Улочки старого Тбилиси. Фото ИТАР-ТАСС |
В ПОСЛЕДНИХ двух уроков 8 марта 1956 года мы с моим одноклассником Тариэлем Маруашвили ушли "на шатало". Слово это - русского корня, от "шататься", но среди тбилисской бурсы стало интернациональным, даже в грузинских школах говорили: "Цавидэт шаталозэ" - то есть "пойдем на шатало", что означало удрать с уроков. Учился я тогда в седьмом классе, мне еще не исполнилось четырнадцати. Тариэл накануне был "в городе". Так мы, жители рабочей окраины Надзаладэви (Нахаловки), называли центр Тбилиси. Тариэл описывал совершенно фантастические картины, которые он наблюдал на проспекте Руставели, ну прямо как в кинофильмах про Октябрьскую революцию.
Сначала мы разбежались по домам: отнести портфели и поесть. Договорились встретиться у ПВРЗ (Паровозо-вагоноремонтный завод им. И.В. Сталина, бывшие железнодорожные мастерские, цитадель тифлисского пролетариата - там будущий вождь и учитель трудящихся всего мира организовал в начале века марксистский кружок, там же работали в разное время будущий великий пролетарский писатель Максим Горький и будущий Всесоюзный староста Михаил Калинин).
У ворот ПВРЗ толпой стояли рабочие, возбужденно жестикулируя и споря. Тут подъехала полуторка с портретом Сталина на радиаторе. Водитель вылез на подножку и стал громко звать: "Бичебо, акэт! Ленинис моэданзэ цавидэт! - Ребята, сюда! Поедем на площадь Ленина!" Площадь Ленина, бывшая Берия, а еще раньше - Эриванская, и была самым центром города, там находилась до революции городская Дума, а теперь - исполком городского Совета.
Забыв про Тариэля, я залез с молодыми заводчанами в кузов, и кавалькада машин двинулась вниз по Советской улице. Это одна из самых оживленных магистралей, и проезжавшие водители охотно присоединялись к великому почину. Автомобильные гудки перемежались скандированием: "Ленин-Сталин-Мао Цзэдун!" Дело в том, что в эти дни в Тбилиси находился маршал Чжу Дэ и к тому же еще не остыла и была у всех на устах песня Великой Дружбы и Любви: "Москва - Пекин, Москва - Пекин, идут, идут, идут народы..." и далее: "Сталин и Мао слушают нас...". О том, что Мао выступит - и очень резко - против критики культа личности Сталина, мы тогда еще ничего не знали. Ничего мы не знали и о том, что эта критика прозвучала всего две недели назад на ХХ cъезде КПСС в закрытом докладе Хрущева. Но народный телеграф быстро разнес по стране ошеломительную новость. Правда, говорили об этом вполголоса и оглядываясь по сторонам. Критика Сталина? Это не укладывалось в голове. Всего три года назад за подобное сажали и даже расстреливали. И тем не менее слухи, шедшие из Москвы, были похожи на правду, ведь последние три года все упоминания о Сталине исчезли из докладов и выступлений высших партийных руководителей и из передовиц "Правды", "Известий" и других центральных газет. А тут вот такие удивительные вести...
Пятого марта, в годовщину смерти Сталина, студенты Тбилисского университета имени И.В. Сталина (куда спустя четыре года поступил ваш покорный слуга) устроили импровизированный митинг. Там впервые прозвучал сакраментальный призыв: "Не допустим критики Сталина!" Поскольку митинг был стихийным, никем не санкционированным, это уже было своего рода вызовом властям. Однако митинг не разогнали, из участников его никого не арестовали, и осмелевшие студенты на следующий день продолжили бузу. К университетским присоединились студенты близлежащих Медицинского и Педагогического институтов. Провели у себя митинг и студенты второго после университета по численности вуза - Политехнического института. И опять никого не разогнали. И тогда 7 марта студенты устроили демонстрацию: от университета их колонна прошла с портретами Сталина, скандируя: "Дыдэба бэладс - Слава вождю"), по проспекту Руставели к площади Ленина. Это минут сорок ходьбы обычным шагом. Ну а на следующий день к студенческим волнениям присоединились молодые рабочие и вся остальная учащаяся молодежь.
Площадь Ленина, когда мы туда добрались, была до отказа забита митингующими. По размерам она составляет не более седьмой-восьмой части Красной площади, но народу набилось тысяч сто или более - вот уж поистине, как сельдей в бочке. Над толпой реяли флаги, высились портреты Ленина, Сталина, Маркса, членов политбюро и даже, хорошо помню, Пушкина. В общем, что было, то и притащили. С трибуны, сооруженной у горисполкома, выступали ораторы. Один из них, энергично размахивая кулаками, стал кричать, что в горисполкоме есть панно, на котором изображены Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин, его всегда вывешивали на праздники, а почему сейчас прячут? Толпа угрожающе загудела, в помещение ринулись добровольцы, и минут через пятнадцать под одобрительные вопли панно повесили на фасаде гориполкома.
