Американцы двигались на Запад. Россияне расширялись на Восток

Социальное взаимодействие в городах имело свою специфику. Кадр из фильма «Банды Нью-Йорка». 2002

В основе нашей коллективной и, как мы считаем, весьма перспективной работы лежит такое понятие, как «фронтир». Этот термин в значении «подвижная граница» сегодня употребляется чаще всего как метафора, когда речь идет, к примеру, о новых рубежах науки.

Если вы наберете это слово в поисковике, то первым делом увидите названия журналов: «Фронтир в психологии», «Фронтир город», «Фронтир астрономия», «Русский фронтир»…

В научном контексте это слово и его концепция были впервые предложены в середине XIX века американским историком Фредериком Джексоном Тёрнером. Его книга «Фронтир в американской истории» была опубликована на русском языке в 2009 году.

В трактовке автора фронтир означал границу освоения континента, которая непрерывно перемещалась «по земной тверди» в ходе территориальной экспансии переселенцев из Европы. Именно движущаяся граница как особенность этого процесса стала, по мнению Тёрнера, системообразующим фактором цивилизационного своеобразия новой страны, социокультурным архетипом американской национальной ментальности.

«В ней прочно укоренилось то представление, что каждый индивидуум должен иметь и имеет возможность преодолевать жизненные «фронтиры».

Фронтир по Тёрнеру – это способность американцев расширить любую границу, освоить территорию, привнести в расширение свой образ жизни, свои ценности и двинуться дальше…

Эти следы освоения пространства Северной Америки сегодня можно обнаружить в нехитрых мемориальных композициях даже в ресторанах и закусочных: амуниция пионеров, кибитки, лошадиные седла, старое оружие…

Научные идеи Тёрнера нашли немало последователей. Рей Алан Биллингтон в работе «Экспансия на Запад. История американского фронтира» представил классификацию фронтиров, в основу которой были положены географическое расположение фронтирной линии и хозяйственная доминанта. В результате были выделены такие формы фронтира, как трапперский, торговый, шахтерский (старательский), скотоводческий, фермерский (земледельческий) и т.д.

Фронтир очень хорошо ложился на американскую миссианскую идею и вытекающую из нее политику США. Не зря Джон Кеннеди, самый харизматичный президент, назвал свою книгу «К новым фронтирам», то есть к новым рубежам.

Однако другие авторы стали уходить от географического и хозяйственного толкования слова «фронтир» и попытались дать ему более широкий простор.

Это видно по исследованиям Даниэля Дж. Элейзера, который считал, что американский фронтир с начала заселения континента прошел три стадии:

– сельскохозяйственный фронтир XVII–XIX веков – классический, описанный историками как движение на запад в основном переселенцев-аграриев, заинтересованных прежде всего в освоении земель;

– индустриальный фронтир (с начала ХХ века) – движение населения в города и превращение городов из обслуживающих село центров в самостоятельные центры возможностей, благосостояния и социальных инноваций;

– технологический (или метрополитенский) фронтир (с середины ХХ века), связанный с радикальными преобразованиями индустриального общества и движением к информационной формации.

Дальше интерпретация Элейзера, известного исследователя федерализма и американской политической культуры, уходит от понимания пространства как земной тверди, равно как и сама земля перестает быть основным фактором производства по мере развития общества. Автор уверен, что импульсы всех стадий фронтира колоссальны: динамизм, возможность что-то начать сначала, достичь целей, невозможных в привычных традиционных ареалах, – все это мотивирует энергичных людей, дает им силы для отрыва от традиционной жизни.

А главное, что отношение к новым перспективам, поиск ответов на небывалые ранее вызовы стали рассматриваться в контексте различных технологических укладов, становиться идеей, которая может стать определенной точкой роста в исследовании именно сетевого общества.

Макс Лернер, автор книги «Развитие цивилизации в Америке», полагал, что фронтир в сочетании с промышленной революцией и демократией является «тройной линией развития» страны, уникальной в своем роде.

Однако фронтир сыграл важную роль в понимании истории стран, которые в течение длительного времени осваивали – а кто-то и до сих пор осваивает – именно свою территорию.

В этом смысле при явных отличиях процессов колонизации Америкой и пространственной организации Россией сама аналогия фронтира и российского пограничья оказалась точной и привлекательной.

Невозможно оспорить то, что важнейшей особенностью развития России стало постоянное, длившееся веками расширение ее территории. Освоение огромных пространств происходило в ходе колонизации, являвшейся стержнем российской истории и отличавшейся рядом особенностей.

Как показали современные исследования, различия в ценностных ориентациях населения фронтирных территорий в сравнении с общероссийскими показателями сохраняются и поныне. В течение достаточно длительного времени тематика фронтира в отечественной науке была «монополизирована» историками и географами.

Так возникла достаточно обширная историография, отражающая опыт применения этой теории для интерпретации исторического, социально-политического и культурного развития таких регионов, как Сибирь, Нижнее Поволжье и Северный Кавказ.

