Когда сознание является лишним

В России давно культивируется идеология и политика «особого пути». Фото Reuters

В 2005 году отечественный журнал «Полис» провел семинар, посвященный прошлому, настоящему и будущему политической науки в России. На семинаре специалисты-политологи показали, что в СССР политология развивалась как элитарная и полупротестная наука. А между тем в России тогда сформировались совсем другие тенденции: использование научного знания для получения личной выгоды; подмена политологии пиаром и государственным управлением; потеря позиций в сфере политической науки. На основе этих тенденций была сформулирована главная задача российской политологии – поиск альтернатив существующему в России и других странах мира обществу и развитие протестной политической мысли.

Сопротивление агентам

Но выполнение задачи в России осложняется сохранением в ней связи власти–собственности–идеологии, блокирующей развитие свободной политической мысли на протяжении уже более 500 лет. В этом смысле особое место в изучении этой важнейшей темы занимают работы Квентина Скиннера – профессора в области гуманитарных наук в колледже Королевы Марии Лондонского университета, историка и философа. Он внес большой вклад в изучение интеллектуальной истории. Один из ведущих представителей кембриджской школы истории понятий, он показал, что свободная политическая мысль связана с обоснованием и реализацией права всех граждан на сопротивление агентам государственной власти в экономической, правовой, политической и идейной сферах.

Именно в этом состоит итог развития предпосылок современной политической мысли.

Тогда как в России давно культивируется идеология и политика «особого пути». В постсоветское время она реализуется с помощью «дешевых благонамеренных поделок» типа русского космизма, эстетики лада, «русского мира», русской религиозной философии с ее идеями всеединства, софийности, православного энергетизма, «синергизма», традиционализма и евразийства, ностальгии по СССР, концепта «Новороссии» и т.д. и т.п. Если обратить внимание на реакцию научного сообщества, то я бы отметил лишь один вывод дискуссии о профессионализме в политике и политической науке – разделение сообщества российских политологов на несколько групп: исследователи; преподаватели; журналисты-политобозреватели; политики с идеологической обслугой; «зарабатывающие на хлеб»; чиновники, депутаты, бизнесмены. Лишь представители первых двух групп являются учеными, поэтому перед каждым профессиональным политологом и гражданином возникает задача определения собственного пути в поиске альтернативной политической мысли. Лично я давно придерживаюсь идей ростовской политологической школы, где на базе Южного федерального университета возникли и развиваются следующие тенденции: разработка острых политических и теоретических проблем; прямой контакт с сотрудниками головных институтов и журналов РАН по различным отраслям социальных и политических знаний. В частности, я занимаюсь исследованиями бюрократии, политической оппозиции, легитимностью политических проектов, описанием реального отстранения политологов от политической конъюнктуры, противодействием влиянию власти и бюрократии на все сферы социальной жизни. Постсоветский опыт показал, что без такого сопротивления философия и социально-политические науки превращаются в пропаганду.

Околокремлевские мифы

Показательным примером такого превращения может служить околокремлевская политология, которая включает в себя набор клише. Среди них: демократия не возникает сразу в развитых формах; вводить в России демократию преждевременно; Владимир Путин – правый консерватор; он, Путин, либеральнее, демократичнее и прозападнее, чем 90% населения России; Кремль вынужден ограничивать демократию ради ее защиты; России нужна суверенная демократия для укрепления независимости страны во внутренней и внешней политике; Западу нужна слабая и зависимая Россия; Запад финансирует неправительственные организации для реализации своих национально-государственных интересов; в начале ХХ века Россия стала энергетической сверхдержавой; Путин воссоздал Российское государство.

«Страшись любви: она пройдет,/ Она мечтой твой ум встревожит,/ Тоска по ней тебя убьет,/ Ничто воскреснуть не поможет». М.Ю. Лермонтов. Фото агентства «Москва»

Для полемики со сложившимся положением вещей я предложил изучить проблему систематического описания связи лжи, насилия и политической бюрократии на протяжении фактически всей политической истории России. Возникает вопрос: какие концепции в современных социально-политических науках можно использовать в целях развития такого подхода? Ответом будет реконструкция основной проблематики лишь одной из работ всемирно известного социолога Пьера Бурдье, и касается она процессов, происходящих в России. Для осмысления и решения проблем государства Бурдье предложил запретить производить и навязывать индивидам категории мышления. Каждый индивид подвергается опасности, если он мыслит категориями, которые навязывает ему государство: «Сомнение никогда не бывает чрезмерным, когда сомневаешься в государстве». Анализ общества и культуры с точки зрения воплощенных в них видов государственного произвола – таков исходный пункт теории государства Бурдье.