Потом выступали известные поэты Иосиф Нонешвили, Ираклий Абашидзе, Карло Каладзе и многие другие и под бурные овации читали стихи, посвященные Сталину. Тут какой-то мужик залез на трибуну и стал возмущаться, почему нет Григола Абашидзе: "Сталинскую премию хорошо было получать, а сейчас спрятался?" (Григол Абашидзе - один из авторов текста Государственного Гимна Грузинской ССР.) Я уже не помню дословно первоначального текста этого гимна, но, как и в большом гимне Михалкова - Эль-Регистана, величальные строки великому Сталину, там, разумеется, имели место быть. Потом кто-то потребовал, чтобы явился Мжаванадзе, тогдашний первый секретарь ЦК КП Грузии. Он, конечно же, не явился, и самые пассионарные, то есть пламенные, а точнее, возбужденные, двинулись к ЦК - здание его находилось в 10 минутах ходьбы от площади Ленина. Там уже народу было будь здоров, да еще мы добавились, теснотища - не протиснуться. Чтобы лучше видеть происходящее, я залез на дерево. Толпа ревела, скандируя все те же имена, но добавилось еще: "Чжу Дэ, Чжу Дэ". Почему-то все думали, что маршал тоже там, в ЦК. И вот наконец на балкон вышел сам Василий Павлович, генерал-лейтенант, в войну бывший членом Военного совета одной из армий, когда и подружился с Хрущевым, членом Военного совета фронта, в который эта армия входила. Придя к власти, Никита Сергеевич тут же, осенью 53-го, назначил начальником Грузии Мжаванадзе - типичного политработника: недалекого, необразованного, нерешительного. Бледный, с трясущейся челюстью, он что-то мямлил с балкона, и я с противоположной стороны улицы, даже с дерева, ничего разобрать не мог. Помню, потом те, кто стоял поближе, говорили что Мжаванадзе якобы сказал: "Сталин был и останется нашим вождем, нашим знаменем", - и еще что-то в том же духе. И это после только что завершившего свою работу ХХ съезда, на котором Мжаванадзе был делегатом и полностью поддержал Хрущева.
В тот же день ближе к вечеру я успел еще побывать и у монумента Сталину на набережной имени Сталина. Там митинг мне понравился больше всего, потому что было, как в театре. Я и здесь залез на дерево и видел, как из ложи бенуара, все, что происходило у подножия монумента, превращенного то ли в трибуну, то ли в подмостки. Живой Ленин обнимал живого Сталина и громко кричал: "Дыдэба дыд Сталинс! - Слава великому Сталину!" И следом толпа с воодушевлением повторяла этот призыв. В свою очередь, Сталин провозглашал, как и положено верному ученику, в честь своего Учителя: "Дыдэба дыд Ленинс - Слава великому Ленину". И снова мы хором повторяли призыв. Читали стихи о Сталине, пели хором песни о Сталине, говорили речи о Сталине, но последние разобрать было совершенно невозможно, кроме лозунга, которым заканчивал свою речь почти каждый оратор: "Сталин умер, но дело его живет!"
Все это было очень интересно, а главное - необычно. Поэтому на следующий день я с утра пошел не в школу, а "в город", на шатало. Несмотря на ранний час, на проспекте Руставели было уже полным-полно народу, и демонстранты все прибывали и прибывали. К полудню, казалось, весь Тбилиси собрался сюда. На площади Ленина и у монумента на набережной не прекращались (еще с прошлого вечера!) ставшие перманентными митинги. Я мотался оттуда сюда, а отсюда туда. И таких, как я, подростков было огромное количество: мы глазели, забравшись на деревья, ездили на машинах, радостно подхватывали любое скандирование и любой лозунг.
