Свадебная эпидемия на стадионе в Южной Корее. Тоталитарная секта «Церковь объединения» преподобного Муна вводит в экстаз семейные пары, подобранные компьютером. Фото Reuters
«Эпидемия» – слово греческое. Буквально оно означает «пребывание в народе». Под этим обычно понимается широкое распространение среди людей различных инфекционных болезней. Причем охват количества заболевших или числа пострадавших регионов должен превышать определенные нормы настолько, что это уже можно называть эпидемией.
Если же микробы или вирусы продолжают заражать людей так, что болезнью охватывается страна, а то и континент, – то это уже пандемия.
Основные эпидемиологические заболевания известны. Их, можно сказать, выстрадала история человечества. Это чума, холера, сыпной тиф, оспа, желтая лихорадка, полиомиелит, СПИД, лихорадка Эбола…
Но эпидемия в широком смысле подразумевает не только массовые заболевания в результате «деятельности» микробов и вирусов, но и некие патологические состояния, в которые могут впадать большие группы людей или даже народные массы. Речь идет о так называемых психических эпидемиях.
Как Ясперс вычислил Гитлера
У немецкого философа, психолога и психиатра Карла Ясперса есть работа «Общая психопатология». Название, конечно, научное. Зато подзаголовок выдает в авторе номинанта на Нобелевскую премию по литературе – «Больная душа в обществе и истории».
Это ему принадлежит мысль, которая вполне отражает попытки до конца понять такой феномен, как психические эпидемии. «Разум – движущая сила, которая доводит рассудок до той границы, где он терпит поражение».
Сам ученый считал, например, что средневековые психические эпидемии сопоставимы только с феноменами, встречавшимися по всему миру среди первобытных народов, которые обладали высокой внушаемостью.
«Судя по всему, в более поздние времена в нашем культурном пространстве идентичных явлений не бывает», – отмечал он, работая над «Общей психопаталогией» до Первой мировой войны (книга на основе диссертации вышла в 1913 году).
В то время Ясперс еще не мог знать о психической эпидемии, которая охватит его Германию в 30–40-х годах прошлого века. Поэтому, описывая среди психических эпидемий в истории экстазы «врачевателей и шаманов, неистовство дервишей, оргии дикарей», он еще не мог увидеть экстатических состояний, в которые будет вводить толпы восторженных немцев Адольф Гитлер. Но «проект» поведения фюрера перед толпой, думаю, он уже легко мог представить.
Ясперс в те дикие для Германии годы будет лишен звания профессора, потеряет работу и возненавидит фашизм. В отличие от коллеги философа Мартина Хайдеггера, который не увидит беды ни в нацистских оргиях, ни в идеологии нацизма.
Но после Второй мировой Ясперс будет писать о вине немцев, бездумно пошедших за фюрером, и защищать Хайдеггера от чрезмерных обвинений в нацизме.
В 1913 году Ясперс описывал многотысячные крестовые походы детей, которые шли по направлению к Святой земле, где скоро и бесславно погибали. Он рассказывал, как после Великой чумы XIV века Европу охватывала серия эпидемий так называемого танцевального бешенства (явления, известного еще как «тарантизм»). Танцы приводили толпы в состояние сильнейшего возбуждения, вызывающего припадки, галлюцинации с последующей полной или частичной потерей памяти.
Касаясь XVI и XVII веков, Ясперс отмечал эпидемии, охватившие женские монастыри и связанные с одержимостью бесами и процессом изгнания их монахинями из себя. Интересно, когда епископы изолировали монахинь, эпидемии тут же прекращались. А если священник помогал публично изгнать дьявола, зараза одержимости бесами вспыхивала с еще большей силой.
Ясперс задавался вопросом – почему определенные эпидемии происходили именно в определенное историческое время, а потом исчезали. Его оппоненты считали, что это не так, что многие проявления психических патологий продолжают происходить и в иных исторических условиях.
