Будущее всегда не за горами

«Пережду коронавирус и сразу в будущее ринусь!» Фото агентства «Москва»

На вопросы ответственного редактора приложения «НГ-сценарии» Юрия СОЛОМОНОВА отвечает научный руководитель Института экономики РАН Руслан ГРИНБЕРГ.

– Руслан Семенович, начнем с глобального. Согласны ли вы с прогнозом о том, что после пандемии коронавируса наш мир будет жить в совсем иной реальности?

– Обычно говорят, что будущее уже завтра окажется совсем иным, чем мы, сегодняшние, это себе представляем. И это повторяют как мантру. Вот и сегодня переживаемый нами кризис якобы носит настолько разрушительный характер, что впору говорить о новой реальности и даже о новой нормальности. Говорить-то можно все. Но в реальности такие изменения носят исторический характер и потому бывают редко.

Самый яркий для нас пример – кризис 2008–2009 годов, когда тоже считалось, что чрезмерная финансиализация экономики привела к таким печальным последствиям, что надо взять ее под контроль. При этом финансовый сектор должен быть слугой реальной экономики, а не ее господином.

Все это говорилось очень серьезными и авторитетными людьми. Но на самом деле, когда что-то начинает налаживаться, все пророки чудовищных изменений куда-то исчезают. Сегодня уже и впрямь хочется надеяться, что все пойдет по-другому. Уж больно растерянное человечество стоит ныне перед действительно экзистенциальными вызовами. Причем впервые в истории фактор времени приобретает громадное, если не сказать решающее значение. Особенно это касается такого вызова, как разрушение человеком собственной среды обитания. В общем, наступил тот момент, когда Homo sapiens проходит настоящий тест на разумность. Ведь если случится промедление в противодействии глобальному потеплению и средняя температура на Земле увеличится более чем на 2 градуса, будет уже поздно рассуждать о способах улучшения положения дел в иных сферах человеческого общежития, будь то экономика, социальная политика, здравоохранение, культура и т.д.

– В последнее время чаще говорят и пишут об исчерпанности теперешней экономической модели мира. Что вы думаете об этом?

– Да, сегодня действительно идут дискуссии по поводу того, насколько нынешнее экономическое устройство мира соответствует требованиям современности. А ведь еще совсем недавно наш грешный мир не испытывал особых сомнений по поводу того, какая экономика самая эффективная. Только рыночная. Все было ясно и просто. Чем свободнее рынок, тем выше благосостояние общества. При этом корыстолюбие стало не только не пороком, а, наоборот, чуть ли не высшей добродетелью: мы с вами реализуем свои чисто эгоистические намерения, инвестируем собственные деньги в то или иное производство и тем самым удовлетворяем разнообразные потребности других людей.

Боже мой, какая была эйфория, когда рыночная экономика победила во всем мире после мирной антикоммунистической революции на востоке Европы! А у нас обожание рынка на рубеже 80–90-х годов, причем даже в самых просвещенных кругах общества, и вовсе носило почти религиозный характер. Словом, в рынок поверили, как в свое время в коммунизм, то есть бросились в другую крайность. Раньше обожали план, распределительную экономику и считалось неприличным быть и слыть эгоистом. А с приходом рынка эгоизм был возведен чуть ли не законным образом в добродетель. Мало кто тогда задумывался о последствиях такой близорукости. При этом даже самые продвинутые советники Запада, так же как и мы, став жертвами идеологии «свободного рынка», убеждали руководство постсоциалистических стран – при проведении транзита от плана к рынку быстро и решительно освобождаться от институтов, ограничивающих рыночную стихию.

Речь шла о минимизации государственной активности, о тотальном дерегулировании экономики и всеохватывающей приватизации. А также о быстрой отмене всяческих ограничений в торговле с остальным миром. К чему все это привело, хорошо известно. Массовая бедность, сужение среднего класса, вопиющее неравенство, обогащение меньшинства. И этот тренд, естественно не без исключений, захватил большинство стран мира.

– Так что, опять требуется ленинское «Пролетарская революция, о необходимости которой…»?

– Понимаете, и капитализм, и социализм в разные времена имели разные репутации. Считается, что капитализм, особенно ранний, очень плохой. Он и правда был никудышным в первой половине XX века. Я уже не говорю про XIX век. Но начиная со второй половины прошлого столетия он улучшился, очеловечился, то есть стал капитализмом с человеческим лицом. Но сегодня его репутация стала чрезмерно низкой.

Справедливость требует от меня заявить, что социализм у нас тоже был разный. Правда, как идея он, на мой взгляд, всегда хорош. А вот его практическое воплощение явно не удалось. Социалистические попытки осчастливить людей все время оборачиваются в конечном счете их очевидным несчастьем – как по линии свободы и прав человека, так и по поискам справедливости или материального достатка.

