Совмещение масштабов жизни

Евгений Примаков. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

РЫЦАРЬ юности. Ее пирушек. Тайный поклонник Окуджавы.

На совещании - как бы присутствует. Кажется, что с улыбкой наблюдает со стороны - почти буквально. Висит, как портрет на стене, и смотрит, чуть прищуриваясь. Когда надо сказать - кидает реплику. Когда надо заканчивать - нехотя слезает со стены, с благодарностью, что не потревожили, - прощается. Дело сделано, и было о чем подумать несуетливо, и силы сбережены.

Дает высказаться разным людям, не торопит и не торопится (и чем дело напряженнее, тем более внешне спокоен). И как что-то взвешенное, в стороне от этих мнений, но не вопреки им - возникает решение. Кристаллизуется как бы само - без нажима авторства, как бы из тени происходящего.

Вообще, в тени чувствует себя так же хорошо, как на свету. Полутона, в отличие от многих, ценит и виртуозно с ними играет. На миг иногда задерживается при уходе и при выходе "на свет" - чуть-чуть - в полпаузы - не как тенор, а как бы создавая полутон ощущения себя другим - без напряжения.

Имеет четкий жест во всем, хорошо и тонко артикулирован. Говорить может чуть по-разному. Создается впечатление, что иногда, мягко, тонко и иронично говоря от себя, как бы себя цитирует, чуть улыбаясь, извиняясь - но вполне всерьез. Это снимает ощущение какого бы то ни было давления. На этом фоне, когда давление нужно, оно создается без излишнего педалирования, просто переходом на прямую речь от своего лица, собственно так, как говорят все остальные.

Задумываясь о своем, иногда теряется и тогда наверстывает. Быстро видит, что происходит "на поляне", и внутренняя вспышка напряжения, сверкнув, остается миганием фонарика на свету. Лишним блеском глаз, подспудно показывающим партнерам, что лучше не подставляться под лапу.

Способен, как само собой разумеющееся, держать перед внутренним взором растянутую и подробную карту - шахматную доску со многими фигурами и за ними стоящими связями. Делает это, не бормоча и не называя связных слов и имен, а как бы напевая и поглядывая. Это своего рода волшебное покрывало, которое не хотел бы показывать и объяснять другим, - оно носит художественный характер - не то ненаписанный роман, не то вышитый холст. В общем - картина. При этом неподвижен, слегка улыбается и очень-очень плавно двигается на месте - незаметно для возможных окружающих, но не неподвижно для себя. Одушевлен и чуть зачарован, а не скован и не деловит. Как бы переводит видимое в музыкальные фразы, а их странным образом, без лишних слов, - в конкретные образы возможных действий. Действий именно возможных, потому что только очень маленькая часть их действительно осуществляется.

Хотя в своем полученном знании уверен, склонен его проверять по независимым источникам. Справедливо полагает, что иногда, демонстрируя свою тайную осведомленность очень компетентным в частных вопросах людям, приобретает их тайное уважение и некоторую настороженность, граничащую с благоговением.

Вообще мастер набирать невидимые очки, не напрягаясь понапрасну.

Не столько сам плетет паутину, сколько знает хорошо, где натянуты чужие, и может с ними неожиданно, но как бы само собой связываться.

Склонен к грусти, иногда к меланхолии, и это при том, что много времени на людях, при галстуке и улыбке. Для него важно перебирать прошлое, вспоминать, ностальгировать. Очень ценит старых друзей, контакты, собирает и помнит интонации прошлого, улыбки, фразы и фразочки, похлопывания по плечу, кто с кем и как, не говоря о когда. Помнит, что ели и пили, массу анекдотов и кто и кому их рассказывал. Владеет сокровищницей мелочей, которые мелочами не считает. Редкий дар совмещения масштабов жизни.

При высочайшей способности к отстраненности и незамечаемой холодности очень ценит "малое тепло" своей сокровищницы и возможность встречаться глазами с людьми прошлого. Все прошлое для него - рядом, он умеет им пользоваться, в нем купаться. Соблюдает обряд похорон, дает выход грусти, воспоминаниям, слезам. Давая себе, разрешая себе теплеть. Снимает накопившиеся тревоги. Ценит искры памяти и тепло к себе, проницаем для старых знакомых.

