Каков поп...

НИКОЛО-УГРЕШСКОМУ монастырю, стоящему на холмистых покатостях поселка Дзержинского, что к югу от Москвы, уже не менее пяти столетий.

В истории обители бросается в глаза зависимость ее судеб от того, что происходит в стране. Стоит встать у государственного кормила правителю, ориентированному в своих действиях на идеологические или личные пристрастия, как начинает "усыхать" весь уклад монастыря. Картина меняется в лучшую сторону, когда первое лицо государства умеренно в амбициях и не упускает из поля зрения и благо подданных.

Вот Петр I проводит свои реформы, без конца воюет и строит и в этой одержимости переступает ту грань, за которой уже и собственный народ чуть ли не мнится станом, который надо завоевать. Задумав возвести город на Неве, он запрещает где бы то ни было, кроме объектов будущей столицы, использовать строительный камень. Эта односторонность увлеченности не замедляет отозваться угнетением многих других начал государственного организма. Не исключение и монастырская жизнь, в том числе и Угреши.

Раскрученный в обратную сторону маховик дает о себе знать десятилетия. В 1721 году продается монастырское подворье в Москве из-за невозможности содержать его. Из угрешской конюшни в вотчины Чудова монастыря отправляются десятки лошадей. Здания, стены ограды начинают уступать разрушительному действию времени. В начале 60-х гг. того же века царским перстом монастырь лишается владений и крепостных. А в 1770 г. в Москву из Молдавии через Польшу и Малороссию жалует моровая язва, уносит тысячи жизней. Правительство бьет тревогу: "10 марта Суконный двор был оцеплен, и приставлен к нему караул, но это ни к чему не повело, ибо с 12 марта число больных внезапно возросло, и тогда прибегли к новым мерам. Главнокомандующий в Москве граф Петр Семенович Салтыков, по согласованию с правительствующим Сенатом и архиепископом московским Амвросием... определил открыть лазарет в Николаевском Угрешском монастыре... Тотчас же "всех монашествующих из монастыря перевели в Николо-Перервинский". Свою лепту вносят половодье 1806-го и буря 1824 г. В унисон с ними - хищения. В 1812 г. стояли тут наполеоновские войска. Поскольку заблаговременно ризницы были отправлены в Вологду, недосчитались лишь съестных припасов. Но в настоятельских кельях прожгли пол - круглое отверстие, как для котла. В 1825 г. была сломана дверь в Никольском соборе и замок в его ризницу. Оказались похищенными ценные бумаги на большую сумму, несколько килограммов серебряной утвари и много дорогих облачений, украшенных жемчугом. Доходило до того, что речь шла уже об упразднении Угреши и передаче ее под начало соседней церкви в селе Капотня. "К... упадку обители служили также и оскудение средств монастырских по причине тяжелых налогов, ...недобросовестность и злоупотребления светских и духовных правителей, ...постоянные колебания в управлении монастырскими имуществами, переход управления... от духовной власти к гражданской" и как следствие такого положения вещей - "частая перемена настоятелей".

Они были вполне в характере времени. "Израиль, - читаем в "Воспоминаниях" настоятеля монастыря архимандрита Пимена, - был трезв и строго взыскивал за пьянство, а отец Аарон был весьма подвержен этой слабости. Он имел страсть к рыбной ловле: возьмет с собой штатных служителей, бочонок для рыбы и бочонок с вином и на несколько дней отправится из монастыря в окрестные селения, где озера и реки, ловить рыбу, а монастырь между тем оставался без призора". Неудивительно, что "в продолжение своего семилетнего правления (до 1833 года. - А.Г.) он не только не исправил тех устройств, которые он застал, но они еще больше возрастали". Что касается упомянутого отца Израиля, его предшественника, то его поведение нынче обязательно было бы внесено в Книгу рекордов Гиннесса: "В летнее время, - пишет Пимен, - дозволял себе снимать монашеские одеяния и одевался в какое-то шутовское скоморошеское одеяние: голубые шаровары, шелковую рубаху с галунами, на голове бархатная феска шитая золотом, и таковая же шитая золотом обувь. В подобное же одеянье облачены были и приближенные его четыре рослых штатных, исправлявшие при нем должность телохранителей-потешников, которые едва ли не были сродни опричникам Грозного. Они... исполняли все его дикие прихоти, рассказ о которых многим покажется невероятным".

И действительно, выходил он в таком наряде за Святые ворота, ложился на дорогу, а "потешники его стерегли проезжавших, и ежели кто проезжал мимо, они тотчас на него наскакивали, под предлогом, что едва не задавил игумена или запылил его. Кто мог, откупался добровольно. У других же "любимцы игуменовы" проверяли карманы и "шарили, нет ли чего годного для них на возах. Ежели тощ оказался кошелек и скудна кладь, в вознаграждение себя за плохую добычу игуменовы защитники потешались, щедро наделяя неосторожных хорошими побоями и пинками".

Но и это не все. "Шествие на сенокос происходило следующим порядком: все приглашенные женщины собирались в монастырь. Игумен становил их в ширину попарно, они брали грабли на плечо и, предшествуемые игуменом и его ассистентами (в праздничном наряде и с бичами на плече), при пении тропарей выступали за ограду, шли на монастырский сенокос; обратное шествие совершалось тем же порядком".

Однажды на границе Московской и Смоленской губерний приказал отец Израиль вынести из часовни иконы, а саму ее разобрать. Народ, думая, что это приказ высшего начальства, повиновался. В другой раз распорядился нарушившему какие-то церковные установления монаху связать руки за спиной, привязать ему "изломанную церковную кружку" и в таком виде отправить в московскую консисторию. Ну и, естественно, народ бежал вслед процессии толпами - явление на улицах какого-нибудь чуда вызвало бы, наверное, меньший переполох. В конце концов игумен украл монастырскую кассу и был лишен своего места.