Тогда философ отвечал примером: «В кругах приверженцев спиритизма истерические феномены распространены достаточно широко, но рационалистически настроенная современная публика только смеется над подобными «суевериями» и презирает их».
Что касается «охоты на ведьм», возникшей в Европе на исходе Средневековья и продлившейся три века подряд, то Ясперс прокомментировал это так: «В мире, где царил страх, где Католическая и Протестантская Церкви проводили политику искоренения ересей, где садистские импульсы были весьма действенны, древние представления обрели непонятное для нас могущество. Проведение процессов, под которыми явно не было никаких рациональных оснований, стало возможно только в условиях господства реалий из области истерии и внушения».
Но дальше он сам же и объясняет «непонятное для нас могущество» тем, что психология масс опирается на «психические механизмы, постоянно готовые к действию: это механизмы внушаемости, истерии и влечения к тому, чтобы страдать самому и причинять страдания другим, к боли и уничтожению ради них самих. Они вполне способны затопить всякое противодействие в ситуациях, когда людьми безраздельно овладевает вера или воля к власти».
По Ясперсу, человеческая масса не мыслит и не наделена волей. Она живет лишь образами и страстями. Эти качества кардинально отличают ее от общности. Став частью массы, человек как таковой исчезает. А потом сам не может уразуметь, как это его угораздило принять участие в том, что произошло.
Совсем другое дело – общность, в которой люди формируются в народ, обладающий самосознанием и способный обеспечить себе непрерывное и поступательное историческое развитие. А вот энергия массы, если ее использовать как средство, грозит выйти из-под контроля и поглотить того, кто вызвал его к жизни. Если только это не гипнотизер, полностью контролирующий средства внушения и выказывающий непоколебимое присутствие духа.
«Люди, составляющие массу, не способны на длительные совместные действия: ведь масса доверчива, некритична и абсолютно безответственна, но в то же время открыта влияниям и очень быстро «рассасывается».
 |
| Куда там нашим дискотекам и телеконкурсам до них!
Питер Брейгель Младший. Одержимые пляской. Конец XVI века |
Масса склоняется к так называемым массовым психозам, неумеренной возбужденности и актам насилия (грабежам, убийствам, а также панике). Оказавшись частью массы, человек чувствует, ведет себя и действует совершенно не так, как это было ему свойственно, пока он был самим собой и придерживался определенных историко-культурных традиций. Теперь это автомат, лишенный воли, но наделенный сознанием бесконечно возросшего могущества. «Скептик становится верующим, честный человек – преступником, а трус – героем».
«Призрак», «зомби» и «мертвец»
Психические эпидемии изучали и знаменитые русские ученые. Одним из них был Владимир Михайлович Бехтерев, выдающийся русский психиатр. Достаточно вспомнить такую работу ученого, как «Внушение и его роль в общественной жизни». Она содержит мысли и примеры, которые не теряют свое актуальности и сегодня.
«Один из ярких исторических примеров таких психических эпидемий мы видим в крестовых походах, являвшихся последствием несомненно привитой или внушенной идеи о необходимости освобождения Святого гроба – идеи, так сильно воздействовавшей на народы благодаря необычайному развитию религиозного мистицизма Средних веков».
Другим блестящим исследователем этой темы был русский психиатр XIX века Виктор Хрисанфович Кандинский, который говорил: «Не одни только телесные болезни способны к эпидемическому распространению. Болезни души, психические расстройства также нередко принимают эпидемический характер».
Касаясь массовой психологии, он делал акцент на том, что «двигающая идея, сама по себе, может быть высокою или нелепою, чувство и стремление могут не выходить из границ физиологических, но могут быть также необычайными и анормальными, совершенно изменяющими прежний нравственный и умственный характер людей».
А далее наступает отрезвление: «Проходит время невольного душевного расстройства, время коллективного увлечения и страсти – и вернувшиеся к рассудку люди обычно не могут понять своих прошлых ошибок...»
 |
| Духоподъемное безумие.
