В оппозицию девушка провожала бойца...

Все по фуршетам! Последний выключает свет. Фото агентства «Москва»

На вопросы ответственного редактора приложения «НГ-сценарии» Юрия СОЛОМОНОВА отвечает доктор философских и доктор политических наук, главный редактор журнала «Политическая концептология», завкафедрой политической теории Южного федерального университета Виктор МАКАРЕНКО.

– Виктор Павлович, говоря сегодня о том, что такое феномен свободы в современном российском обществе, какой по значимости ценностью она для нас является, нельзя обойти такое условие жизни, как возможность свободомыслия. Скажите, в сегодняшней России есть политическая оппозиция?

– Отвечу уклончиво. В свое время у меня была статья, анализирующая само понятие и суть политической оппозиции. Конечно, она строилась на примере истории, модели и жизни советского общества. Думаю, то, что я вам поведаю, будет определенным ответом на ваш вопрос.

Это был анализ, в котором я попытался доказать на примере советской партийно-государственной машины всю пагубность для государства и общества отсутствия в стране настоящей политической оппозиции.

Оглядываясь сегодня на советский опыт управления государством, нетрудно убедиться в том, что власть на том историческом этапе использовала все аргументы для оправдания своего незыблемого положения.

Традиционная концепция легитимности включала в себя прежде всего бесконечные ссылки на законы природы и истории. И это все делалось только для одного – обоснования властью своего права повелевать обществом.

Классическая теория демократии служила доказательством того, что только социалистическое государство гарантирует всеобщее и сознательное участие масс в политике и потому пользуется их поддержкой.

Власть использовала все экономические, политические и идеологические средства для выработки у населения стойкой веры в то, что находящиеся наверху люди имеют полное право осуществлять управление. Это убеждение внедрялось в жизнь с помощью системы политических иллюзий.

Руководство страной стремилась доказать, что потребность повелевать и подчиняться укоренена как в истории, так и в психике человека. А существующее социальное неравенство является заслуженным и справедливым. Для этого была разработана целая система идеологических и политических обещаний и призывов: построить коммунизм к 1980 году, продолжать бесконечно строить развитой социализм, выполнять и перевыполнять пятилетние планы, продовольственную программу, обеспечить всех жильем и т.д.

 – Вы хотите сказать, что все в это верили?

– Во-первых, публично сомневаться в этом мифотворчестве было невозможно. Обещания вырабатывали в обществе такую самодисциплину, которая заставляла отрекаться от элементарных благ во имя будущего благосостояния.

Во-вторых, советское государство пошло на то, что поддерживало убеждения, традиционные для религии: каждому советскому гражданину на том свете, то есть в светлом будущем, воздастся по заслугам. Эта вера исключала все сомнения в легитимности правительства и системы управления в целом.

Владеющие властью полагали, что, если человек винит в своих житейских неудачах только себя, значит, им ничего не угрожает. Если же он эту вину перекладывает на власть, тогда с этим человеком или с этой группой надо работать.

– То есть «объяснять», «прорабатывать», «ставить на вид»?

– Это тоже бывало. Но самым эффективным методом считалось создание у критиков иллюзии, будто бы подчиненные могут контролировать властвующих. По сути, здесь эксплуатировались известные стереотипы поведения, согласно которым большинство людей склонно подчиняться родителям, учителям, врачам, пилотам, милиционерам, начальству. Если эта склонность превращается в привычку, она ведет к бездумному послушанию и снимает различие между верноподданным и гражданином.

Еще одно хорошее средство оправдания власти – конформизм, выраженный в привычке человека подчиняться группе. В большинстве случаев конформист поддерживает мнение большинства, если даже оно противоречит его убеждениям. Чем больше конформизма, тем чаще власть ссылается на общественное мнение.

Реального же исследования общественного мнения у нас не было вообще. Во всяком случае, до середины 1950-х годов – точно. Мнение общества вырабатывалось властью в интересах самой власти.

