Что фейк грядущий нам готовит

Все мы немного Цукерберги. Но есть и симпатичные. Фото Reuters

Феномен фейка ворвался в нашу жизнь неожиданно и мощно. И сразу стал оказывать влияние на все информационное общество в целом и на отдельных людей: фейки стали основанием для обвинений в манипулировании выборами, они стали поводом для исков, расползание их в Facebook заставило самых богатых людей мира оправдываться перед всем честным народом и перед Конгрессом США. Фейки стали предметом комментариев в ведущих газетах мира, о них говорят эксперты, политики, бизнесмены на ведущих каналах и радиостанциях. Их изучают, и результаты исследований печатают самые известные научные журналы, например, журнал Science. Сообщения об этих исследованиях становятся важнейшими новостными сюжетами не только в США и Европе, но и у нас.

Еще два года назад слово «фейк» в русском языке имело одно основное значение: «подделка». Сегодня это уже несколько иное значение – фальшивая новость, выдумка. Возникли многочисленные производные: фейки, фейк-ньюс, фейковые новости. И они тоже стали суперпопулярными понятиями , они лидируют среди прочих выражений информационного сленга и, возможно, станут словами года.

Многие новостные порталы создали целые разделы, в которых рассказывается о фейках, их разоблачают, обсуждают, архивируют.

Месяц назад без преувеличения на весь мир прогремела новость о том, что фейки распространяются в несколько раз быстрее и шире, чем правдивая информация. Речь о том, что Сорош Восоухи (Soroush Vosoughi) с коллегами из Массачусетского технологического института (MIT) в начале марта опубликовал в журнале Science исследование о распространении информации фальшивой и достоверной в сети Twitter на основе 4,5 млн твитов и 126 тыс. историй. (Компания Twitter предоставила исследователям доступ к своим базам данных.) Краткое изложение эксперимента опубликовал влиятельный журнал Economist, который внимательно следит за этой темой.

Вывод: фальшивая информация ретвитилась большим количеством людей, чем правдивые истории. Разница – примерно в шесть раз. Исследователи считают: это потому, что фальшивая информация, как правило, ярче и привлекательнее, чем правдивая. Фейки – более оригинальные. И фейки, и правдивые истории возбуждали эмоции. Фейки – страх, отвращение и удивление. Правдивые – ожидание, грусть, радость и доверие. Люди увлеченно и азартно делают перепосты фейков, вызывающих сильные реакции. 

Между прочим, исследование не нашло подтверждения, что российские боты как-то существенно повлияли на баланс правды- лжи в американском сегменте Твиттера.

 В отношении  фейков есть два подхода. До недавнего времени господствовал подход «сui bono?» – «кому это выгодно?». Он основан на известной идее информации как «шприца», «золотой пули», описанной в 20-х годах теоретиками и практиками изучения медиа (Уолтер Липпман, Гарольд Лассауэлл). Информация вспрыскивается в потребителя, как раствор лекарства и начинает действовать, вызывая определенную реакцию. Эта теория может быть описана и как теория чистой доски, tabula rasa. Чистая доска – это сознание слушателя, читателя, зрителя – члена информационной аудитории. Каждый производитель информации, которому удалось заполучить этого члена в качестве потребителя, пишет на чистой доске (сознании потребителя) свое сообщение, что вызывает у потребителя повышенную реакцию.

Именно с этой точки зрения рассматривается до сих пор большинство громких казусов, связанных с фейковыми новостями. Для российской аудитории это история с распятым мальчиком, это недавние сообщения о сотнях погибших в торговом центре «Зимняя вишня», это громкие заявления официальных лиц по поводу отравления отца и дочери Скрипалей (их отравили «британским газом» BZ, действовала свекровь, все дело в гречке…), это сообщения о десятках сбитых американских ракетах во время последней атаки США, Франции и Британии на объекты в Сирии и т.д.

Такие фейки нужны, с точки зрения комментаторов, как инструмент влияния и манипуляции, в данном случае российским обществом или его частью.

Самый громкий недавний пример предполагаемой манипуляции – это распространение фейков во время избирательной кампании в США в 2016 году. Их главной целью, как предполагается, было повлиять на исход выборов в пользу Дональда Трампа. Именно в этом вмешательстве во внутреннюю жизнь США обвиняют прокремлевских ботов. Обвиняют официально и расследуют очень тщательно. Именно то, что руководство социальной сетью Facebook прошляпило десятки тысяч постов, распространяющих фейки под фальшивыми именами якобы резидентов США, и стало одним из (и самым первым из предъявленных) пунктов обвинения владельцу и создателю Facebook Марку Цукербергу.