Спокоен по поводу чужих амбиций, независтлив, не столько хочет завоевать мир, сколько сохранить порядок грядок в собственном огороде, который, может быть, и не мал, но и это почти безразлично. Раздражается, когда кто-то слишком активно, к тому же не скрываясь, начинает лазить по грядкам, даже чужим. Это нарушает у него эстетическое чувство порядка, отсюда вырастает тревога и, возможно, планирование удара - усмирения. Впрочем, скорее склонен грозить и пускать в крайнем случае в ход чужие руки, чем связываться самому. Отходчив, хотя может быть и злопамятным, если настороженность от потревоженности, неожиданности остается. Не столько мирится, сколько заключает перемирие. Которое через некоторое время следует продлевать, иначе ощущает неуважение в свой адрес. С раздражением относится к интеллектуальному взлому людей типа Березовского.

Внутренне совершает очень много работы. Это аналог деловых перемещений в пространстве Юрия Лужкова. Здесь же - поспеть мыслью, проверить и пометить разные углы, причем не всегда в своем именно хозяйстве. При этом состоянии, "при деле", себя останавливает, замедляет, но бывает удивительно оперативен, иерархизируя важное и менее значимое. Заменяет сам целую команду. Обладает удивительной способностью отсеивать для себя суету сиюминутности и заигранности в отношениях. Смотрит на это свойство вокруг, как на площадку молодняка, с любопытством беглого взгляда на безопасный хаос "много о себе понимающих и занятых собой политиков". Собирает их на серьезные совещания, дает посидеть друг с другом, выговориться, главное - повозиться и выпустить пар. Мало вмешивается, но что-то роняет веское и замечает неожиданное, в общем же скорее отдыхает от дел и дает себе возможность подумать, глядя на "карту".

Знает состояние "натянутой струны". Раздраженно вибрирует раздерганный бессмысленными дерганиями, противоречащими друг другу, от которых не удается отстраниться. Это дергания сверху, сбоку, снизу - раскачивающие бессмысленно и визгливо и так нарушенную партитуру происходящего.

К своему возрасту относится двояко. Умеет, как бы откинувшись, побыть со стороны, отдохнуть, глядя на прошлое, при этом одновременно по-молодому собран, неожиданно включен, остроумен и сиюминутен, а также тонко ироничен и отстранен в аналогии и эпизоды из прошлого, совсем неожиданные и тем поэтичные. Эта редкая многослойность просвечивающих друг сквозь друга времен - как особо изящные старинные одежды, носимые лихо и по-актерски, с уважением к оригинальной традиции.

Любит думать, что будь побольше времени, можно было бы много выудить из колодца времени и традиций. Что-то сопоставляет для себя из мельканий памяти, случайных разговоров, но редко записывает для памяти.

Очень важное свойство - ненаигранная детская беззащитность с близкими. С нотами капризности, упрямства, зависимости - преходящими, летучими. Но иногда зацепляющимися, как клочья на кустах. Может добродушно ворчать сам на себя при этом.

Трагичен и знаком со смертью. Это дает очень важное измерение ненапряженной философичности, высказываемой не словами, а интонациями, улыбками, отходами в сторону. Эта пантомима готовности подвинуться и отойти, так как это все равно придется сделать, очень важна для подспудного ощущения другими внутренней развитости и гибкости, вплоть до способности отказаться от лишних амбиций. Свойство редкое для молодой и незрелой местной политики.

Умея быть тамадой, умеет дать другим место, время, слово, честь. Основательность и неторопливость в мелочах - еще одно измерение надежности.

Музыкален и как бы предлагает пропеть сказанное оппонентами. Виденное - слушает, сказанное - щупает. В важные вещи вникает "объемно", как бы проверяет: важные ли они для собеседника и насколько.

Не столько принимает решение, сколько ждет, "как сложится", но чувствует "точку равновесия" и знает, что если что и происходит, то от нее, а не от причитаний и призывов.