Фото 1938 года. Федеральный архив Германии |
Психическими эпидемиями Кандинский считал революции и войны, а также так называемые индуцированные поступки (убийства, самоубийства, крупные кражи, мошенничества и т.д.), которые совершаются в подражание.
В этих патологиях Кандинский, в частности, обвинял прессу, «распространяющую в массе подробные и картинные описания различных преступлений и процессов». Доставалось и писателям: «Не менее вредны литературные произведения, придающие самоубийцам ореол поэтичности и геройства. Madame де Сталь не без основания говорила, что гетевский Вертер вызвал большее число самоубийств в Германии, чем весь прекрасный пол этой страны».
Взглядов Кандинского касался и российский ученый Н.Ю. Василенко, автор учебника «Основы социальной медицины». В этом учебнике есть отдельная глава, посвященная психическим эпидемиям и снабженная интересными историческими примерами.
Вот автор вспоминает миф о трех дочерях греческого царя Прэта, которые покинули родительский дом и бродили по лесистым предгорьям, утверждая, что превратились в коров. Такое несчастье постигло их из-за того, что они презрели статую Геры – богини плодородия и брака. Вскоре девушки – Лизиппа, Финнойя и Ифианасса – стали центром психической эпидемии. К ним присоединились толпы женщин из Тиринфа и Аргоса. Все они чувствовали себя коровами (мычали, щипали траву и ходили на четвереньках). Вылечил их Меламп – пастух-прорицатель.
Трудно не согласиться с тем, что психические эпидемии – это симптом всякого смутного времени или социальных потрясений. Это те ситуации, при которых психическая эпидемия, охватившая толпу, может превратить ее в криминальную. Хотя история знает случаи, когда «охваченная энтузиазмом» толпа совершала подвиги созидания, находясь в состоянии эйфории или экзальтации. Но чаще эта масса скатывается на спонтанно возникающий бессмысленный бунт агрессивных людей с помраченным сознанием. Криминальная толпа находится в состоянии группового острого безумия, имеющего выход в слепом уничтожении всего и вся.
Василенко, рассматривая психическую эпидемию, говорит, что это феномен проявления в человеке других «Я». Людям обычно кажется, что они хорошо знают себя. Они даже не догадываются, что знакомы только с одним из таких лиц. Но каждый кроме «привычного своего Я» постоянно носит в себе и своих «призрака», «мертвеца» и «зомби».
«Призрак» – это когда человек, находясь в ясном сознании и здравом уме, тем не менее может «увидеть», «услышать», «физически ощутить» то, чего на самом деле не существует. Типичный пример – эпидемия встреч с инопланетянами, а то и с покойниками. Как ни печально, но это любимые сюжеты желтых телеканалов.
«Мертвец» – это сам человек, с частично отключенной (или парализованной) волей, с резко ограниченной способностью аналитического и критического мышления. При этом, находясь в ясном сознании, он и не догадывается, что частично «мертв». Именно поэтому человек может не чувствовать боли, когда его тело подвергается разрушению (харакири, самосожжение, феномен Сцеволы и др.).
«Зомби» – результат грубого прямого внушения, в нынешнее время нередко с помощью технических, фармакологических (психотропных) и наркотических средств (частично анаболиками) воздействия на человека. Образно выражаясь, при варианте «зомби» душа человека «изымается», а вместо нее вводится тем или иным путем по каналу суггестии определенная «программа». Человек как бы превращается в живого робота, послушно исполняющего волю того, кто за «пультом».
В возбужденной толпе работают механизмы всех трех «Я». Люди, собравшиеся в толпу, по ее собственным законам превращаются для себя и окружающих в этих оборотней – призраков, мертвецов и зомби. «Программист», или «манипулятор», тоже может быть среди толпы, умело ее подстраивая и управляя ею. Три «кита» поддерживают толпу как целое, они же ее механизмы. Это внушение, восприятие и подражание (неосознанное, вплоть до копирования мимики, жестов, действий другого человека, как при заразительном смехе, плаче, зевоте (феномены психического зеркала).