Конечно, и здесь были свои трагедии и драмы: звероподобный сталинский социализм и относительно вегетарианский последующий его этап, многообещающие 60-е и застойные 70-е. В перестройку его хотели очеловечить, но по разным причинам не получилось. В общем, я клоню к тому, что пусть будет капитализм с человеческим лицом или социализм с человеческим лицом. А ведь если подумать, это одно и то же.

– Вам самому что ближе всего?

– Вообще мне бы хотелось, чтобы была рыночная экономика с уважением прав инвестора, предпринимательской инициативы. Без этого не может быть никакого развития. Ведь основной порок советской экономики – это запрет на предпринимательскую деятельность. Занимались бизнесом подпольно, по тюрьмам сидели. Дикость!

«Когда б вы знали, из какого сора... мы можем нахвататься кругозора». Фото Reuters

В общем, да здравствует социализм, но только с демократией и рынком. Короче говоря, пришло время отказаться от самих терминов. Но вот противостояние капитализма и социализма – это уже закончено. Оставим спор, что лучше, что хуже историкам, а сами будем думать о том, как построить свободное и справедливое общество.

– В таком случае какую роль при этом будет играть государство?

– А вот это уже вопрос вопросов. Я как бывший марксист не могу не искать основное противоречие эпохи. Думаю, если наша цивилизация выживет, то главное противоречие будет между свободой человека и его безопасностью. Новые технологии привели к тому, что каждый наш шаг под контролем, камеры везде, банки все про нас знают. Так что тут есть неиссякаемые возможности для злоупотребления. Государство может делать все что хочет. А как же свобода? Можно ли одновременно сохранить свободу и уберечь вас от разного рода напастей (экологических, техногенных и технологических, терроризма)?

– Например, законченные либертарианцы или анархисты всегда считали, что без государства не так уж и плохо…

– Как они обходятся с государством, мы эти игры знаем… Но сейчас-то говорим о подавляющем большинстве россиян, которые прежде всего граждане! И по большому счету можем сами сформировать механизмы сопротивления перечисленным и другим угрозам.

Сегодня это все-таки еще чистая утопия. Потому как климатические, социальные, геополитические, а теперь и пандемические вызовы безоговорочно требуют мощной государственной активности. Без государства не обойтись, но оно может оказываться звероподобным, что уже не раз доказывала история. Поэтому исключительную важность в этих условиях приобретает качество политических систем. А если это качество низкое, то государство может действовать абсолютно контрпродуктивно, то есть игнорировать общественные интересы, особенно если на власть нет управы. Иначе говоря, гражданское общество должно постоянно заботиться о том, чтобы властные институты не имитировали демократию, а реально подчинялись бы принципу сдержек и противовесов.

– Но об этом уже столько раз говорено…

– Это вы мне сообщаете! Но нет никакого другого способа воспрепятствовать этому, кроме соблюдения демократических правил регулярной сменяемости власти.

– Руслан Семенович, что-нибудь хорошее ожидает нас в посткоронавирусном мире?

– Думаю, что связанный с коронавирусом бум онлайновой жизни ускорит и без того бурное развитие цифровых технологий. В результате исчезнет масса профессий и много людей окажутся лишними.

Так и до классики рукой подать. Фото Reuters

– Увы! В каком-то смысле будет даже хуже, чем при зоологическом капитализме, когда человека безжалостно эксплуатировали, а здесь никто никого не эксплуатирует, но человек становится просто ненужным. Однако, как говорится, нет худа без добра. Вы, наверное, слышали о таком феномене, как безусловный базовый доход, который сейчас тестируют в ряде стран мира.

Суть его в том, что каждый человек с рождения и до конца жизни получает ежемесячно определенную сумму денег, позволяющую удовлетворять жизненно важные потребности. И разве не реализуется здесь мечта Маркса о времени, когда человек избавится от «порабощающего его разделения труда»? В общем, сказка становится былью. Благодаря безусловному базовому доходу вы получаете свободное время и соответственно реальную возможность заниматься любимым делом в качестве профессиональной деятельности. Кто-то назовет это маниловщиной, но поживем – увидим... Я это к тому, что ныне лозунг «кто не работает, тот не ест» становится архаичным. Люди по своей природе не являются ленивцами. Надо бояться не того, что будет много бездельников, а того, что благодаря роботизации и искусственному интеллекту число оставшихся без работы на этот раз намного превысит число вакансий. И тогда придется вынужденно вводить что-то наподобие безусловного базового дохода даже в тех странах, которым еще очень далеко до изобилия.

