"Всех убиенных помяни, Россия..."

Эту высокую грузную женщину хорошо знали в русской колонии Лейквуда, Богом забытого городка в штате Нью-Джерси в Америке. Там до недавнего времени располагался один из самых значительных русских центров эмиграции - музей и библиотека общества "Родина", ныне, кстати, все уникальное собрание возвращено в Москву усилиями Российского фонда культуры и Центрального музея Вооруженных сил. Но Людмила Владимировна Савина-Сулимовская до этого уже не дожила.

Почет и уважение к ней были особые. И дело не только в добром характере и верном служении памяти оставленной страны. Просто Людмила Владимировна была вдовой знаменитого в свое время поэта Белого дела Ивана Савина. Она закрыла ему глаза в Хельсинки в 1927-м. Ивану Савину тогда тоже было 27. Савина-Сулимовская пережила его почти на семьдесят лет.

"То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе", - так считал Иван Бунин. Вот что он писал спустя пять лет после смерти Савина:

"Ему не было еще и двадцати лет, когда он пережил начало революции, затем Гражданскую войну, бои с большевиками, плен у них после падения Крыма... Он испытал гибель почти всей своей семьи, ужасы отступлений, трагедию Новороссийска... После падения Крыма он остался, больной тифом, на запасных путях Джанкойского узла, попал в плен... Узнал глумления, издевательства, побои, голод, переходы снежной степи в рваной одежде, кочевания из ЧеКи в ЧеКу... Там погибли его братья Михаил и Павел".

Стихи его были необычайно популярны среди участников страшной российской смуты 20-х годов, оказавшихся за пределами своей страны. Он писал просто, очень просто, но строки его долго не давали покоя всем, кому попадались на глаза. Самые изысканные эстеты русских литературных европейских салонов, отмечая какое-то техническое несовершенство строф поэта, не могли не признать огромной силы этого таланта, сумевшего выразить мысли и чувства сотен тысяч людей. Впоследствии, в 50-х годах, об этом очень хорошо сказал Иван Елагин, ныне почти единодушно возведенный в ранг классика: "Эти стихи - торопливый рассказ, полный жутких подробностей, от которых можно захлебнуться слезами и почувствовать приближение обморока. Ритм этих стихов - ритм походки выведенных на расстрел, шатающихся от слабости и от непривычного, после тюрьмы, свежего воздуха. Ритмическая неровность некоторых строк, их отрывистость придают стихотворению взволнованность свидетельского показания. Иван Савин свидетельствует о своем страшном и героическом времени, и его поэзия - поэзия высоких обид и высокого гнева.

Этот высокий гнев сочетался у Ивана Савина с высокой жертвенностью. Умереть за Россию, за ее честь - к этому призывала его поэзия".

Все это было. Путь один / У черни нынешней и прежней. / Лишь тени наших гильотин / Длинней упали и мятежней. / И бьется в хохоте и мгле / Напрасной правды нашей слово / Об убиенном короле / И мальчиках Вандеи новой.

Если вам повезет и вы побываете в Хельсинки, то вряд ли что-нибудь помешает вам посетить тихое и очень чистое русское православное кладбище. Там, недалеко от огромной часовни над могилой знаменитого мецената Синебрюхова, похоронен Иван Савин. На могильной плите - строки из самого известного его стихотворения: Всех убиенных помяни, Россия, / Егда приидеши во царствие Твое. И надпись - "Иван Иванович Саволаин: Поэт Иван Савин. 1899-1927". Еще выбитые строки из стихов, и другая табличка, внизу: "Памяти погибшего в бою с красными... вольноопределяющего Лейб-Гвардии Кирасирского Ея Величества полка Коли Саволаина. 18 лет".

Память братьев, замученных и зарубленных, Иван Савин хранил всю свою короткую жизнь. И именно им он посвятил такие стихи: Ты кровь их соберешь по капле, мама, / И зарыдав у Богоматери в ногах, / Расскажешь, как зияла эта яма, / Сынами вырытая в проклятых песках, / Как пулемет на камне ждал угрюмо, / И тот, в бушлате, звонко крикнул: "Что, начнем?" / Как голый мальчик, чтоб уже не думать, / Над ямой стал и горло проколол гвоздем... И старый прапорщик во френче рваном, / С чернильной звездочкой на сломанном плече, / Вдруг начал петь - и эти бредовые / Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе: / Всех убиенных помяни, Россия, / Егда приидеши во царствие Твое.

Его фамилию писали то Саволаин, то Саволайнен. Людмила Владимировна склонялась ко второму варианту. Финном поэт был по отцу. Впоследствии это спасло ему жизнь, когда после всех ужасов крымского плена он вырвался к отцу в ледяной Петроград и весной 1921-го вместе с ним наконец-то попал в Финляндию.

Впоследствии поэт считал, что Бог его оставил на земле для того, чтобы он успел обо всем рассказать. В стихах и очерках. Статьи появлялись почти во всех русских изданиях Финляндии, в Эстонии, в берлинской газете "Руль" и в парижском "Возрождении". Его любили все, кто хоть раз сталкивался с этим удивительно красивым, но совершенно душевно изможденным человеком. Репин очень хотел написать его портрет, да так и не успел. Савин писал стихи на всем, что попадалось под руку: на коробках из-под дешевых папирос, которые он курил беспрерывно, на почтовых квитанциях. Его очерки "Плен", печатавшиеся из номера в номер в ряде русских газет, вызвали буквально шок у читателей, казалось бы, вдоволь наглотавшихся информации об ужасах войны и зверствах большевиков, а также достаточно вынесших на своих собственных плечах. Впоследствии, после первого появления на Западе "Колымских рассказов" Шаламова, многие критики эмиграции называли "Плен" предтечей мощной шаламовской прозы.

Кроме того, именно Иван Савин первый познакомил цивилизованную Европу со всеми прелестями соловецкого рая, устроенного большевиками уже в самом конце Гражданской войны. Он разыскал на Валааме фрейлину Вырубову, ставшую тайной монахиней в миру. Он собирался писать исследование о Пушкине и рассказывал о своем замысле Репину.

И все же главным для него оставались стихи. Стихи, молниеносно расходившиеся в списках после первой публикации. Когда читаешь эти стихи, то не покидает ощущение, что у него просто не было сил на дальнейшую жизнь. По воспоминаниям Людмилы Владимировны, впоследствии выпустившей две книги Ивана Савина и сберегшей архив, ныне возвращенный в Россию, острые приступы депрессии буквально преследовали поэта. Все довершила неудачная операция по удалению аппендицита. Врачи говорили, что при таком истощении организма он был все равно обречен.

Сто лет прошло, как он родился, и более семидесяти, как его не стало. Но стихи и проза Ивана Савина не уходят в небытие.