Борис Парамонов Советская пресса уже бьет тревогу: русским людям на Западе грозит опасность превратиться в носильщиков, батраков и проституток. Наличные опыты появления новых русских землепроходцев дают как будто именно такие результаты. Очень приблизительные подсчеты показывают, что с принятием нового закона о выезде в первый же год на Западе окажется то ли полтора, то ли тридцать миллионов человек из Советского Союза. Вот эти миллионы и попадут на означенный рынок. Как всякий рынок, он построен на жестокой конкуренции, и шансы новичков на нем минимальны. Естественно, русские готовы к демпингу; но к нему отнюдь не готовы арабы, которые, по слухам, уже начинают наших бить. Итак, в этой, так сказать, колонизации Европы русским уже уготована роль новых выходцев из третьего мира.
Мне сдается, однако, что русские в Европе, да и всюду, куда они доберутся, сыграют скорей роль не арабов, а евреев.
Начнем с самого веселого: с проституции. В свое время еврейские девушки, чтобы выйти из черты оседлости, приобретали в больших городах желтый билет - и устраивались с этой ксивой на какие-нибудь "высшие женские курсы". Так что проституция - это не проблема; big deal, как говорят американцы, что значит: подумаешь, бином Ньютона. Кстати сказать, мне однажды попалась статистика, устанавливающая, что русские среди этнических меньшинств в Соединенных Штатах стоят на первом месте по уровню образования.
Говорят также, что какие-то казаки пахали землю в какой-то Аргентине. Это не столько традиция, сколько инерция, косность, "застой". Новейшая русская история оглушительно подтвердила подозрения, давно уже закрадывавшиеся в отдельные беспокойные умы: что "почвенность" русских - миф. Миф этот сложили различные "кающиеся дворяне" - или "аутсайдеры" вроде Достоевского, который прежде всего самого себя хотел в почве закрепить: уж больно его заносило ввысь и вширь, он хотел себя, русского человека, по собственному же рецепту, "сузить". Этот проект, однако, не состоялся: дальнейший опыт показал, что русским гораздо интереснее читать Достоевского, чем землю пахать. Я говорю сейчас не об "аграрной проблеме в России" и не о социальной стратификации, львиную долю населения зачислившей в крестьяне, но о национальном гении, "русской идее", если угодно. Говорят, что в продовольственных нехватках виноваты большевики, согнавшие крестьян с земли; ну а кто в большевиках виноват? - может спросить какой-нибудь еврей; и ведь спрашивают! А в ответ русские (из "Нашего современника"): вы, евреи, и виноваты; вы и есть большевики.
Давайте предложим компромисс: те и другие виноваты, те и другие большевики. Вопрос не в том, как попасть в большевики (как под трамвай - никому не заказано), а в том, как из них выйти. Если б товарищ Сталин по счастливой случайности не был антисемитом и сохранил в ЦК столько же евреев, сколько их было в каком-нибудь двадцатом году, то перестройка началась бы уже 6 марта 1953 года - и закончилась аккурат к ХХ съезду КПСС, который и объявил бы о самороспуске этой почтенной организации, сыгравшей столь позитивную роль в отечественной истории. Роль эта определяется одной бесспорной заслугой: КПСС превратила русских людей в евреев. Только они этого еще не поняли.
Это понял тот же Достоевский: ценность человека определяется не участком земли, а готовностью выжить на каторге, которая наделяет клиента, по выходе, паспортом. Как стало ясно, этому паспорту лучше всего быть заграничным. Русский человек оторвался от почвы и полетел. И хотя этот полет чаще всего происходит на самолетах Аэрофлота, все же маршрут его, скорее, метафизический: Запад, как известно, - это тот свет. Проблема русского человека не в том, чтобы вернуться к земле, а чтобы обжиться на том свете. Для этого прежде всего надо избавиться от страха полета. Впрочем, он давно уже летает - с семнадцатого года по крайней мере. Нужно только осознать и легализовать это состояние - воспринимать его не как срочную службу в воздушно-десантных частях, а как бессрочный отпуск: от земли, от "почвы". Что, собственно, и делается - выдачей тех же заграничных паспортов, где графа "национальность", если бы она заполнялась, знала б единственное слово: еврей.
По-английски "вечный жид" звучит гораздо нейтральней: Wandering Jew. Глагол to wander - значит бродить, скитаться. Грядущий тип советского человека можно обозначить как "передвигающийся русский".