Я забыл и про время, и про голод. Впрочем, все кафешки в отличие от заводов и фабрик работали, все бойко торговали. Один раз я купил хачапури сам, дважды меня угощали пирожками взрослые дяди: грузины - народ хлебосольный. Часов я тогда еще не имел, помню, уже стемнело, монумент был ярко освещен прожектором. Тут очередной оратор стал говорить в микрофон, что сегодня день рождения верного друга и соратника великого Сталина - товарища Молотова, и предложил послать ему приветственную телеграмму. Митингующие с величайшим энтузиазмом восприняли это предложение, и снова пассионарии, сопровождаемые подростковой мелюзгой, двинулись "во исполнение". От монумента мы, прирастая по пути новыми пассионариями и просто попутчиками, уже довольно внушительной массой вышли к Дому связи (Центральному телеграфу) все на тот же проспект Руставели. Здесь и так народу скопилось предостаточно плюс мы, и стихийно образовался митинг. В честь дня рождения Вячеслав Михалыча. Я привычно устроился в "бенуаре". Пассионарии составили текст телеграммы, а самые буйные полезли в Дом связи отправлять поздравление в Москву. И тут раздались выстрелы. И страшный, тысячеголосый протяжный вой: "Ааааа..." Меня сдунуло с дерева, словно вихрем, и со всей массой орущих людей понесло вниз к набережной. Запомнилось только, как тяжело было дышать, и как упал чуть левее и впереди меня мужчина, и как толпа пробежала по нему... С тех пор я в любой толпе начинаю испытывать страх.
Много лет спустя прочел, как объяснял расстрел в Тбилиси итальянским партийным геноссен товарищ Хрущев. Они очень неодобрительно отнеслись и к его докладу, и к событиям в Тбилиси, о которых трубили все СМИ мира, но молчали в тряпочку все газеты, а также все радиостанции Советского Союза, кроме одной: в Тбилиси всю ночь и весь день 10 марта крутили по городской сети тексты обращения ЦК КП Грузии и ЦК ЛКСМ, а также приказ начальника Тбилисского гарнизона. Вот что тогда сказал Никита Сергеевич: "В Советском Союзе содержание доклада сразу все поняли правильно. Не поняли только единицы, о чем говорит то, что из партии по этому поводу исключили пять-семь человек. В Тбилиси в день годовщины смерти Сталина к его памятнику сначала приходили дети, потом появились старшие, потом тысячные толпы. Нашлись ораторы, выступавшие против партии и правительства. Из Москвы пришло указание об охране зданий ЦК, почты и телеграфа. Коменданту был дан приказ установить порядок в городе, потребовать, чтобы толпа разошлась. А там уже образовались две группы, одна из которых направилась к почтамту, где были войска. Толпой ворвались на первый этаж, стали пробиваться на второй, сделав несколько выстрелов в солдат. Один из солдат самовольно дал очередь из автомата, толпа разбежалась. Окруженные броневиками остатки толпы около памятника Сталину пытались прорваться, в результате несколько человек было убито..."
Обратите внимание на последние слова: на самом деле Хрущев врал - бэтээры были подтянуты к набережной в последние минуты, когда у Дома связи начался митинг. У памятника никто никакой телеграф штурмовать не собирался по той простой причине, что никакого телеграфа там не было. Стреляли в толпу только для того, чтобы ее разогнать.
По сей день неизвестно, сколько людей погибли в ту ночь. Весьма компетентный человек, бывший долгие годы в высшем руководстве Грузии, очень осторожно поведал мне, что не более 60 человек, хотя народная молва упорно утверждала, что тысяча. Но коль скоро сам Хрущев признал, что были убитые, значит, так оно и было. И уж если он сказал, что убитых было несколько человек, то, значит, их было по меньшей мере несколько десятков, однако точная цифра неизвестна до сих пор. И это удивляет больше всего.
Можно понять, почему молчали в 50-е - тогда еще не оттаяли от сталинского оледенения, но потом?.. Скорее всего, это молчание выгодно по мотивам политическим. Пока народная молва не опровергнута или не подтверждена официально, она подспудно живет и, когда это надо в политических целях, хорошо подпитывает антирусские настроения.
Почему до сих пор не проведено серьезное расследование по факту событий 9 марта 1956 года в Тбилиси? Неужели непонятно, что недоговоренность остается лежать тяжелым осадком в душах грузин? Я абсолютно уверен, что приказ стрелять в толпу был дан из Москвы, но уверен и в том, что просьба об этом пришла из Тбилиси. И даже не просили, а, скорее всего, умоляли партийные руководители Грузии, потерявшие контроль над ситуацией. Точно так же спустя 33 года, 8 апреля 1989 года, партийно-советский конклав Грузии в страхе перед собственным народом высказался за применение военной силы, чтобы разогнать митингующую молодежь с проспекта Руставели. Теперь известно, как возражал против этого генерал Родионов, командующий ЗакВО. Но партийная верхушка в Москве больше поверила партийной верхушке в Тбилиси.
Той ночью, 9 марта, в Грузии стрелял Сталин, точнее, система, им созданная. Вот уж поистине, Сталин умер, но дело его продолжало жить. Винить русских солдат, выполнявших преступный приказ, так же нелепо, как винить грузинский народ в том, что по приказу грузина Сталина депортировали чеченцев, ингушей и прочие репрессированные народы, а руководил операцией другой грузин - Лаврентий Берия...