утешение и успокоение в трудные минуты жизни. Так, уже названный персонаж "Угрюм-реки" приходит к старцам-пустынникам в надежде на легкое, мгновенное обретение душевного равновесия и покоя, а вовсе не ради духовного восхождения. Этот эпизод романа Шишкова особенно наглядно показывает, что практическая рациональность и духовность находятся в разных измерениях сознания: при неукротимой деловой энергии человек вполне может быть ленивым духовно.
Подлинное духовное делание, высокая внутренняя работа по стяжанию Святого Духа была доступна далеко не всем и в истинном, высшем смысле становилась уделом немногих. Обратной стороной высокого, по существу, элитарного духовно-этического идеала оказалось преувеличенное внимание к демонстративному "наружному благочестию", когда сложная жизнь души подменялась ее внешней имитацией: соблюдением обрядов, богатыми подношениями храмам, монастырям, пожертвованиями на драгоценные ризы и церковную утварь. В таком упрощенном понимании успех действительно воспринимался прямым следствием щедрости, с одной стороны, и следования обряду - с другой. Убожество и комизм утилитарной купеческой интерпретации взаимосвязи Божьего благословения и хозяйственного успеха высмеял Мельников-Печерский в одном из эпизодов своей хроники "На Горах". Неудачливый купец ссорится с монахиней: "Вы, - кричит изо всей мочи, - какой ради причины Бога-то плохо молили?.. Ах, вы, чернохвостницы, кричит, эдакие!.. Деньги берете, а Богу молитесь кое-как!.. Я вам задам! Летось пятьдесят целковых вам пожаловал, и вы молились тогда как следует: на судаке я тогда по полтине с пуда взял барыша... Сто рублев тебе, чернохвостнице, дал, честью просил, чтоб и на нынешний год побольше барыша вымолили... А вы, раздуй вас горой, что сделали? Целая баржа ведь у меня с судаком затонула!.. Разве так молятся?.. А?.. Даром деньги хотите брать?.. Так нет, шалишь, чернохвостница, шалишь, анафемская твоя душа!.. Подавай назад сто рублев!.. Подавай, не то к губернатору пойду!".
Внешнее благочестие, однако, отнюдь не было прикрытием глупости, неверия и порока, как это часто пытаются представить: ведь простой мирянин, хозяин, озабоченный повседневными хлопотами, вынужденный в силу самой природы своей деятельности относиться к жизни утилитарно, как правило, мог в своем духовном понимании охватить лишь внешние атрибуты веры. Подлинная духовность, "умное делание" требуют внутренней сосредоточенности и отрешения от мирских дел, развитости и подготовленности духа, а это было ему практически недоступно. Большинство мирян совершенно искренне видели смысл своей духовной жизни и признаки истинного благочестия в том, чтобы соблюдать обряды, посты, почитать храмы, иконы и другие святыни, по возможности жертвовать часть своих доходов на церковные и монастырские нужды.
А поскольку сама хозяйственная активность не являлась, как это понимается в протестантизме, сферой непосредственного служения Богу и самореализации личности верующего, то именно поэтому было необходимо освящение, благословение хозяйственных начинаний. Чтобы быть уверенным в собственном благочестии, с одной стороны, и в успехе предприятия - с другой, любое новое дело, даже просто открытие сезонных работ, сопровождалось богослужением, поклонением особо почитаемым иконам, крестным ходом и т.п.
Но, разумеется, это не означало, что соблюдение внешних норм религиозности и даже искреннее благочестие всегда удерживают от соблазна преступить нормы обычной морали ради достижения практической выгоды, а наивная вера побуждает даже просить Бога о помощи в аморальных делах. Историк Голубинский писал, что "наши купцы, столько усердные во внешней молитве, столько приверженные к храмам и теплящие в своих лавках неугасимые лампадки, до такой степени мало наблюдают честности в торговле, что можно подумать, будто они теплят лампадки затем, чтобы Бог помогал им обманывать людей".
Даже твердая убежденность предпринимателя в существовании духовного измерения бытия рядом с его практической деятельностью, неколебимая уверенность в необходимости соблюдения обрядов не удерживают от нечистоплотных поступков, обмана, прямого мошенничества в делах. В этом видится важнейшая проблема православной хозяйственной этики. Тема лукавой молитвы предпринимателя, просящего о помощи в неправедном, нечестном деле, хорошо отражена в литературе. Персонаж "Угрюм-реки" Иннокентий Филатыч Груздев "вел в Петербурге трезвейший образ жизни. Приступая к мошенническому действу, он сугубо усердно посещал церковь, возжигал толстые свечи, молился на коленях, просил, чтоб Господь ниспослал ему мудрость змия, чтоб помог облапошить толстосумов и чтоб не поставил во грех его деяния". Причем стремление к нечистой прибыли оправдывают пожертвованием ее части на религиозные же нужды, как бы давая Богу и святым взятку, как обычным судейским чиновникам. Тот же Груздев накануне мошенничества "заказал молебен с акафистом бессребреникам Козьме и Дамиану и во время молитвы пытался с сими святыми войти в духовную сделку "на слово", обещав им, в случае благоприятного исхода уголовщины, пожертвовать из своих личных средств пятьсот рублей в пользу Палестинского общества".
В хрониках Мельникова-Печерского купцы старообрядцы, искренние ревнители "древлего благочестия", не останавливаются перед мошенничеством, если это сулит выгоду: недопустимо есть скоромное в среду и мыться в бане с "никонианами", но вполне можно манипулировать интересами единоверца; совершенно необходимо закупить иконы для рабочего барака, но не грех спровоцировать рабочих на беспорядки и под этим предлогом не заплатить им.
Но, конечно, обрядовое благочестие купечества имело и безусловно положительное значение для русской культуры. Его неотъемлемой частью были строительство и украшение храмов, благотворительность и меценатство, т.е. перевод части плодов хозяйственной деятельности из сферы прагматической и утилитарной в сферу бескорыстного служения. Так, традиционной формой религиозного служения русского купечества было строительство храмов. Рябушинский замечает, что "храмоздатель и русский хозяйственный мужик и купец - это почти синонимы". Предприниматель-протестант, наживаясь, воспринимал успех как знак своей избранности и благодати и не считал нужным делать что-либо для того, чтобы подтвердить его праведность. А русский благочестивый купец испытывал потребность в демонстрации связи своего успеха с сакральными ценностями, а также желание выразить в зримой, осязаемой форме свою благодарность Богу. Упоминания о том, что какой-либо храм построен на деньги купцов, относятся уже к XIV - XV векам. Причем это были как корпоративные церкви, так и приходские храмы и даже монастыри, выстроенные на индивидуальные пожертвования. Среди них такие шедевры архитектуры, как церковь Троицы в Никитниках (XVII в.) и многие другие храмы, украсившие торговые города в период подъема российского предпринимательства.
Таким образом, благочестие русского купечества было наполнено разными смыслами и имело различные доминанты. Среди них наряду с повседневным обрядовым благочестием, расчетами на практическую помощь высших сил было осознание постоянного присутствия иного, высшего измерения бытия, понимание успеха как Божьего благословения и большой ответственности. Какая из описанных доминант возобладает, зависело от других составляющих духовной жизни русского общества, а также и от готовности Русской Православной Церкви удовлетворить специфические духовные запросы предпринимателя и хозяина.
