Митинг как театр

Не люблю, когда нашу политическую жизнь сравнивают с театральным представлением. Обидно для обеих сторон: и для театра, и для политики. Нашим политическим деятелям всегда не хватало артистизма, а спектаклям последних лет - захватывающей и поистине судьбоносной интриги. Как бы ни разворачивался сюжет сценической трагедии, игра есть игра. В какие бы одежды ни рядилась политическая борьба, она чаще всего заканчивается кровью.

Другое дело - митинг, массовое шествие, манифестация. Нравится или не нравится, но элемент театра здесь - неизбежен. Нужны декорации, нужна режиссура, нужны главные герои (друзья и враги), нужна массовка, которая претендует на место протагониста. Митинг являет собой некую демонстрацию чувств, страстей, позиций, которая, как всякая демонстрация, подразумевает не только искренность представления. Ибо митинг - это некий синтез коллективного бессознательного и коллективного сознательного, это страсти толпы, искусно провоцируемые авторами митинга.

Как известно, Бертольт Брехт, создавший "театр века науки", эпический театр, не любил не только Аристотеля, но и систему К.С. Станиславского. Он хотел, чтобы театр заставлял думать, а не страдать. Ему казалось важным, чтобы зрители не попадали в плен иллюзий и не впадали в коллективные трансы. Он понимал марксизм как торжество разума и индивидуальности и поэтому терпеть не мог ни гитлеровских парадов, ни "свободных массовых волеизъявлений" подданных Ульбрихта и Сталина. Он презирал толпу, охваченную патриотическим или националистическим порывом, противопоставляя ей союз независимых личностей, которые отвечали сами за себя. Он боялся комплекса национальных переживаний, которые привели фашизм к власти.

Разумеется, у российских людей свои традиции, но парады и празднества 30-х годов в Берлине и Москве строились по одной схеме. Схеме, которая - увы! - не чужда и нашим демократам. Не хочу кощунствовать, но как театровед не могу не отметить опасного увлечения ритуальностью и мифологизацией реальности, которыми были пронизаны народные похороны трех молодых и прекрасных людей, погибших в дни подавления антидемократического путча. "Несчастна страна, в которой нет героев! - Нет. Несчастна та страна, которая нуждается в героях". Это тоже Брехт, "Галилео Галилей". Дело, впрочем, не только в модели, но и в ее качестве. Есть предел восприятия трагического, даже древние знали, что последней пьесой тетралогии должна быть сатирова драма, то есть, по-нашему, комедия. Чувство меры - это божественное чувство, высший разум, который нужен во всем.

К сожалению, в проведении массовых мероприятий демократы всякий раз стремятся дать симметричный ответ "красно-коричневым", разжигая коллективное бессознательное, п попросту - страсти толпы, что всегда вызывает чувство неприязни. Тем более что разжигаются сходные инстинкты: очень часто, когда стотысячная толпа кричит: "Судить!" - она уже не помнит, кого судить и за что, - важен мотив расправы. Уверен, что многие наши демократические лидеры помнят роман Эрнеста Хемингуэя "По ком звонит колокол" и, наверное, любят его. Пожалуй, именно в нем с трезвым мужеством вынесен приговор гипнотическому романтизму массовых расправ и массовых политических акций - очень часто люди, в них участвующие, забывают, зачем они вышли на улицы, и торжествует разгул низменных страстей.

К чести москвичей, пришедших девятого февраля 1992 года к Белому дому, их разум не кипел возмущением. Я понимаю, что десятки тысяч людей, слабо откликающихся на коллективные скандирования, обескураживали организаторов митинга, но если тем нужны были ревущие массы, они должны были пойти на Манежную площадь. Именно на Манеже митинг проходил по классической советско-фашистской схеме, когда должны были закипать мозги и массовый энтузиазм мог быть направлен на разрушение до основания чего угодно. Надо сказать, что устроители митинга на Манеже преуспели в своем ремесле немало: толпа была разогрета весьма основательно. И здесь, конечно, люди у Белого дома конкурировать не могли: они не хотели кричать "Свобода" или "В отставку" так же энергично, как их соперники. Замечу, что организаторы демократического митинга по-прежнему рассчитывали на энтузиазм масс, чего делать вовсе не надо. Ибо всем известно: есть люди, которые всегда готовы написать письмо в газету или на радио, а есть люди, которые никогда не станут этого делать, хотя читают и слушают куда больше первых. Демократия должна ориентироваться не на массу, а на личность, не на переживание, а на размышление, на личное, интимное чувство, а не на коллективную истерику. На интеллектуальный театр, а не на театр экстаза.

Увы, должен признать, что лучшим политическим оратором на площади Свободы был Геннадий Хазанов - его монолог от имени Жириновского был нам важнее, чем еще одно политическое заклинание, требующее бешенства гражданских страстей. Он угадал жанр, угадал природу мыслей и чувств людей, пришедших к Белому дому. Это был совсем другой театр, чем тот, что разворачивался на Манеже. Однако после его ухода от нас опять требовали коллективных выкриков и природных признаний.

За демократов обидно. Они должны понять, что их поддерживают люди, которые не хотят быть статистами в коллективных экстатических бдениях. А потому - нужен иной театр: жизнерадостный по существу и безупречный по темпоритму. Дерзко интеллектуальный. Особенно в ситуации, когда реальность угрозы исходит не от уличной толпы, а от скрытых сил, которые с помощью брехтовского очуждения можно сделать явными.

Словом, нужен асимметричный ответ, который требует выдумки, таланта и знания шуток, свойственных театру.