– Каким образом массам объяснялось, что это их мнение?

– Для этого и была создана система политического образования. Идеологический аппарат стремился выработать у населения прежде всего подчинение властным учреждениям и лицам, а не произвольно установленным, абстрактным конституционным нормам. Ленин еще до революции не без сарказма объявил: «Русский человек привык к благопристойному поведению в присутственных местах». Советская власть усилила эту привычку. Каждый был обязать усвоить роль верноподданного, прежде чем выступать в этом политическом театре.

А руководящие кадры готовились в учебных заведениях КПСС, где закреплялись надлежащие политические ценности, навыки и установки. Так возникало взаимопонимание между партийной, советской, военной, хозяйственно-технической, полицейской и идеологической номенклатурой. Ее роль в истории советского общества и государства описал в своей знаменитой работе Михаил Восленский.

Вся система законодательства, оплаты труда и ценообразования, государственных налогов и займов, финансовой политики, все механизмы распределения элементарных жизненных благ базировались на отождествлении интересов общества с интересами государства. Социальный порядок представлялся как обязательное подчинение граждан госаппарату.

– А как же воспитание патриотизмом, наличие сознательной любви к родине?

– У многих такие чувства были искренними. Но мы-то говорим о власти, которая через патриотизм должна была обеспечивать добровольно-принудительную отдачу труда, денег и других ресурсов и возможностей населения в руки государства. Призывы к единству прав и обязанностей были разновидностью политической софистики, скрывающей сознательное подчинение личности государству во всех сферах жизни людей.

Либералы перед выбором – Партия перемен или перемена партии? Кадр из видео с сайта www.sobchakprotivvseh.ru

Большое влияние оказывала пропаганда, которая воспитывала не граждан, а верноподданных. Возвещала, например, о том, что правительство наилучшим образом выполняет свои функции, а значит, заслуживает внутренней и международной поддержки. При этом блокировалось распространение взглядов и идей, подрывающих пропаганду успехов власти.

Для общего употребления власть распространяла миф о своей самоотверженности, а на деле исповедовала (за незначительным исключением) потребительские идеалы. Поэтому потребительская идеология и психология есть продукт длительного влияния советской власти на общество.

– Но власть же критиковала так называемое мещанство, индивидуализм…

– Это в тех случаях, когда надо было на какую-то задачу мобилизовать молодежь. Скажем, на трудную молодежную стройку. А стратегически стимулирование массового потребления соответствует интересам власти, поскольку отсекает общество от других ценностей и способствует деполитизации граждан. Рост доходов усиливает социальный конформизм и политическую верноподданность. Экономическое процветание увеличивает доверие индивидов к власти и одновременно усиливает ее идеологическое господство.

– Но добровольчество наверняка требуется, когда возникают внешние или внутренние угрозы…

– Конечно, власть никогда не отказывалась от «оправданий» посредством силы, внешней или внутренней угрозы. Еще Аристотель писал, что превращение отдаленных опасностей в близкие укрепляет положение правящих. Советское государство тоже длительное время опиралось на силу, устрашение, манипуляцию, деполитизацию населения. Стремилось превратить пассивное послушание людей в гражданскую доблесть. Ссылка на действительную или мнимую угрозу со стороны «внутренних и внешних врагов» объединяла индивидов с властью и способствовала ее укреплению.

– То, о чем вы рассказали, мне кажется, ставит жирный крест на возможности появления или наличия в таких обществах политической оппозиции...

– Но над «жирным крестом» властям тоже приходится серьезно работать. Поэтому в деятельности властвующих субъектов (от полицейского до главы исполнительной власти и от депутата до президента) и в сознании аппаратных идеологов в России, как и раньше, существует незыблемая точка зрения на оппозицию. Эта позиция предполагает признание верности и правильности основных принципов существующей политической системы и исключение из общественной жизни групп, высказывающихся в какой либо форме за кардинальные политические реформы.