– Но такой альтруизм одних стран за счет других… Не обернется ли это тем, у потенциальных стран-доноров быстро появится стремление к самоизоляции в национальных квартирах?

– Вполне возможно. И это весьма опасно. Но любая страна, начавшая строить замкнутую экономику, проиграет. Пример – Корея, над которой история поставила потрясающий эксперимент. Открытый миру юг процветает, закрытый север бедствует. Ясно, что финансовый капитал, получивший огромную власть в условиях гиперглобализации, – паразит на теле реальной экономики. Ясно, что в условиях свободной торговли более сильные страны навязывают свои условия более слабым. Но международная производственная кооперация – благо. И конкуренция производителей со всем остальным миром – тоже благо, потому что иначе они начинают делать вещи, которые, кроме как в их стране, никому не нужны. Мы в СССР это уже проходили.

Конечно, в условиях коронавируса и его возможной второй волны вполне оправданно делать акцент на региональные связи и сотрудничать с соседями, а не с заокеанскими партнерами. Но тут есть и отрицательные моменты. Потому что на узком выборе соседей и партнеров можно вольно или невольно сузить свой кругозор так, что исчезнет представление о разнообразии всего внешнего мира, о наличии разных культур, о множестве возможностей сближения стран – как на уровне отдельных людей, так и на связях коллективов, творческих союзов и обществ.

Отказ от таких контактов и обращение только к себе, как правило, ведут к изоляционизму и национализму со всеми печальными последствиями. Тогда многие страны пошли, можно сказать, на диковинные контакты друг с другом. Каждая из них предпочитала почему-то все продавать и ничего не покупать. Естественно, это вело к параличу взаимной торговли. Надеюсь, что все это не повторится. Слава богу, в мире есть «двадцатка», которая заботится о том, чтобы ее члены не впадали в жесткий протекционизм. А с другой стороны, есть сегодня и более или менее общее понимание, что так называемая гиперглобализация также контрпродуктивна. Так что глобализация без берегов человечеству не грозит.

С этими ключами можно войти в науку или в игротеке всю жизнь просидеть. Фото агентства «Москва»

– Время от времени первые лица государства публично заявляют об исчерпанности прежней модели не только экономики, но и экономической политики. Говорится о необходимости новой парадигмы управления народным хозяйством. Все это, конечно, не может не радовать. Но вот дальше начинаются вопросы. Ключевой из них: что конкретно намеревается предпринять власть в среднесрочной и долгосрочной перспективе? К сожалению, сегодня установки и представления правительственных чиновников и экспертов о путях решения этой задачи не только не внушают оптимизма, но и вызывают дополнительную тревогу.

Снизить государственное присутствие в экономике, провести структурные реформы, повысить эффективность государственных расходов, сократить административные издержки и налоговое бремя для бизнеса – вот основные правительственные идеи, реализация которых должна вывести страну на траекторию устойчивого цивилизованного развития. Все это уже было и почему-то не дало желаемых результатов. Примитивизация экономики продолжалась и в тучные, и в тощие годы. Несмотря на периодические ритуальные заклинания о ее вреде для позиционирования страны в суровом глобальном мире.

Вот и сегодня нельзя избавиться от ощущения, что правительство не знает других способов избавления от пресловутой нефтяной иглы, кроме снижения инфляции. Еще видны административные усилия на принятых в пожарном порядке очередных, не связанных друг с другом национальных проектах.

Словом, в стране сложился хронический системный кризис действующей почти 30 лет определенной модели хозяйствования, и есть все основания полагать, что его глубинная причина – особенности рыночных преобразований начала 90-х годов. Именно вследствие такой квазирелигиозной убежденности реформаторов во всесилии механизмов саморегулирования формировались и росли препятствия, блокирующие рост конкурентоспособности российской экономики в отношении как производственного потенциала, так и качества формируемых рыночных стимулов и институтов. Власти наши имеют также обыкновение объяснять разочаровывающие итоги реформ так называемыми объективными обстоятельствами, ссылаясь якобы на такой же печальный опыт других постсоциалистических стран. Высокая социальная цена реформ и упрощение структуры хозяйства – будто бы судьба всех переходных экономик, независимо от того, как проводились преобразования – в соответствии с неолиберальными установками или вопреки им. Но факты говорят о другом. Возьмем, например, самый любимый предмет нашей гордости – макроэкономическую стабильность, суть которой – внутренняя и внешняя устойчивость национальной валюты. Если сравнить наши «успехи» в этой области с результатами аналогичных усилий в странах «вышеградской четверки» (Польша, Чехия, Словакия, Венгрия), то обнаружится картина явно не в пользу России. За период 1990–2019 годов среднегодовой темп инфляции в России составил 57%. В то время как в странах Вышеградской группы он не превышал 12%.