Можно ли сомневаться в государстве

Идея радикального сомнения направлена на пересмотр всей истории, теории и практики государства. А это требует поставить под сомнение деятельность многих государственных служб. В первую очередь тех, что производят «социальные проблемы», которые ратифицируются социальными науками. В итоге государственный произвол выступает в виде социологических проблем (типа анализа бедности, эмиграции, кризиса школьного образования и т.п.). Действующими субъектами таких исследований являются мыслители-функционеры.

Бурдье указывает две теоретические традиции, которыми они руководствуются: гегелевская идея бюрократии как «всеобщего сословия» и дюркгеймовская концепция бюрократии как «органа мысли». В первом случае бюрократии приписывается всеобщий интерес. Во втором она квалифицируется как рациональный инструмент, ответственный за осуществление всеобщего интереса.

Отношение к идее государственности порою также зыбко, как игра оптических эффектов.  Фото Reuters

Социальные науки сегодня пользуются поддержкой лишь «просвещенного авангарда доминирующих исследователей», которые ждут от них решения «социальных проблем». Согласно Бурдье, зависимость общественных наук от страны и исторического периода должна учитывать два главных фактора:

1. Философия государственной бюрократии. Любая из них должна восприниматься критически. Доверия заслуживают только такие запросы со стороны государства, которые могут обеспечить благоприятные условия для развития социальных наук, независимых от экономики и социальной структуры.

2. Государственный запрос на познание социального мира предполагает предельное развитие критики властей и независимость ученых от социальных движений.

Социальный заказ лишает смелости

Бурдье полагает, что главным условием независимости общественных наук от социального заказа является их опора на государство. Но тогда эти науки рискуют потерять независимость, если они не способны использовать против власти свою свободу, которую оно им гарантировало. Поэтому ученый выступает за необходимость дистанции науки от власти. По его мнению, сам процесс концентрации капитала позволяет описать силовые модели происхождения государства. Рождающиеся госструктуры укрепляют свою физическую силу с внешней и внутренней стороны. В итоге вооруженные силы разделяются на армию (для межгосударственного соперничества) и полицию (для поддержания внутреннего порядка).

Бурдье также показывает, что концентрация насилия переплетена с установлением налоговых институтов, с созданием национального рынка и появлением национализма. Налог возник еще в конце XII века для финансирования крестовых походов, а затем стал постоянным. Этот сбор помогал строить государство как целостную территорию, объединенную обязанностью всех ее защищать. Парламентарии первыми соглашались с налогами, причем они казались им оправданными не личными интересами правителя, но интересами страны и необходимостью защиты территории. Так государство постепенно вписывалось в пространство, которое уже подчинялось верховной власти (монополия на чеканку монеты и обязанность использовать ее на данной территории). Но при этом оно еще не было национальным. Чеканка монеты – вот что образовывало основу высшей символической ценности страны.

Бурдье же предложил соединить в одной модели силовое и символическое видение социального мира. Самые грубые отношения силы всегда являются символическими, а действия подчинения – когнитивными актами. Социальные агенты конструируют социальный мир посредством когнитивных структур, которые они применяют вообще ко всем вещам в мире.

Так на основе сформулированных идей ученый подверг критике всю неокантианскую традицию осмысления государства. Бурдье вслед за Фуко считает когнитивные структуры не формами сознания, а телесными предрасположенностями. Подчинение государственным предписаниям нельзя понимать ни как механическое подчинение силе, ни как сознательное принятие порядка. Недаром Карл Маркс ввел концепцию «ложного сознания» – для объяснения эффектов символического доминирования. По мнению Бурдье, в этой концепции сознание является лишним. Идеология – это такие представления о сознании, которые прежде входили в представления о верованиях, то есть в самую глубину телесных диспозиций. Иначе говоря, идеология есть ложь в той степени, в какой в ней транслируются указанные традиции. По Бурдье же главный вопрос всей политической философии состоит в том, чтобы установленный порядок не порождал проблем, чтобы вне ситуаций кризиса вопрос о легитимности государства и установленного порядка вообще не вставал. 

Ростов-на-Дону