Господствующая точка зрения на политическую оппозицию основана на формально-правовом отождествлении закона и реальности. Тем самым конституционный подход и политическая софистика выступают в одной упаковке. При таком подходе к политической оппозиции смешиваются два совершенно различных вопроса: следует ли ее легализовать и можно ли деятельность, связанную с нарушением законов, квалифицировать как политическую оппозицию?

Коммунисты решили немного «покрышевать». Фото Александра Данилюшина,/ТАСС

В обоих случаях мы наталкиваемся на проблему различия между политикой и правом и на монопольное толкование данного различия людьми, облеченными властью.

Смешивание политической оппозиции с антигосударственными группировками содержит эмоциональные оценки, властный произвол и делает неуловимым различие между идеологией и правом. Такое определение всегда будет или слишком широким, или слишком узким.

В первом случае оппозиционеры попадают в разряд политических противников со всеми вытекающими последствиями, что в свое время и продемонстрировал Сталин. Во втором – различия во взглядах тоже могли стать поводом для политических репрессий.

Советская история четко показывает, к каким трагедиям приводило сознательное смешивание политических дискуссий с «аргументами» в виде политических процессов над неугодными идеологическими оппонентами.

– Но нередко власть страдает определенными фобиями, среди которых часто берет верх теория заговора, рождающая подозрения уже потому, что кто-то ведет себя не совсем так, как подобает соратникам…

– С фобиями надо бы вначале к врачу наведаться. На мой взгляд, государство, в котором нет никаких различий между гражданами, это скорее политическая фикция, а не действительность. Однако советская власть длительное время старательно пыталась эту фикцию воплотить в жизнь.

Такая репрессивная политика привела к тому, что политические различия исчезли из сферы явной политической жизни. Но они сохранялись в закулисном политиканстве разных звеньев государственной машины в борьбе за власть. Тезис о «морально-политическом единстве советского общества» прекрасно обслуживал данную борьбу. В итоге репрессии переплелись с идеологией.

– Так, может, это уже некая родовая болезнь, не позволяющая оппозиции стать тем, чем она является в демократических странах?

– Да нет же. Для трезвого отношения к перспективам появления и развития политической оппозиции в России следует учитывать ряд идеологических различий, которые могут перерастать в политические противоречия и антагонизмы. Это может возникать во взглядах на перспективы развития мирового сообщества; в мировоззрении граждан и степени их выраженности в политике; в идейно-политических различиях страны, в которой всегда сохранялись западнические и почвенническо-славянофильские тенденции; в политическом мировоззрении различных слоев рабочего класса, крестьянства, интеллигенции; наконец, во взглядах людей внутри аппарата власти.

Это еще раз подчеркивает, что политическую оппозицию нельзя смешивать с антигосударственными силами и с любыми проявлениями несогласия с политическим курсом правительства. Если учитывать уроки истории СССР, можно сформулировать общее правило: даже из самых суровых репрессий вырастала пусть латентная, но оппозиция. Если правительство не хочет такой радикализации, оно обязано терпимо относиться ко всем оппозиционным проявлениям реальной политической дифференциации. Нужно вести публичную полемику с людьми, которые не принимают ни существующую политическую систему, ни политический курс правительства.

Истина в том, что несогласие с текущей политикой выражает реальное многообразие общественного мнения. Отступление от этого правила уже глубоко деформировало нашу политическую культуру (все признаки тоталитаризма пустили глубокие корни в политическом поведении и сознании граждан).

Определение политической оппозиции должно быть оценочно-нейтральным. Не давать никаких преимуществ ни различным звеньям государственной машины, ни любой политической партии в том, что именно ее оценка политических процессов и движений станет господствующей или общеобязательной. Это условие особенно важно в период кардинальных изменений политической системы.

– И когда же этот период наступит и чем обернется для страны?

