Невозмутимая свобода

ДВАДЦАТЬ девятого декабря исполняется сто лет со дня рождения Сергея Александровича Токарева (1899-1985). Он был и остается крупнейшим российским этнографом и религиоведом. Академик Борис Александрович Рыбаков на праздновании 70-летнего юбилея Токарева в 1969 г. сказал: "В Москве есть три этнографических учреждения: Институт этнографии АН СССР, кафедра этнографии исторического факультета МГУ и Сергей Александрович Токарев".

С 1943 г. и до самой кончины Токарев работал в Институте этнографии АН СССР, с 1939 г. был профессором МГУ, где в 1957-1973 гг. заведовал кафедрой этнографии исторического факультета. "Школу Токарева" в той или иной форме прошли едва ли не большинство этнографов СССР, многие специалисты зарубежных стран. Сергей Александрович достойно представлял нашу страну на многочисленных международных форумах, читал лекции в разных университетах. Его работы переведены на многие языки мира. Сам он знал в большей или меньшей степени почти все европейские языки, с детства владел латинским и греческим. Обладал фантастической эрудицией. Он был заслуженным деятелем науки России и Якутии, иностранным членом Сербской академии наук и искусства, лауреатом Государственной премии СССР, академических премий имени Миклухо-Маклая и имени Волгина, имел несколько советских орденов и медалей.

Прочитал ли кто-нибудь всего Токарева? Сомневаюсь. Но если прочитать, получишь по-настоящему высшее этнографическое и религиоведческое образование, разностороннее и глубокое. Токарев - автор более 250 работ, среди которых фундаментальные исследования о народах России, Европы, Австралии и Океании, о происхождении и истории религий, по истории отечественной и зарубежной этнографической (этнологической) науки. Имя Токарева как ответственного редактора стоит на многих изданиях, например, широко известная двухтомная энциклопедия "Мифы народов мира".

Токарев был жизнелюбивым, необыкновенно добрым, отзывчивым, обаятельным, порядочным человеком. Как часто "доставалось" Сергею Александровичу от тогдашней действительности, свидетельствуют дневниковые записи, которые он делал ежедневно - с юности и до конца жизни.

ТОКАРЕВ: ИЗ ДНЕВНИКОВ

"19/V <1944 г.>. В ИЭ (Институте этнографии АН СССР. - С.К.) - заседание группы Севера, продолжение прений по моему докладу о происхождении шаманства; прения неожиданно приняли очень резкий и неприятный характер благодаря выступлению Толстова (директора ИЭ. - С.К.), который без видимых оснований... обрушился на меня со старыми вздорными обвинениями в "порочности" моей концепции, "антимарксизме" и закончил предложением (весьма странным) поручить кому-то разобрать в целом мои взгляды на первобытную религию".

"8/VIII....Об истории религий: Толстов убеждает меня отказаться от изложения моих "еретических" взглядов, излагать теоретические вопросы более нейтрально и более согласно со взглядом "большинства"... Я очень смущен этим требованием: не могу же я говорить на лекциях то, что противоречит моим взглядам".

"14/VI <1945 г.>. Вечером позвонил в Политиздат гл. редактору Весецкому и узнал неожиданно от него, что моя брошюра ("Какие народы живут на Земле?". - С.А.) печататься не будет, ибо я не соглашаюсь-де внести в нее нужные изменения. Хотя от этих мракобесов всего можно было ожидать, но это все-таки было для меня сюрпризом".

"22/III <1949 г.>. Заседание Ученого совета - о борьбе с буржуазным космополитизмом (эта кампания развернулась по всей стране, местами принимая уродливые формы)..."

"23/III...Продолжение обсуждения доклада Потехина (зам. директора ИЭ. - С.К.). (Я в своем выступлении оспаривал близость космополитизма к расизму, а также возражал против стремления найти обязательно везде "приоритет" русской науки)".

"26/XII...Был на торжественном заседании Отделения истории и философии (юбилей Сталина), но докладов не слушал; читал статью "Негры в США" В.Мутат; разговаривал с Бахрушиным".