Один поэт-авангардист, побывавший в Америке, ответил на вопрос об экономических перспективах: как-нибудь Запад прокормит. Русские давно уже превратились в нацию поэтов-авангардистов - как евреи, которые, собственно, и не переставали быть таковыми: шутка сказать, Библию написали! Это почище Д. А. Пригова. Впрочем, поэтом-авангардистом в СССР является любой "несун", не желающий производить "простой продукт". Литературоцентричность обоих народов дает самый разительный пример внутреннего совпадения. У обоих жизнь сосредоточена вокруг неких священных текстов; собственно, любой текст (то есть обращение реальности в слова) объявляется священным, священным сделалось текстописание. Возникает впечатление, что евреи - единственный народ, избежавший библейского проклятия: готовы прокормиться чем угодно - умом, талантом, хитростью, изворотливостью, жульничеством, посредничеством, чужой благотворительностью, собственной гениальностью - только не путом, поливающим землю. Так ведь сюда же и русские норовят, вот эти самые поэты-авангардисты! Авангардизм евреев - в их довременной догадке о грядущем превращении мира из производственной площадки в "сферу услуг". Семьдесят лет большевизма стоили русским четырех тысяч лет еврейской диаспоры: они наконец-то начинают дезертировать из "группы А".
Любая промышленность - тяжелая. Дайте людям отдохнуть, сбросить тяжесть. От работы лошади дохнут. Долой лагерную трудотерапию.
Не тянет, как известно, своя ноша. А была ли такая когда-нибудь у русских? Не будем, на манер Ивана Бабичева, родного брата-большевика обвинять в том, что это он сделал нас бродягами по диким полям истории (то есть евреями!). Сама русская история, во всем ее немалом объеме, - это вавилонское и египетское пленение: "Государство пухло, а народ хирел". Та же земля - чья она была? Даже, в конечном счете, не господская - а царская, фараонова. Русские, по существу, были "безземельны" - чем не евреи? Это подчеркивалось именно обилием пространственной и всякой иной плоти. И сейчас надо радоваться не столько перспективе "фермерства", сколько исходу из Египта. Можно на это возразить, что "фараоны" были не только пленом, но и предметом гордости: милитарная государственность льстила русским. Это что-то вроде "ребяческого империализма", свойственного младенцу Мандельштаму, если брать ту же область эстетического. Но тут имеется и высокое оправдание, опять же миссия: спасение Европы от натиска с Востока, от монгольских орд - как вот государство Израиль противостоит мусульманскому миру. Всякое случается в истории: не только русские в евреев обращаются, но, бывает, и наоборот.
Итак, с миссией все более или менее ясно. А где миссия - там и мессия. Сходство следствий - пресловутый мессианизм обоих народов - можно объяснить сходством причин: это не что иное, как многотысячелетняя жизнь в гетто. Русская история - то же гетто, "гетто избранничеств", хотя бы потому, что другого человеческого типа, нежели "поэты", она, почитай, не знала. По-другому это называется эскапизм - бегство от действительности. Но от нее бегут только тогда, когда она сама к себе не подпускает: кто же при случае откажется "хорошо покушать"? Эскаписты действительность заменяют знаками, и еврейские "деньги" ("ревнивый бог Израиля") - того же достоинства, что и русские стихи.
Но вот наконец гетто ликвидировано, блокада прорвана, окно в Европу прорублено. Новые пришельцы в "большой мир" поражают аборигенов ни с чем не сравнимой переимчивостью - то есть, казалось бы, отсутствием лица. В Соединенных Штатах на эту тему сделан талантливым Вуди Алленом фильм "Зелиг", о котором респектабельные американские евреи говорят с кислой миной. Его герой попеременно превращается в тех людей, с которыми вступает в очередной контакт: он побывал греком, индейцем, кем-то еще и даже постоял в толпе приближенных фюрера. Поэтому очень велик соблазн говорить об актерстве евреев, точнее - об "имитаторстве" (Шкловский), то есть, в конечном счете, отсутствии собственной души (не хоронить в церковной ограде!) Но ведь то же случилось и с русскими, когда они вышли в мир, в девятнадцатом веке. Прочтите статью Бердяева в "Вехах", и будет ясно, о чем идет речь: русский человек был гегельянцем, позитивистом, материалистом, ницшеанцем, дарвинистом, марксистом, неокантианцем, махистом... А как только нашел вроде бы свое - "религиозную философию" - так тут же и в сугубых бегах очутился, в подлинной уже диаспоре (тот же Бердяев).