Как за компанию не повеситься
В ноябре 1978 года в джунглях Гвианы произошло одновременное самоубийство 900 человек в результате проповедей преподобного Джима Джонса, одного из идеологов и создателей культов смерти. Отцы и матери травили себя и своих детей, дети – себя и своих братишек и сестренок, своих любимых собачек, обезьянок, кошек и, мучаясь в предсмертных судорогах, ложились на землю, крепко держа друг друга за руки. Джим Джонс подгонял их через громкоговоритель, сидя в похожем на трон кресле, над которым было такое: «Кто забудет свое прошлое, в того оно выстрелит из пушки».
У известного русско-американского социолога и культуролога Питирима Сорокина, одного из основоположников теории социальной стратификации и социальной мобильности, есть работа «Самоубийство как общественное явление». Почти вся она посвящена социальным, экономическим, даже политическим причинам, толкающим человека на суицид. Но Сорокин как ученый не мог не заметить и неких странных феноменов, заставляющих человека расстаться с жизнью.
«Самоубийство, – пишет он, – явление настолько странное, настолько необычное по своей природе, что заслуживает самого тщательного изучения. Помимо чисто научного интереса изучение его необходимо еще и потому, что оно может иметь весьма важные последствия для практических целей: число самоубийств с ростом культуры и цивилизации очень быстро растет, в нашу эпоху оно растет настолько быстро, что становится какой-то эпидемией, угрожающей всему обществу вообще и каждому из его членов в частности».
Сорокин находит, что одной из простейших социальных причин самоубийства служит так называемое подражание или заражение. Он напоминает нам то, что мы сто раз наблюдали сами. Стоит в какой-то компании, группе зевнуть одному человеку, как за ним начинают зевать и другие. Причем они делают это без всякого осознания. «То же относится и к явлениям смеха, печали, негодования и т.д. Особенно ясны явления подражания в толпе. Достаточно одному в театре крикнуть «пожар» и броситься из театра, чтобы все остальные, как стадо баранов, бросились, давя друг друга. Достаточно иногда в битве одному солдату броситься в бегство, чтобы и остальные последовали его примеру. То же происходит и при эпидемии самоубийств. Достаточно иногда бывает одного случая самоубийства, чтобы вызвать ряд других самоубийств – «подражаний». В 1813 году в одной французской деревне повесилась одна женщина, и сразу же после нее повесились на том же дереве много других женщин. В 1772 году в доме инвалидов повесился на одном крючке один инвалид, и вслед за ним повесились один за другим на том же крючке 15 инвалидов. Что здесь действовало простое заражение (так же, как и при эпидемии холеры, например), видно из того, что достаточно было снять крючок, чтобы самоубийства прекратились.
То же самое повторилось и в одной булонской будке, где повесились подряд несколько лиц. Таких фактов можно привести бесконечно много. Во всех этих случаях человек кончает с собой без всяких оснований, просто в силу заражения примером. Не будь этого примера – едва ли произошли бы и самоубийства… Наша недавняя эпидемия самоубийств, особенно в средних учебных заведениях, в значительной степени обязана своим широким распространением подражанию. Так же как в силу подражания зачитывались Нат Пинкертоном…»
От волны не спрятаться, не скрыться…
Знаменитый психолог, психотерапевт, писатель Владимир Леви отмечает, что социально-психологические эпидемии и пандемии или, как он их определяет, псидемии все-таки бывают с разными знаками. Это не обязательно что-то плохое, может быть и что-то хорошее. В истории человечества это максимальное, крайнее и потому заметное проявление общечеловеческой нормы: постоянного взаимовлияния людей на уровне как сознания, так и подсознания, их всегдашнего взаимного психического заражения, взаимоиндукции, взаимогипноза.