Но вот уральский историк Игорь Побережников ввел термин «фронтирная модернизация», и это была попытка объяснить российскую историю с помощью синтеза двух концептуальных рядов – фронтирного и модернизационного. Своего рода прецедент интеграции двух научных подходов. А с нулевых годов начинает расти интерес к теории фронтира со стороны отечественных философов, социологов и культурологов. Российский географ Надежда Замятина публикует сразу в нескольких изданиях статью «Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах», где доказывает, что социальный фронтир не обязательно связан с природным экстремумом. В первую очередь – это выбор образа жизни.

В какой-то степени это перекликается с двумя западными авторами. Один из них, известнейший социолог Пьер Пурдье, первым ввел в оборот термин «социальное пространство». А его немецкий коллега Георг Зиммель написал труд «Социология пространства», где он оценил пространство как «бездейственную форму, существующую лишь благодаря энергии деятельности субъектов».

В этой деятельности, очевидно, и состоит социальный фронтир.

В свою очередь, пространственный фронтир связан с исследованиями международных отношений и мировой политики.

Возникли вопросы и о социально-философских основаниях этой теории и необходимости широкой полемики по теоретическим аспектам социального знания. Отчасти ответы на них были сформулированы в работах философа Ирины Басалаевой из Новокузнецка. В частности, она попыталась выделить критерии, которые давали бы возможность определить, что мы считаем фронтиром, а что таковым не является.

Первым признаком фронтира явлется то, что означает само это слово – подвижность границы, которая не фиксирована.

Дальше идет изобилие ресурсов, которое возникает на первом же этапе освоения той или иной сферы. Для этого потребуется фронтирная специфика системы управления, потому что государство, как правило, до фронтира дойти не может, – и такая ситуация выливается в определенный административный беспредел, при котором центральные нормы и правила жизни не действуют.

Теперь о главном. О фронтире сетевого общества как пространстве политического взаимодействия.

Мы изучили работы Мануэля Кастельса, испанского социолога, почетного профессора российского НИУ ВШЭ, который писал о сетевом обществе, был автором работы «Галактика Интернет», и пришли к  выводу, что можно обосновать такое явление, как сетевой фронтир.

 В своей работе мы изучили этапы зарождения и развития сетевого фронтира.

Первый этап (1999–2008) характеризуется переходом от информационно-коммуникативных технологий к социальным действиям, когда формируются сетевые сообщества на базе создающихся онлайн-платформ. Последние начинают выполнять функции СМИ и становятся источниками коммуникативной власти при довольно пассивной роли государства. Точками притяжения выступают лидеры общественного мнения. Это блогеры-тысячники как герои фронтира первого поколения.

Второй этап (2008–2014) – выплескивание за границы онлайна социальных мобилизаций. Возникают различные гибридные формы. Первый пример – платформа, которая появилась в Кении и в итоге выросла в международную спасательную программу, помогающую людям, попавшим в беду.

Второй пример – из политики. «Движение пяти звезд» – итальянская политическая популистская партия, которую основали известный комик Беппе Грилло и бизнесмен Джанроберто Казаледжо. Партия ратовала за срочное решение экологических проблем, выступала за прямую демократию, осуждала коррупцию и требовала всеобщего свободного доступа в Интернет. С учетом того, что у комика Грилло был свой блог, на первых же выборах «Пять звезд» набрали 26,5% голосов. Итальянская политика оказалась абсолютно не готовой к такому сетевому выплеску. Но и партия-победительница оказалась в неудобном положении: завоевав в парламенте 163 места, ее члены показали полную неосведомленность в том, куда они попали. Беппе Грилло был вынужден запретить им выступать и давать интервью.

Это был пролог к появлению новых видов социально-политической деятельности, в том числе и в России.

Движение границ привело к появлению краудсорсинга – массовой сетевой экспертизы, позволяющей формировать разные мнения, искать интересные идеи и т.д. Возник краудфандинг – народный сбор средств на помощь тому или иному делу или на спасение человека. Началось выстраивание сети гражданской журналистики.

В это время российская власть вела себя спокойно. Занимала позицию отстраненного использования сетей, внедряя различные сервисы, делая переводы документов на «цифру», закупая для государственных коммуникаций новое оборудование.

Все изменилось в 2011–2012 годах, когда прошли известные массовые демонстрации, в которых как раз больше всего проявили себя люди, уже знавшие толк в новых коммуникациях.

А когда власть ступает на территорию фронтира, он перестает быть таковым и становится нормой текущей реальности.

Когда-то существовало мнение, что ценности людей Интернета отличаются от ценностей тех, кто смотрит телевизор. Сейчас этого различия нет. На месте фронтира появляются новые, урегулированные части сетевого пространства.

История, случившаяся с Telegram, заставляет рыцарей фронтира думать о том, что делать дальше. Так или иначе, но это будет движение в сторону новой границы фронтира.