– Я не оракул. Но надо осознавать, что настоящие политические оппозиции – это движения, партии и группы, которые действуют организованно и стремятся взять власть из рук правящей группы, чтобы передать ее другой политической силе.

– Каким же путем может пойти эта передача?

– Пути и методы разные: организованные политические акции, а также митинги, демонстрации, забастовки, формирование общественного мнения с помощью СМИ, парламентская деятельность и т.д. Главным ограничением является неприменение силы. Формы действия – конституционная, политическая оппозиционная деятельность.

По всем перечисленным основаниям оппозиция политической системе и политическому курсу правительства может находиться как вне, так и внутри государственного аппарата. И надо помнить, что в период политических реформ консервативные силы стремятся опереться на все ранее указанные тоталитарные, идеологические и авторитарно-бюрократические методы, придавая им конституционную форму или действуя нелегально. Тогда как прогрессивные силы вынуждены выступать легально и явно, поскольку они пытаются эти методы изменить и создать новую политическую ситуацию.

К сожалению, советское государство выстроило такую систему власти, которая для своего оправдания использовала приемы идеологической унификации, конфронтационное политическое мировоззрение и авторитарно-бюрократические методы управления обществом. Поэтому главная проблема демократизации в политике – установить такую свободу для деятельности политической оппозиции, которая позволяла бы не на словах, а на деле бороться с установившимися политическими традициями.

– Но кто может в такие моменты отличить политику демократической, мирной смены власти от авантюризма и политиканства?

– Само стремление взять власть из рук правящей группы и передать ее другой позволяет определить политическую оппозицию, но не является ее единственным признаком. Борющиеся за власть силы ставят цель удержать или захватить в свои руки государственную машину для того, чтобы реализовать определенную политическую доктрину, концепцию, программу.

С другой стороны, государственный аппарат имеет свои собственные интересы, стремится стать над противоборствующими группами и сохранить власть за собой независимо от политической конъюнктуры. Поэтому политическую оппозицию надо уметь отличать, скажем, от групп давления на правительство, которые находятся в аппарате власти и пытаются воздействовать на его вершину для модификации политики в выгодном для них направлении.

Группы давления могут переходить и в ранг реальной оппозиции, когда исчерпаны все остальные средства борьбы с новым и невыгодным для них политическим курсом. Когда-то главной группой давления была КПСС, так как ее деятельность была переплетена с государственной машиной, подбором кадров и вытекающими отсюда преимуществами.

Никакая правящая партия не собирается добровольно отдавать государственную машину в руки других политических сил. Ее аппарат предпочитает действовать закулисно и нелегально, с помощью всех стереотипов политической игры в тоталитарной политической системе.

Кроме этого, есть отличия борьбы за власть между различными партиями и внутрипартийной борьбой группировок и лиц за власть в рамках правящей партии. Особенно в условиях ее сращивания с государственной машиной.

Второй вариант трудно назвать политической оппозицией, т.к. он таковым не является ни с исторической, ни с политологической точки зрения, хотя и практиковался на разных этапах существования КПСС и Советского государства. Эта борьба как раз и была разновидностью аппаратно-бюрократического политиканства. Она началась в СССР при Ленине, расширилась при Сталине и его наследниках. Затем все повторилось в странах Восточной Европы.

Господство одной партии всегда нарушало естественный процесс развития партийных систем в этих странах. Поэтому расстрелы и отдача под суд некоторых бывших генсеков были закономерным следствием опасной монополии одной партии.

С точки зрения методов политическую оппозицию надо уметь отличать от аморфной и распыленной критики, своего рода имитации активности.

Критика – это не оппозиция. В свое время несогласные с монополией одной партии граждане в связи с риском политических репрессий не могли организоваться даже в оппозиционную группу.

