Виктор Макаренко: Основная цель творчества этого человека – борьба с ложными представлениями

Директор Центра политической концептологии Института философии и социально-политических наук ЮФУ профессор Виктор Макаренко предложил участникам круглого стола критически оценить роль и значение социальных наук в современном мире. Именно поэтому он познакомил участников круглого стола с концепцией британского социолога польского происхождения Станислава Андрески (1919–2007). Имя этого ученого мало известно в России, тогда как его вклад в современное социальное знание достаточно значителен.

Андрески посвятил свою жизнь критическому анализу идей классиков социологии – О. Конта, Г. Спенсера, М. Вебера, оценивая их теории в контексте войн, революций, диктатур и других катастроф прошлого столетия. Главным объектом анализа ученого является современная социально-гуманитарная наука, взятая в контексте культуры.

В книге «Озарения и ошибки Макса Вебера» Андрески предлагает применять для квалификации большинства представителей социальных наук стран Запада немецкий термин Hochstapler – самозванец, аферист, авантюрист, проходимец, мошенник, шарлатан, шут, колдун, чернокнижник.

Основная цель творчества Андрески – борьба с ложными представлениями. По его мнению, многое из того, что считается научным исследованием человеческого общества и поведения, незначительно отличается от занятий колдовством и шарлатанством. Для этого существуют организационные и психологические мотивы в самой науке. Так, едва ученый обретает власть над разделом финансовых средств, организацией конференций и карьерой молодых исследователей, он сразу попадает в окружение людей неискренних, стремящихся обрести его благосклонность.

Если судить по количественным показателям, то социальные науки в 1950–1960-е годы переживали период расцвета: число ученых, публикаций, конгрессов и конференций росло как грибы после дождя. Именно тогда появилось убеждение о том, что социальные науки преодолели методологическую и содержательную границу, отделяющую их от точных наук. Всю эту ситуацию Андрески называет замаскированной пропагандой. По его мнению, склонность к бессодержательности и ошибкам при анализе человеческого поведения вытекает из общих культурных, политических и экономических тенденций современного мира. Почему в сфере изучения человеческого поведения уловки и ложь могут оплачиваться намного больше, чем высказывание истины?

Как отмечает ученый, в любой профессии обязателен принцип «собака собаку не ест». Применение этого принципа зачастую мотивируется не только альтруистическим желанием сотрудничества, но и стремлением к общей пользе в виде денег и престижа. Благодаря принципу «собака собаку не ест» врачи, юристы и педагоги уклоняются от ответственности за некомпетентность и гарантируют для себя привилегии, типичные для любого монополиста.

Честность – лучшая стратегия для специалистов, качество услуг которых можно оценить сразу. Никто еще не достиг успеха, тачая сапоги, которые мгновенно разваливаются, или ножницы, которые не режут. Но следствия и результаты врачебной, юридической и педагогической терапии весьма трудно проверить, а значит, возрастает вероятность шарлатанства. Это особенно актуально для представителей социальных наук, которые оправдывают свое существование поиском общих истин и достижением высоких идеалов. А чем выше идеалы, тем труднее их воплотить в повседневной жизни и тем больше соблазн лицемерия. Так, в социальных науках нет никакого механизма контроля, что открывает широкое поле для догматизма, доктринерства и шарлатанства.

Станислав Андрески предлагает исходить из самоочевидного факта: несмотря на два тысячелетия осуждения воровства и лжи, число воров и лжецов сегодня не меньше, чем в эпоху жизни Христа. По мнению ученого, многочисленные виды шарлатанства, которые квалифицируются в наши дни как «научное исследование человеческого поведения», могли бы составить целую энциклопедию. И в нее войдут все виды социальных наук.

Такая тотальная шарлатанизация вовсе не обязательно связана с осознанным стремлением к обману. Дело в том, что возможности исследователя, взявшегося изучать человеческое общество, объективно ограничены. Во вселенной нет ничего сложнее человеческого мозга. Разум может создать более совершенную модель менее сложных по сравнению с ним вещей. Но разум ограничен при управлении объектами аналогичной или большей степени сложности. А значит, понимание сознания индивидов и групп никогда не достигнет того уровня адекватности, который характерен для физики или химии. Никто не в силах так глубоко понять собственный разум, чтобы предвидеть его будущие состояния.