Надо ли говорить о том, что всемирный следопыт и гражданин мира остается все тем же местечковым интровертом? Общительность - то есть в данном случае реальный контакт чуть ли не со всем миром - не исключает замкнутости на себе. Интроверт может быть очень даже общительным и говорливым, но это носит у него вполне истерический характер. Общительность есть в этом случае форма элиминации собеседника: говорю потому, что не хочу дать другому рот раскрыть. Разве неясно, что мы описали здесь тип "еврея в мире", при всей его вездесущести занятого исключительно собственными проблемами? Это не высокомерие, но исключительно интровертность. Но ведь то же самое, один в один, можно сказать и о русском, удивляющемся, почему его литовцы не любят: он ведь их совершенно искренне не замечает или, что не лучше, принимает за своих.
Однажды эмигрантский журнальчик, перепечатывая статью Бердяева "Христианство и антисемитизм", решил немного поправить великого философа: слова "еврейское самохвальство" заменил словами "еврейское самосознание". Вот это и есть то самое, о чем я говорю, никто не хвастается, просто говорят исключительно о себе - и ни о чем другом говорить не могут. Это и есть, если хотите, мессианизм.
Неужели Куняев и компания не видят, как близки они к этому типу, самохвальство отождествляющему с самосознанием? И такая же обидчивость: некий еврей (из наших) в "Джерусалем Пост" подсчитал, сколько в книгах Солженицына евреев и какой процент среди них составляют "положительные"; выяснилось, что процент незначительный. Но ведь в "Нашем современнике" занимаются точно тем же в поисках русофобии. Эта коммунальщина напоминает однажды сказанное Розановым: в еврее ужасно много бабы - оттого его и бьют. Однако и о самом Розанове было сказано: вечно бабье в русской душе. Увы, Куняев не еврей, как и Розанов: речь идет не столько о содержании, сколько о структуре, "форме" души, психологическом складе, дающих поразительные русско-еврейские совпадения: совпадения в "высоком" и в "низком", в "самохвальстве" и в "самосознании".
Написав последнее слово, я, однако, задумался: а так ли это с русской стороны? Когда Евтушенко опубликовал "Бабий Яр", последовало категорическое: в одну могилу с ними не ляжем. И тут отнюдь не о ритуалах говорилось. Это то же самое, что Мандельштаму отказать в "правильной" лагерной смерти, хотя, казалось бы, какие уж ритуалы и церемонии в лагерях. Еще раз: здесь речь не о культуре как содержательном моменте национальной жизни, а о судьбе - категории абсолютно формальной: не материя и материал жизни, а ее "дизайн", "идея". Как-то трудно держать в сознании, что дизайнером человеческой жизни является ее смерть; это "экзистенциализм", которого мы еще не проходили. И если впрямь существует какое-то принципиальное отличие евреев от русских, то оно в следующем: евреи научились жить на уровне судьбы, осознание которой требует от человека готовности ко всяческим отказам. Главнейший из них - от "почвы". Евреи Шагала летают, как бы ни был хорош Витебск. Шагал и сам всю жизнь летал; его Витебск, как и панно Метрополитен-оперы, - пустяки по сравнению с этой готовностью к воздушным перемещениям. Это значит: всякое "художество" - вторично, король Лир важнее Шекспира. Даже язык, этот "дом бытия", не важен: на скольких языках говорят евреи? Вот это и есть подлинная религиозность: пребывание на границе с небытием. Всякая "почва" и всякая "культура" в таком соседстве поневоле будут восприниматься иронически, в моменте их исчезновения.
Бродский сказал однажды: кочевников боятся потому, что они ставят под сомнение идею границы. Это было сказано по поводу еврея Достоевского.
Трудно, однако, русскому примириться с мыслью, что его дом может взлететь на воздух, даже если речь об этом вести в терминах не подрывного дела, а религии. Впрочем, религия - это и есть своего рода подрывное дело, даже христианство с его церковным уютом, напоминающим о ньютонианстве, а не об иудейской теории относительности. Здесь очень важен момент отказа от геоцентричности - этой глобальной "почвенности". Еврейская диаспора стала первоначальным наброском этой коперниканской революции. Отказаться от земли, оставаясь в ее пределах, - это и есть диаспора. Повторю уже ранее сказанное: это был прообраз всего дальнейшего движения культуры, догадка о всеобщей судьбе. Антисемитизм в этом контексте - простое нежелание выйти из дома, оторваться от теплого очага. У Слуцкого есть потрясающие стихи - как он поднимал в атаку: бойцы врастают в землю, и думают они о телятах. Нужно ли напоминать о том, что Слуцкий был еврей и комиссар?