К середине ХIХ в. игуменские полномочия в Угреше принимает на себя архимандрит Пимен. Он находит здесь (о том оставлены им уже знакомые нам "Воспоминания") такую картину: "Соответственно бедности... было всего две лошади и две коровы... Летний экипаж был крытая повозка, нечто вроде коляски с оглоблями, на рессорах только сзади ... для зимы большие санки с кожаной кибиткой: они были очень узки, так что и двоим сидеть в них было тесно". "В 1834 году, - продолжает он, - гостиницы при дворе уже не было... Монастырь... был уже очень редко посещаем, и потому, вероятно, эта гостиница, как ненужная, и была упразднена и обращена в конюшню, а верх - в сеновал". И кругом запустение: "С северной стороны зимней церкви и колокольни... была, говорят, прежде березовая роща, которую в 1820-х годах игумен Израиль спилил на дрова", а "там, где оканчивается братский корпус, на протяжении 20 сажен (примерно метров 50. - А.Г.) были высокие бугры щебня, поросшие травою и березками, остатки разобранных зданий, равно и вся монастырская площадь была усеяна кучами старого мусора, давно поросшего густым дерном". Не во что толком даже одеться: "...Ризница обиходная была очень скудна..." Человек энергичный и дельный, Пимен скоро находит источник пополнения оскудевающей монастырской казны: проценты с вкладных капиталов, свечное и просфирное производство, дарения жертвователей. В тех же целях, должно быть, продается монастырское имущество: "До 1806 года монастырское подворье, что в Москве, на углу Маросейки и Лубянской площади.., состояло из двух домов; на самом углу внизу была часовня.., а наверху... кельи для приезда настоятеля и братии. Часть, выходящая на Лубянскую площадь, была занята вверху трактиром, а внизу харчевнею... Дом этот "отдан с торгов".

По существу, Пимен начинает заново строительство монастыря. В 1840 г. обновляется Николаевский собор. Наняты были для этого во Владимире 12 лучших каменщиков-полетовщиков (т.е. на все лето) за деньги и на монастырских харчах; "...одеты были и грязно, и бедно, едва не в рубищах с заплатами, казались неуклюжими, речь их была грубая", но "оказались не только работяжными и мастерами, но даже великими художниками в своем деле".

"...Пришлось местами разбирать стены по причине трещин, но своды верхние оказались прочными, и потому переделывать их не предполагалось. Ветхость их обнаружилась совершенно неожиданно.., весь свод над алтарем обрушился..."

Бороться приходилось не только с гнилыми основаниями: "Я вышел за ворота, и тут мне представилось ужасное зрелище: была темнота, небо... в черных тучах, ветер выл и бушевал, вода ревела и клокотала, более ста человек суетились около плотины и пруда, крик, гам, бегали с фонарями, народ кричал с каким-то отчаянием.., раздался ужасный удар, так что стены задрожали и задребезжали рамы.., под окнами мгновенно сделалось озеро. Я послал сказать, чтобы немедленно открыли задние ворота, так как вода ворвалась в монастырь... От сильного напора в ограду она прорыла под ней землю на 16 аршин в ширину и на 8 в глубину, ...вышла на луг к Москве-реке, увлекая за собой все, что разрушила, кирпичи, камни и прочее. Во многих местах земля обвалилась большими глыбами".

Но цель придает людям силы, и они одолевают напасти. Реставрация Никольского собора, несмотря ни на что, успешно доводится до конца. "Старую штукатурку внутри обрубали и кирпич обтесывали топором. В составе прежней штукатурки оказались какие-то волокна... нашли, что это шерсть.., я велел класть рубленую паклю в штукатурный раствор, и этим способом оштукатурил всю внутренность храма". Вот сколько смекалистой хитрости!

"Кирпичи брали в Коломне и на Боровском переходе, - пишет Пимен. - Известь... в Мячкове... Белый камень мячковский трехчетвертной... Решетки в окна куплены старые из дома Румянцева на Маросейке..."

"Иконостас... весь вновь вызолочен, но стены паперти не расписаны и оставались в таком виде до 1848 года. Икон не возобновляли, но выписали искусных иконописцев из Владимира, и они на месте иконы вычистили, олифу сняли и вновь покрыли". Основание колокольни прорезается сводчатой аркой с глубокими впадинами. Украшением звонницы становятся 18 колоколов: "самый большой... благовестник висит в третьем ярусе, на нем, кроме священных изображений, отлиты портреты.., слит сей колокол... в лето Господне... 1878 года... месяца июля в 31-й день, ...вылит в царствующем граде в Москве, в заводе купца Николая Дмитриевича Финляндского, весу... 1230 пудов, лил мастер Ксенофонт Веревкин".

Дворы монастыря одеваются диким камнем; их разлиновывают "битые дорожки", обсаженные акациями, "стриженными наподобие стены". Без особой переделки свое место в плане сохраняют и ранее выстроенные Государевы и Патриаршие палаты с Успенской церковью, ряд башен ограды. В конце века роль архитектурного средоточия обители у Николаевского собора перенимает Спасо-Преображенский храм архитектора А.С. Каминского.

...Тридцать с лишним лет продолжалась эта удивительная, уникальная в истории строительного дела страда, воплотившая широкий духовный мир незаурядного человека. Стоит Николо-Угрешский монастырь памятником Пимену и наперекор судьбе вновь ныне обновляется.