"6/I <1950 г.>. Дома - пересмотрел статью о Миклухо-Маклае (старался как-то удовлетворить требования редакции и др., не поступаясь историей, но это трудно, ибо требуют почему-то усиленную ретушировку и образа Маклая, и истории науки)".

"26/II <1953 г.>. Общее собрание сотрудников... резкая критика работы некоторых, в том числе - по моему адресу (аполитизм, объективизм и пр.)".

"22/III <1957 г.>. Ездил в издательство МГУ (на Воробьевы горы)... и был разозлен до последней степени: какой-то парень и девчонка просмотрели по поручению Зозули (руководитель издательства МГУ. - С.К.) листы моей "Этнографии СССР", которая в понедельник уже должна быть сдана в типографию, и стали делать мне идиотские замечания: я их высмеял и отшил; потом сам Зозуля - замечания черносотенно-антисемитского свойства; сколько я ни старался его убедить, он решил еще кому-то показать главу о евреях... Все это совершенно небывалое безобразие и издевательство".

"22/II <1959 г.>. Узнал... некоторые подробности относительно глупой и вредной шумихи, поднятой на факультете вокруг моей книги ("Этнография народов СССР". М., 1958. - С.К.): она порочная, с буржуазных позиций, вредная, ее взять, а заодно проверить и всю мою работу и пр. Неприятно и угрожает тяжелыми последствиями и для меня лично, и для всей кафедры".

"УЖАСНО И СТЫДНО..."

Эти фрагменты относятся ко времени жесточайших идеологических и политических кампаний, беспощадной, свирепой борьбы со всем, что не укладывалось в прокрустово ложе ортодоксального, нет, не марксизма даже (хотя велась она под его "знаменем"), а сталинизма. Кампаний в литературе и искусстве, в биологии и других науках, среди которых общественные - особая статья; кампаний против целых народов.

А профессор этнографии Сергей Александрович Токарев посреди всеобщего страха, размеры и характер которого большинству сегодня и не понять, встает и возражает, оспаривает нелепость того, что утверждают (с пафосом и страстью) вроде бы нормальные умные люди, его коллеги. Они, я думаю, все прекрасно знали и понимали, но были парализованы, зомбированы этим чудовищным, фантасмагорическим страхом, который сумел нагнать на всю страну отец народов и корифей всех наук. Каким же чужим, наивным, смешным и вместе с тем опасным должен был казаться им этот высокий, сутуловатый человек с ясными, мудрыми, иногда какими-то детскими глазами, который спокойно вставал и чуть глуховато говорил: негоже, недостойно...

Мне думается, в глубине души они иногда завидовали ему и его невозмутимой свободе.

Вот запись из других лет, от 29.03.1956 г.: "В ИЭ (Институте этнографии АН СССР. - С.К.). устроили чтение доклада Хрущева на закрытом заседании ХХ партсъезда... Разоблачение всех мерзостей диктатуры Сталина-Берия (ужасно и стыдно!)".

"Ужасно" - это ощутили все тогда. Но все ли чувствовали, что - "стыдно"?

И во многих других ситуациях Токареву было непонятно и стыдно. Запись от 16.08.1960 г.: "В Москве сейчас много иностранных ученых, некоторые из них, я слышал, хотят со мной встретиться... Мне тоже надо бы встретиться... - но оказывается, сейчас кто-то ввел дурацкое ограничение... - нельзя приглашать иностранцев на дом... Что за глупость, прямой вред и унижение для нашего национального престижа, для простого человеческого достоинства... уже не говоря о вреде для науки". Вспомним: это были либеральные годы хрущевской "оттепели".

Бесспорно мужественный поступок совершил Сергей Александрович, когда спрятал и сберег рукопись репрессированного в период сталинщины крупнейшего специалиста по фольклору и мифологии народов мира Е.М. Мелетинского. И позднее, когда возвратившемуся Мелетинскому чинили всякие препоны на пути его докторской диссертации, а потом книги, Токарев, не задумываясь, встал на защиту ученого мирового уровня. Писал протесты против козней ваковских чиновников, ездил к министру высшего образования Елютину, добился повторного рассмотрения диссертации на президиуме ВАКа... Справедливость восторжествовала. Мелетинский стал доктором филологических наук.