Таким образом, в человеческие массы внедряются как всевозможные заблуждения, мифы и бреды (ведьмомании и бесоодержимости прошлых времен, алхимический «заворот мозгов» в средневековой Европе, коммунистические и фашистские идеологемы недавних лет), так и язык, культура и нравственность, новые формы менталитета.
С одной стороны, часто бывали псидемии агрессивности и насилия, периоды всеобщего яростного остервенения – самые крупные из них перерастали в войны. «Но псидемическим путем распространялись и распространяются массовые религиозные-идеологические движения, и в их числе такие разные, как христианство, ислам, буддизм, коммунизм... Было и есть поныне еще и множество эпидемий ограниченного характера, в том числе и религиозно-сектантских движений, подростково-молодежных драйвов (хиппи, панки, металлисты и пр.) Постоянно возникают «тихие» псидемии различных суеверий, мод, привычек, обычаев, бзиков...»
Владимир Леви считает, что очень важно принять во внимание – люди, попавшие внутрь псидемии, одержимые ею, не отдают себе в этом отчета, не понимают, что находятся во власти психической инфекции. Они не в силах этого понять, пока не выйдут из гипнотического поля. Футбольные и музыкальные фанаты считают свое поведение результатом собственных осознанных решений, своим добровольным выбором, своим, а не навязанным кем-то или чем-то образом мыслей и образом жизни. Но это, конечно, не так, и у многих из этих зомби со временем наступает отрезвление и похмелье, как и у тех, кто в свое время подпал под массовый гипноз культа Гитлера или Сталина.
Дальше Владимир Львович выстраивает жизненный цикл очередной псидемии, состоящей из четырех фаз.
Первая: скрыто-подготовительная, латентная, накопительная – исподволь собирается некий потенциал. Скажем, «призрак бродит по Европе»...
Вторая: взрывная вспышка, порождающая псидемическую волну. Обычно в эпицентре будущей вспышки оказывается какая-то пассионарная личность, вокруг которой образуется активный, «ядерный» человеческий слой (образчик – Христос и его апостолы). И почти обязательно происходит некое инициирующее событие – распятие Христа, нисхождение Будды, публикация коммунистического Манифеста, «пивной путч» в Германии...
Третья фаза: экспансия (распространение) и структурация – преобразование первоначальных пассионарных движений в социальные организации и институты, в культуры и субкультуры, а далее в образ мыслей и чувств, в ментальность людей. Псидемическая волна ширится, захватывает все новые пространства, новые мозги, души... Большие волны разделяются на сильные самостоятельные потоки, дают, наподобие опухолей, отдаленные «метастазы», которые начинают жить самостоятельной жизнью.
Наконец, четвертая фаза, которую можно назвать фазой сжатия или локализации. Волна распространения скоро ли, долго ли угасает. На пространствах ее прохождения остаются человеческие миры, этой волной более или менее измененные. Так остался после периода экспансии христианства христианский мир, после победного шествия ислама – мусульманский. После апофеоза и угасания движения хиппи в разных странах на какое-то время остались субкульты, сообщества, колонии хиппи. Постепенно они все более сжимались по масштабам и деградировали, но какая-то часть «наследственных» хиппи до сих блюдет их дух и традиции, сленг и прочие субкультовые атрибуты. То же самое произошло у нас с бардовским движением, такова же судьба металлистов...
В развитых обществах с дифференцированной инфраструктурой псидемии принимают более канализированный, социально-слоевой или скорее социально-коридорный характер. Но со второй половины ХХ века создание псидемических волн все более становится делом бизнеса и политики, полем продуманных социальных стратегий и технологий неких узких заинтересованных группировок. Это понятно: с каждой волны, сопровождающейся массовым влечением к чему-то, спросом на что-то, если заблаговременно подготовиться, можно собрать изрядный финансовый или политический урожай. Собственно, цель всякой рекламы и есть возбуждение и максимальное увеличение, а значит – продление псидемической волны нужного кому-то содержания...
Владимир Полканов 
