Софья Райзман

Фото Леся Иоффе

Про начало

Были какие-то совсем ранние повороты судьбы, которые меня связали с творчеством. Неосознанные. Отдали заниматься в балетное, заставляли книжки читать. Мои родители познакомились в художественной школе, когда им было по 9 лет. Искусство и творчество в семье было совершенно обыкновенным делом, практически бытовым. Всё это сидело внутри, росло и ждало подходящего момента, чтобы дать какие-то плоды. А потом пришло время принимать какое-то решение. Почему-то у нас в стране так устроено, что ребёнок в 16 лет выпустился из школы и должен принять решение, кем он будет всю свою оставшуюся жизнь. Я стояла на распутье и не хотела ничего решать. Подумала и пошла туда, куда меня понесло течением. Поступила в институт, в который меня взяли без экзаменов. На факультет предпринимательства в культуре. Меня несло совершенно бесконтрольно, я ничего не понимала. Училась там и однажды весной поняла, что нахожусь совсем не там, что мне все это неинтересно и я не смогу этим заниматься. И одна девушка мне сказала: «Соня, сейчас идут прослушивания в театральные вузы, сходи, попробуй, просто почитай!» Я просто пришла и почитала. И что-то у меня получилось, не гениально, но я поняла, куда надо идти и зачем всё это нужно. 

Про учёбу

Пару раз в моей жизни было так, что я не испугалась и пошла до конца. Я думала, что меня никогда не возьмут, я не готовилась, ни с кем не занималась, начала готовиться за две недели до экзаменов…  Но всё свершилось. Вообще мне кажется, не я выбрала режиссёрский факультет ГИТИСа, а он меня и до сих пор меня несёт по жизни в этом направлении. Я сразу поняла, что я отсюда никуда не денусь. Что это лучшее из всего, что могло со мной произойти. Конечно, я примерно представляла, как проходит театральная жизнь в Москве, и была наслышана об ужасных трудностях. Все, кто имел к театру отношение, кричали мне, звонили моим родителям: «Нет, ни за что не пускайте ее туда! Она сломает себе жизнь, психику и всё на свете!» И мне кажется, что первые полтора года для любого человека, даже для тех, кто с первого класса в театральном кружке или у кого вся семья — артисты, для любого человека это время переломное. Сколько бы ни было у тебя сил — это очень трудные времена. Ты резко перестаёшь быть ребёнком. Эта профессия очень взрослая, она требует возраста, сразу опыта в тебе, тебе приходится сразу впиваться во все обстоятельства жизни. Сразу! Если ты этим не занимаешься, то просто закончишь четвёртый курс и… ничего. Даже если у тебя будет работа — всё равно НИ-ЧЕ-ГО. А здесь тебя сразу окунают в воду, и ты барахтаешься. А потом, третий и четвёртый курс работаешь с тем, что успел в себе натренировать.

Про первый яркий момент на сцене

Мы играли наш первый спектакль «Четвероногую ворону», и впервые в 39-ю аудиторию пришел зритель. Мы играем, и я понимаю, что зал разрывает от смеха. Люди сидят очень близко, их лица освещены прожекторами, и я их вижу. Они сидят, плачут, задыхаются от смеха, «не могут», оттого что ТАК в них попадает то, что происходит на сцене. И как будто произошла отдача за все четыре года, которые я мучилась, «парилась», сомневалась во всём. Вдруг стало понятно, для чего всё это. Не для того, чтобы кто-то поржал, а для того, чтобы диалог зрителя с тем, что происходит на сцене, — состоялся. Вот тогда начинаешь задумываться: «А для чего театр нужен? Для того, чтобы я вышла на сцену и все на меня посмотрели, или для того, чтобы режиссёр свою рефлексию, страхи и переживания транслировал?» Нет. Театр нужен для того, чтобы этот диалог происходил. Чтобы скорее зритель, а не мы, что-то проигрывал, что-то нам говорил. Для них это всё. Искусство — вообще терапия, но театр — самая мощная. Возможно, поздно, что это понимание пришло на четвёртом курсе, но случилось это где-то тогда. 