Не любит недомоганий, потому что они мешают действовать его невидимым, но знаемым в себе суставам. Как медведь, при грузности и основательности может очень быстро бегать.

Очень чувствует сезон, погоду, время дня. Поразительное иногда ощущение нюансов. Играет в фантазии про других иногда, может быть - кто на какое животное похож или в подобную игру. Мог бы рисовать карикатуры, но не любит оставлять следов.

Короткие и зашифрованные записки, при этом простые и наивные, может писать. Если бы развел сад - имел бы причудливые растения.

Легко относится к новым людям. Не огорожен.

Бывает очень требователен и точен в указаниях. С ясностью дорожных указателей и определенностью эталонных мер. За короткое время следует ряд ходов, каждый из которых прост. Похоже на поведение бильярдиста, подряд пускающего в лузы шар за шаром, часто издалека. Ходы заведомо просты - каждый в отдельности. Это создает ощущение ясности, отсутствия интриги и сложной комбинаторики. Между тем выбранное время, количество ходов и скорость их производства далеко отличаются от средней. Этому могут предшествовать малозаметный пробный ход и следующее кажущееся бездействие, и даже готовность к проигрышу. Заканчивает победоносную партию вроде бы мало связанных друг с другом ходов нарочитым "мазанием" или спокойным "ударом о борт". Дело сделано, и отвлечь внимание от лишнего блеска - изящное завершение.

Может находиться в состоянии "репья". Привязавшись, как колючка на штанах, к мысли, человеку, комбинации, не отпускает из внимания. При этом объект привязки может казаться малозначительным. Может быть, как ни странно, назойлив. Почти не делая пауз в достижении своего, "не отцепляется".

В застолье, совещании, переговорах - публичной ситуации, где надо быть на виду, - после умеренной активности начинает угасать или чуть наигрывать угасание. Полуотключается, как бы намекая, что основное произошло, другие активнее его, им больше нужно, да и просто устал, может быть, и из-за возраста. Когда ситуация начинает катиться к завершению, неожиданно оживает, с блеском глаз, как будто откуда-то возвратившись, становится сдержанно оживлен и по-озорному молод. Этот отчетливый переход запоминается другим гибкостью, неожиданностью, скрытыми ресурсами, вдруг становящимися явными. Это сопровождается отчетливым утомлением других в этой ситуации.

При общем спартанском настрое и относительно малой требовательности к быту очень ценит и нуждается в "тайном уюте". Почти неосознанно обживает новое место парой только ему принадлежащих и чуть поживших с ним предметов - футляром для очков, каким-то коробком, неожиданным томиком стихов. Создавая "свое место", где есть что-то из прошлого, милое, со своим запахом и особенностью, одушевляет для себя ситуацию и как бы невидимо отгораживает себя и своих от общего мира. Ценит и видит правильно образующиеся свет и тени торшера, плед, создающий уют норки при набрасывании на ноги. Иногда, чтобы отвлечься, надо что-то полистать, может быть, совершенно посторонний цветной журнал с фотографиями.

К людям иногда "принюхивается", как и к ситуации, - стремясь извлечь, не думая, общую атмосферу, аромат. Любит иногда вспоминать запахи прошлого. Вспомнить запах - интуитивно найти ход - расслабиться. Чувствителен к запахам более, чем к чему-либо другому. Не любит запах пота, и подобные люди его раздражают, как и с прямыми, грубоватыми, искусственными запахами. Ценит "аромат женщин". При не нравящихся запахах людей символически отодвигается от объекта и сворачивает взаимодействие.

Замечательно и точно дистанцируется. Как будто ценит невидимый миру танец - для каждого можно найти должное расстояние и свое, пусть короткое, но совместное общение. Вообще очень хороший танцор. Ценит пластику, жест, интонацию, мелодию - в жизни, театре, работе. Иногда отвлекается и отдыхает, следя не за содержанием - как большинство (оно ему скучно), а за фразами - за нюансами движений, голосов, одежд. Жалеет, что со многими людьми это свойство несколько притупляется.

Множество дел способен воспринимать как лоскутное одеяло, решая обратить внимание на 4-5 лоскутов более подробно, а остальное и так не рассыплется. Не стремится сделать все.