И, конечно же, есть принципиальное различие между политической оппозицией и разными формами гражданского сопротивления – от терроризма до неповиновения власти. Появление этих форм означает, что власть уже что-то упустила в своей работе. Или, наоборот, бездумно ужесточила режим.

Конечно, все мои соображения в современной российской реальности носят абсолютно отвлеченный характер.

– Тогда вам, наверное, легче представить будущий политический ландшафт России…

– Мне кажется, под влиянием экономического и политического кризиса в ближайшем будущем в стране предстоит увеличение слоя людей с оппозиционным мышлением. Конечно, власть продолжит делать все, чтобы и дальше стимулировать аполитические тенденции в поведении людей. Если правительству удастся оперативно удовлетворить большинство социальных потребностей, то социальная база возможной оппозиции может уменьшиться. Если же власть, манипулируя СМИ, будет стремиться внедрить в умы граждан убеждение в том, что их потребности будут удовлетворяться по мере выполнения правительственных программ, то в дальнейшем мнимые обещания и реальное снижение уровня жизни населения могут снова привести ситуацию к высокому, а то и запредельному социальному напряжению.

На мой взгляд, значительно больше вероятность того, что экономический кризис станет затяжным, а политический плюрализм –  нормой. Социальная база для появления оппозиции расширится, и она возникнет, став постоянным элементом политической жизни. Но сфера ее влияния все равно будет зависеть от политики государства по отношению к ней. Эта политика может колебаться от репрессий до либерализма.

В этом случае абсолютные (политические) репрессии неэффективны, потому что усиливают моральные основания оппозиции и сталкивают в сторону радикализма все более широкие социальные слои, возмущенные суровостью законов.

Абсолютный либерализм тоже неэффективен, поскольку создает чувство бессилия власти, а также способствует вербовке в ряды оппозиции людей, для которых ничего не значат идейные мотивы деятельности. Такие люди обычно примыкают к более сильной стороне.

Судьба политической оппозиции в России будет зависеть от преодоления всех элементов прошлого политического режима и выработки правовых условий деятельности оппозиционных партий и групп. Среди условий должны быть:

 – принцип строгого отличия действительных политических противников и соперников от колеблющихся, нейтральных или критически настроенных людей. Только тот может считаться оппозиционером, кто сам хочет им быть. Всякие внешние оценки будут реанимировать прошлые стереотипы;

– принцип открытых дверей должен обеспечивать нормальную жизнь всем людям, занятым оппозиционной деятельностью. Граждане должны быть уверены, что их принадлежность к оппозиции не вызовет никаких последствий в профессиональной деятельности, ущемлений в правах и т.д.

Поэтому каждому гражданину должна быть предоставлена полная свобода выезда и возвращения в страну.

Законы не должны толковаться применительно к обстоятельствам борьбы между правительством и оппозиционными партиями.

А главное, надо поломать стереотип, по которому анализ всякой оппозиционной деятельности принимает форму огульной критики или явной апологетики. Необходимо проводить постоянные зондажи общественного мнения о деятельности политической оппозиции, интервью и диалоги с ее руководителями, идеологами. Изучать программы, стратегию и тактику оппозиционных партий и движений, их политический опыт, политическую культуру и географию, электоральное поведение, степень популярности и поддержки в определенных социальных слоях и группах. Но это все не должно давать повода для подозрения, что результаты исследований будут использованы в политической борьбе или фискальных целях правительством или соперничающими партиями.

Политологи же должны учитывать громадную силу инерции советских политических институтов и методов авторитарно-бюрократического управления обществом. Политолог должен сделать все, чтобы его собственные исследования не превратились в еще один способ идеологического оправдания государственной власти. Чтобы стать аналитиком, политолог должен критически относиться к политике как к сфере деятельности. А это невозможно без понимания ее иллюзорных элементов, которые воплощены во всех сферах отношений, деятельности и сознания государства – наиболее важной практической иллюзии. В этом направлении движется современная политическая мысль о государстве.