Про то, что есть сейчас

Многие, кто выпустился из ГИТИСа, могут смотреть на мою судьбу и думать: «Ой, бедная Сонечка, как же она живёт? Не с главными ролями в «том самом» театре, а вот здесь, в компании своих однокурсников. Так она и будет до конца своих дней гнить и ничего с ней уже не произойдёт». Есть и такие мнения. Есть те, кто звонит мне и спрашивает: «И это всё? Это всё, чего ты хотела?» А есть те, кто думает: «А что может быть просто лучше?» Моя философская задача принимать то, что у меня есть, то, чего я своими силами добиваюсь, и принимать это как наивысшее счастье. Пока все живы и здоровы, о большем мечтать даже не приходится. Пока что говорить? Я же не 12 и не 20 лет играю в театре, а всего лишь год.

Про «новую драму»

У новой драматургии сейчас очень много проблем. Она ещё не оформившаяся, не всеми признанная, но как будто стоит на пороге того, чтобы иметь свои твёрдые и понятные очертания. В любом материале, за какой бы мы ни взялись, если идёт разговор о человеке, то с ним можно работать. Если это будет такой перекос, ради «чернухи», я не возьмусь за это, и мне это будет неинтересно. Бессмысленно кого-то шокировать или пугать, это, по-моему, уже давно много раз сделано и сейчас уже не несет в себе никакой культурной ценности. Но если в жизни всё радужно и у человека всё хорошо, вряд ли с ним может что-то интересное произойти. Об этом, наверное, неинтересно говорить. Не то чтобы мне интересно говорить о страданиях, о боли, нет. Мне интересно говорить и думать о том, что происходит с человеком. Главное — не впадать в крайности.

Про кино

В жизни бывают разные обстоятельства, но если бы сейчас была возможность, я бы напряглась и не стала растрачиваться на съёмки. Не то что я об этом очень жалею, но сниматься в кино тоже надо учиться. А меня учили всё-таки чуть-чуть другому. В кино ты вообще не владеешь ситуацией. Ты приходишь на площадку, тебя одели, накрасили, дали текст, и хочешь не хочешь, всё случается в эти несколько секунд дубля. Я там потратила слишком много сил, нервов, и там нет зрителя, который будет тебе что-то отдавать. И вообще, кино имеет смысл, только если свершилось КИНО. В нашем кино должен появиться какой-то герой, какой-то Бэтмен. Он не пойдет на поводу ни у кого, ни у чего. Ни у  госзаказа, ни у продюсеров канала…

Про МТЮЗ

Может, оттого что мы все вместе сюда ввалились, может быть, поэтому было легко… Может быть, потому что ничего сложнее учёбы нет? А может быть, я сейчас нахожусь в процессе перехода в театральную жизнь и только через несколько лет пойму, каково это. У меня были свои стереотипные представления насчёт театральной жизни, несмотря на то что я училась на режиссёрском факультете и крутилась в этих кругах, я всё равно представляла, что стоит прийти в театр, и сразу будут стёкла в гриме. Но тут, видимо, какая-то феноменальная обстановка, и об этом говорят и здесь и вокруг, что в ТЮЗе с труппой и руководством театра таких проблем нет.

Про три желания

Первое желание: когда я дорасту — поставить ещё один спектакль с наибольшим количеством бывших однокурсников. Второе… грустное, которое уже никогда не сбудется… есть несколько режиссёров, которых уже, к сожалению, нет с нами, я бы хотела поработать с ними. А третье желание: мне хотелось бы, чтобы в нашей стране была свобода. И театральная и гражданская. Вообще желаний больше чем три... но мне кажется, что джинн не нужен для того, чтобы сделать то, что ты хочешь, если ты по-настоящему знаешь — как и что.

Про идеальный театр

Грустную историю нельзя рассказать грустно. Это театр без страданий, но рассказывающий о самых важных вещах для человека и его жизни. Такой театр будет заставлять смеяться зрителя, раскрываться и подключаться так, чтобы можно было в себя впустить всё до последней крошки, то, что актёры пытаются сказать. Идеальный театр — это театр гуманистический. Без амбиций.