Все, кто общался с Сергеем Александровичем, отмечали его скромность - очень естественную, неподдельную, непоказную. Адекватно представляя себе свое место и в науке, и в научных структурах - институт, университет, - он в то же время был крайне строг к себе. Маленький, но очень характерный пример - запись в дневнике от 31.12.1934 г. (Ему только что исполнилось 35 лет, он в расцвете сил и в потоке дел, пять месяцев провел в Якутской экспедиции): "Настроение преобладает - особенно после экспедиции - неудовлетворительное: все яснее чувствую недостаток своих сил для тех научных задач, которые сам перед собой ставлю: не хватает работоспособности, слаба память". Это у него-то, у Токарева, носившего в своей голове энциклопедию, "слаба память"? Это у него, умевшего работать всегда и везде, "не хватает работоспособности"? И ведь, заметим, не на публику это говорится, а себе, в предновогодний вечер. Завершается та запись так: "В 1935 г. основная задача - кончить диссертацию (о якутском феодализме), этой задаче необходимо подчинить все. Тогда, может быть, смогу, наконец, перейти на проблемы происхождения религии - это моя главная задача жизни".

Над этой задачей он будет работать всю жизнь, до последних дней. Здесь и капитальные труды, и многочисленные статьи, заметки, рецензии, доклады, и самая последняя статья, вышедшая уже посмертно: "Погребальные обычаи, их смысл и происхождение".

"У РЕЛИГИИ БОЛЕЕ ГЛУБОКИЕ КОРНИ..."

Токарев был обществоведом, религиоведом марксистского направления, при случае прямо прокламировал это, и такая его философская позиция нашла полное отражение в его работах. И тем не менее не все так однозначно.

Сергей Александрович несколько раз встречался с отцом Александром Менем, эти встречи и беседы отражены в его дневниках. Когда готовилась книга воспоминаний о Токареве, я обратился к Меню с просьбой поделиться своими впечатлениями о Токареве. Ответ пришел в начале сентября 1990 г. (за неделю до злодейского убийства о. Александра): "Мне он вспоминается, как человек, открытый для диалога. Даже в эпоху душную и "подпольную" он был способен внимательно подойти к иной точке зрения. Мы с ним беседовали о самых кардинальных вопросах веры и жизни. Примечательно, что он готов был принять какую-то форму пантеизма или даже теизма. Но христианская теология вызывала у него ряд недоумений".

Токаревская дневниковая запись от 12.05.1959 г.: "Дома - доделывал "Христианство"; пересматривал "Буддизм", читал Коран и пр. В 6 ч. веч. - заседание "Научного совета по координации работы в области атеизма и критики религии"... Я опять высказывал мнение, что традиционное противопоставление наука contra религия - неверно, что у религии более глубокие корни... со мной соглашались, а потом опять несли прежнюю чепуху".

Вспоминается высказывание Альберта Эйнштейна: "Наука без религии ущербна, религия без науки слепа". Известно, что Эйнштейн придумал для себя шутливое определение - "глубоко религиозный неверующий".

Увы, мы лишены возможности узнать, на чем основывалось заключение Меня, что Токарев "готов был принять какую-то форму пантеизма или даже теизма".

...Судьбе угодно было устроить так, что в детстве Сергей Токарев жил рядом со Львом Николаевичем Толстым: дача его бабушки по материнской линии, Александры Яковлевны Дарской, родной сестры митрополита Московского Сергия, находилась в окрестностях Тулы, неподалеку от Ясной Поляны. Как сообщает вдова Сергея Александровича О.В. Токарева, "дети бывали в имении Толстых еще при жизни Льва Николаевича". Сам Сергей Александрович не раз вспоминал об этом в разговорах со своими детьми и внуками. Толстой определил для метрики возраст будущей жены Токарева Татьяны Тюриной - ее отец, Яков Тюрин, был дорожным рабочим близ Ясной Поляны. Случайность, конечно, но есть в ней что-то символическое. Не сомневаюсь, и эта, пусть косвенная, приобщенность к живому миру живого Толстого, разговоры о нем в семье, сам воздух тех мест сыграли свою важную, неисповедимую роль в том, что Сергей Александрович был таким, каким он был, каким нам посчастливилось его знать.