Вот мы и добрались до лакомого сюжета. Как известно, жиды и комиссары продали Россию швейцарским банкам и из Швейцарии же доставили на место событий главного агента. Недавно я побывал в Швейцарии; самое интересное, что я увидел, - это толпы арабов на набережной Монтре, расположившиеся там запросто, по-семейному, с женами и детьми, чуть ли не в кочевых кибитках. Это отнюдь не нефтяные шейхи, а отельная обслуга. Но при таком наплыве обслуги господа, как сами понимаете, перебираются в другое место. Из чистой публики в Монтре остались, кажется, только Чарлз Спенсер Чаплин и Набоков, да и те лежат на местном кладбище. Это говорится к тому, что под швейцарские банки подведена хорошая мина - и подвели ее сами же "банкиры", сами же "евреи". По-другому это называется суетой сует - и всяческой суетой, которой предстает пресловутый "капитализм". Почвенники думают, что на "почве" можно отсидеться, обрести стабильность. Небольшая поправка: в "почву" можно лечь, как Набоков в Монтре, и только этот вклад будет поистине надежным.
Впрочем, Чаплина как раз после похорон и выкопали из могилы - с целью получить выкуп за труп.
Вышесказанное, надеюсь, основательно подводит к мысли об идентичности "араба" и "еврея", или, по-другому, революционера (комиссара) и банкира. Эта тождественность не дает покоя почвенникам всех стран, усматривающим здесь некий грандиозный, совсем уж супержидовский заговор: как это так случилось, что в революцию 1848 года в Париже спалили все банки, а Ротшильда не тронули? И эти подозрения никак не рассеиваются тем фактом, что все без исключения "утопические социалисты" (Маркс в том числе) настаивали на еврейской сущности капитализма с его эксплуатацией трудящихся. Но это поистине дело случая, кем станешь - банкиром или революционером. Так Булгарин в повести Тынянова сравнивал себя с Пушкиным: оба писали, оба старались угодить начальству; и прибавлял шепотом: только одному повезло, а другому - шиш. Вот и Ротшильду повезло, а Троцкому нет, хотя этот последний и сам на своем веку спалил немало банков.
Это не означает, что на пожарище нельзя "обустроиться". Еще как можно! Евреи, собственно, только этим и занимаются. Но ведь и тут они "всечеловечны": громко выговаривают то, о чем другие ханжески помалкивают. Осиротевшая мать сначала поплачет, а потом возьмет и напишет повесть о Зое и Шуре - и весь остаток дней собирает дивиденды с трупов своих детей, даже переживает вторую молодость. Вот кто упырь-кровосос, или, по-другому, капиталист. Но винить здесь некого: делать из беды антрепризу ничуть не порочнее, чем из нужды добродетель.
Здесь намечается путь российского посткоммунистического будущего: осознать, что на пожарище самое ценное - дым, а не удобренная золой почва. Пора позабыть подсечное земледелие, да и вообще земледелие. Иные поля, иные заботы развертываются перед русским человеком. "Сошел и стал окидывать тех новых луж масла". Что такое "Америка"? Это не достигнутый "уровень потребления", а готовность начать заново, с нуля. "Эмигрировать". Америка, со всеми ее бензоколонками и прочими увесистыми facilities, - грандиозный воздушный замок. Английское слово facility значит одновременно "оборудование", "аппаратура", "техустройство" - и "легкость", "податливость", "отсутствие препятствий", "благоприятные условия". То есть, как уже было сказано, деньги делаются из воздуха, из дыма. Это "биржа". Это "еврей". Но это и основной онтологический закон: "дом бытия" - в воздухе, или, если вам так больше нравится, корни человека - в небе.
Есть знаменитая книга, которая, похоже, станет модной в России: "Протестантская этика и дух капитализма". Макс Вебер доказывает, что современный капитализм, с его рациональной методикой организации производства, создан религиозным духом христианских пуританских сект. В подробности тут входить незачем, выделю только такую мысль: успех в делах стал компенсацией за отказ от гарантированного спасения в посмертном существовании, следствием некоего экзистенциального отчаяния. Не менее знаменитый в свое время Вернер Зомбарт доказывал другое: современный капитализм - это умение манипулировать деньгами, выработанное, культивированное и сохраненное евреями; значит, капитализм - это еврейское создание. Эти точки зрения, однако, примиряются, если помнить одновременно и о знаковой природе денег, и об условности "спасения". Отчаяние может овладеть не только при виде безответного неба, но и при зрелище печных труб разрушенного земного дома. Нужно только не забывать о том, что первыми, а если угодно - вечными погорельцами мира были и остаются евреи. Для полного сходства с ними русским остается только разбогатеть.
И они разбогатеют.
Нью-Йорк, 1991 г.