Что же касается внешнего обесценения рубля, то есть динамики его курса к другим валютам, то за последние 20 лет он снизился более чем в два раза, а валюты стран Вышеградской группы в это время не только не дешевели, но, наоборот, подорожали на 5–7%.

– А что сегодня сталось со средним классом?

– Это самое важное. Потому что чем больше средний класс, тем меньше классовое общество. Дело в том, что существует такая мистическая пропорция, согласно которой 20% людей выпивает 80% пива. Больше того! Соотношение 20:80 эффективно во многих иных направлениях нашей жизни. На Западе сегодня считается, что там 80% составляет богатый средний класс. А оставшиеся 20% – это просто богатые и просто бедные.

Надо сказать, что в России тоже такая пропорция. Лишь с точностью до наоборот. У нас до недавнего времени 20% составлял зажиточный средний класс. Правда, сейчас он опустился до 15%, но, возможно мистика возьмет свое.

Кстати, в прошлом столетии самым богатым для России стал предвоенный 1913 год. Затем самым высоким из двухтысячных лет стал 2013-й. Дальше пошел спад, в котором мы находимся до сих пор. Кстати, в 2013 году российский средний класс составлял 20%.

– В каком состоянии вы сегодня находите геополитическую картину мира?

– В таком, что мало не покажется. Это когда разрушены все договоренности и начинается борьба всех против всех.

В этом году исполняется 30 лет Парижской хартии. Если ее почитать сегодня, то можно понять, что тогда мы жили в абсолютно ином, благостном мире, где нет игры с нулевой суммой. Такая игра означает, что ты все время борешься за влияние и нет ничего такого, чтобы всем участникам было хорошо. Поэтому эта игра во времена Горбачева была ругательным выражением. Но сейчас это стало неким респектабельным понятием. Хотя я считаю, это самое позорное для человечества. Взять сегодняшнее время. Вмешательство Запада и вмешательство России в дела Белоруссии, конфликт Китая с Индией. А наше отчуждение от Запада, взаимные угрозы и подозрения, недоверие… Именно в тот момент, когда надо бы, наоборот, проявить взаимную солидарность в контексте тех угроз, о которых я говорил выше.

– Какие уроки может извлечь Россия из белорусских событий?

– Пока белорусские протесты почти полностью лишены антироссийской направленности. И лидеры оппозиции, и так называемые простые белорусы, участвующие в протесте, искренне хотят хороших отношений с нами. Не столько из-за получаемых экономических льгот, сколько потому, что белорусы считают россиян самыми близкими к себе людьми по части культуры, истории и вообще по восприятию добра и зла. Но все может измениться, если Россия в сегодняшней весьма деликатной ситуации допустит фатальную геополитическую ошибку. Дело в том, что рост гражданского самосознания белорусов, их стремление к демократическим переменам в стране абсолютно несовместимы с возможным ограничением суверенитета государства.

А такая угроза есть, и вероятность ее реализации весьма высока. И Россия, и Белоруссия в случае интенсификации интеграционных процессов в рамках пока имитационного Союзного договора неизбежно попадут в ситуацию, которую я охарактеризовал бы как ловушку углубленной интеграции. Надо иметь в виду, что любой более или менее серьезный интеграционный союз сильно разновеликих партнеров обречен. Их равноправное участие в Союзном государстве объективно невозможно, так как в любом наднациональном органе неизбежно будет доминировать страна с более крупным экономическим потенциалом. В нашем случае это, конечно же, Россия, ВВП которой примерно в 30 раз (!) больше ВВП Белоруссии. Так что равноправие партнеров может быть обеспечено, только если интеграционная активность в Союзном государстве ограничится форматом зоны свободной торговли. При любом другом, «углубленном» варианте интеграции Белоруссия теряет свою независимость – сначала экономическую, а потом и политическую.

Не надо быть пророком, чтобы прогнозировать резкий рост антироссийских настроений в белорусском обществе после осуществления такой интеграции. Ну а если удастся навязать белорусам российский рубль в качестве национальной валюты, можно считать, что это станет лучшим подарком белорусскому национализму и окончательно подорвет основы наших пока дружественных отношений.

Ведь если даже Лукашенко выстоит сегодня в противостоянии с оппозицией, то верховенство его власти ненадолго. Все, что мы наблюдаем сегодня в Белоруссии, свидетельствует о том, что в современном глобальном мире невозможен отрыв национальных ценностей, ценностей суверенитета и государственности от традиционных европейских ценностей, прежде всего ценностей свободы и человеческого достоинства. Не может национальная идея оправдать диктатуру и всевластие в XXI веке.

И это исключительно важно учитывать, размышляя о судьбах сегодняшней России... n