Второй подход, пока еще менее популярный, – это отказ от идеи чистой доски. Если информация – это услуга населению, то ее вполне можно представить в виде продукта в известной модели «спрос – предложение», где аудитория заказывает, а медиа обеспечивают предложение. В цепочке «спрос – предложение» второй подход делает акцент на спросе.

Потребитель информации не может быть девственно невинным в идеологическом смысле, а его сознание – чистой доской. Он не просто слепо и доверчиво потребляет то, что в него вспрыскивает ТВ. Потребитель избирателен, он всегда и во что-то верит и склонен доверять отнюдь не всему, а лишь тому, что как-то согласуется с его представлениями, с тем, во что он верит.

Как и первый подход, второй разрабатывался в 30–40-х годах в США социологами, выходцами из Германии и Австрии, основателями ныне слегка захиревшего, а в былые времена заметного учебного и научного заведения New School в Нью-Йорке. Известный социолог Пол Лазарсфельд акцентировал внимание на интерпретаторах информации, на посреднике между рядовым членом общества и новостью. Это мог быть друг, родственник, коллега, просто активист-собутыльник в баре. Но именно он, разъясняя своему окружению, что значит и о чем такая-то новость, определял отношение к ней и формировал ценностные установки, важные для понимания окружающего мира.

Ведущим на сегодня исследователем влияния медиа на аудиторию является Мэтью Гентцкоу (Matthew Gentzkow) из Стэнфордского университета. Вместе с коллегами он исследовал влияние и медиа, и фейков на аудиторию. А также обратное влияние аудитории на владельцев медиа. Он показал, что аудитория, настроенная прореспубликански, не воспринимала информацию о провале попыток США и союзников найти в Ираке оружие массового поражения. Более того, информацию об этом провале они истолковывали как доказательство своей точки зрения.

То есть если враги говорят, что мои друзья ошиблись, то мои друзья, конечно, правы. Гентцкоу делает вывод, что производители медиа в значительной степени идут за потребителем, а не наоборот.

Трудно отделаться от мысли, что все эти выводы довольно банальны. «Открытие» о более быстром распространении фейков по сравнению с достоверной информацией кажется расширенным толкованием старой поговорки: у лжи есть крылья. И такое же открытие о том, что владелец медиа скорее следит за настроениями аудитории, чем навязывает ей свою точку зрения, – это, как кажется, перифраз известного тезиса: изготовитель идет вслед за спросом.

Тем не менее об этих банальностях нужно говорить и повторять их. Мы слишком некритично относимся к собственному мышлению, к своим предрассудкам. Ведь многие члены экспертного сообщества давно и как о само собой разумеющемся говорят об «издержках свободы слова», о несвободе «свободных СМИ», о влиянии на свободное общество «хозяев СМИ», о роли магнатов, Мердока, Гусинского, Березовского и др. в манипулировании информацией и мнениями аудитории.

О зловещей роли медиакорпораций в США медиакритики пишут десятилетиями: для одних это либеральный «синклит», для других – консервативный, буржуазный, денежный «синклит», управляющий оболваненными согражданами.

Тема фейков неразрывно в современном информационном дискурсе связана с социальными сетями. И это не случайно. Именно социальные сети позволили превратить рядовые «утки», рассчитанные на нетребовательного читателя, в вирусные фейки, убедившие миллионы, в том числе вполне компетентных экспертов, в том, например, что Хиллари Клинтон «больна» и «убийца».

А ведь совсем недавно, каких-то 10–15 лет назад, специалисты и теоретики новых медиа и сами их создатели говорили о сети как о новом феномене в информационной сфере, который будет чем-то вроде коллективного разума. Многие из нас считали это очевидным, мы верили в возможность этого разума коллективно проверять и корректировать неверную, ошибочную и даже лживую информацию. Развитие социальных сетей мы восприняли как шаг в направлении этой будущей утопии. Сегодня настроение изменилось кардинально. Социальные сети воспринимаются не как сообщество добровольцев, коллективно производящих достоверную информацию, а как удобное место для изготовления и распространения фейков. 

Тем не менее идея коллективного разума заложена в самой природе социальных сетей. И в тех сообществах, где сетью пользуются критически мыслящие, грамотные пользователи, там сеть в известном смысле, действительно является коллективным разумом. Там же, где основным посылом пользователей остается тезис «Кто не с нами, тот против нас», причем не важно, против чего в данный момент «дружат» – против власти, или против жидомассонского заговора, или против «бандеровцев» или, наоборот, «ватников», – там социальная сеть становится мощным инструментом возгонки ненависти и вирусного распространения самых невероятных фейков. Но самым интересным, как кажется, остается вопрос: а что происходит с безразличными, с теми, кто составляет огромное большинство в любой социальной сети? Вопросов много.

Поэтому будем считать эту статью заявкой на дальнейшую сразработку темы.