Кроме того, формулировать обобщения по поводу сети человеческих отношений (групп, обществ, государств, экономических систем) мешает нам всеобщая нестабильность. «Представим себе, – пишет Андрески, – насколько осложнилось бы положение точных наук, если бы исследуемые ими объекты обрели способность реагировать на теории относительно их самих. При таких условиях химикам не только было бы трудно открыть даже основные закономерности, но они должны были бы еще и следить за своей речью в опасении, что неучтенные химические соединения набросятся на них».

Решение проблемы истины в социальных науках зависит от понимания термина «наука». Если понимать его как science, то ни экономика, ни психология, ни социология, ни другие дисциплины о деятельности человека не заслуживают называться науками. Однако их можно отнести к науке, если использовать этот термин для обозначения любого систематического исследования, нацеленного на детальное описание объяснений и обобщений, основанных на фактах. При попытке перевести эту дискуссию на любой другой язык, кроме английского, проблема либо исчезнет (в немецком, русском или польском языке), либо значительно облегчится (во французском и испанском). В Великобритании же идут жаркие споры о допустимых границах «научности». Эта полемика, связанная с борьбой за престиж профессии, вытекает из строгого разделения естественно-научных и гуманитарных предметов: science и arts.

Андрески предлагал изучить проблему: как реликты идеи Бога (абсолютного авторитета) проявляются в поведении профессиональных групп, претендующих на управление поведением человека. При этом «бог» может быть совершенно не самостоятельным, а напротив – ангажированным.

В отличие от специалиста-естествоиспытателя исследователь человеческого поведения напоминает колдуна, который с помощью заклятий пытается вызвать урожай или дождь. Люди хотят, чтобы он говорил им то, что они желают услышать. Его могут наказать за неприятные суждения, напугать или подкупить, чтобы он действовал в их пользу и высказывал «правильные» заклятья. Почему же колдун должен сопротивляться угрозам и соблазнам, если в его сфере трудно доказать что бы то ни было, а удовлетворение чужих желаний и даже сознательная ложь могут оставаться безнаказанными?

По убеждению Андрески, особенно сильно на поведение людей удалось повлиять психологам и социологам семьи. Однако не лучшим образом. Если научные исследования базируются на достоверном и конкретном знании, то неизбежно возникнет положительная корреляция между числом специалистов и достигнутыми результатами. Отсюда нетрудно заключить: в странах, где распространены услуги психологов, отношения между людьми более гармоничны, а число преступников меньше, чем в странах, где психологов мало. Между тем Андрески на основе конкретных социологических исследований демонстрирует обратную зависимость.

Наибольшее число психологов, социологов и их гибридных сочетаний зафиксировано в США. Потребность в них породил рост преступности, наркомании, разводов и расовых конфликтов. Но обилие «терапевтов» не улучшило ситуацию, а увеличило число социальных болезней: резкий прирост числа психологов, социологов и политологов произошел до того, как кривые преступности поползли вверх.

В американской школе зафиксировано самое заметное падение качества образования, хотя число психологов и социологов в школах росло быстрее, чем где бы то ни было. Если сравнить массив транслируемого знания (а не число выданных дипломов) с понесенными расходами, то нет сомнений, что американские школы – самые непроизводительные в мире. Ни в какой другой стране мира невозможно стать профессором знаменитого университета, не умея при этом грамотно писать и правильно использовать смыслы слов. Такая профессура чаще всего занимается социологией, психологией и педагогикой, антропологией, политическими науками и даже историей.

Конечно, Адрески не отрицает возможность удачных предсказаний отдельных представителей социальных наук. В частности, Вебер предвидел триумф бюрократии над индивидуальным капитализмом в результате бюрократизации предприятий. Однако подобные примеры были личными достижениями творческого воображения авторов благодаря их глубокому знанию природы человека и общества. Тогда как оценки большинства ученых определяются не столько профессиональным знанием, сколько интеллектуальными модами эпохи.

Сам же Андрески таким модам не подчинялся. Свободомыслие является его ключевой интеллектуально-политической ценностью. И эта ценность воплотилась в его трудах в ходе критики профессионального сообщества, к которому принадлежал он сам. С этой точки зрения опыт Андрески уникален, являясь важной частью современной теории социальной и политической критики. Такой опыт позволяет надеяться, что вскоре появятся (или уже появились?) исследования, посвященные проблеме изменения профессионального принципа «собака собаку не ест» во всех регионах мира, включая Россию.