Михаил Бабкин Во время празднования 1000-летия Крещения Руси, 8 июня 1988 года, Поместным Собором Русской Православной Церкви (РПЦ) впервые был принят Устав этой религиозной организации. Один из пунктов этого документа имел следующую формулировку (гл. VII, п. 22): «Церковное имущество, которым обладал архиерей в силу своего положения и должности и которое находится в официальной архиерейской резиденции, после его смерти вносится в инвентарную книгу епархии и переходит в ее собственность. Личное имущество скончавшегося архиерея наследуется в соответствии с действующим государственным законом о наследстве» (Устав об управлении Русской Православной Церкви. М.: Изд. Московской Патриархии, 1989. С. 17).
О принципиальной новизне правовой нормы, зафиксированной во втором предложении этого пункта, нами уже говорилось на страницах «НГР» от 20.06.12 и 05.12.12. Ниже мы проанализируем содержание первого предложения.
Прежде всего отметим, что в процитированном пункте упоминаются две категории имущества: церковное и личное. Встает вопрос: как провести грань между этими категориями? Ответ на этот вопрос дают, хотя и в общих чертах, церковные каноны и их комментаторы. Они говорят, что рукополагаемый в епископский сан перед своим посвящением должен объявить свое личное имущество, нажитое ранее или полученное от родственников. То есть должно быть известно то имущество, которым архиерей может распоряжаться на правах своей личной собственности. В канонах также указывается, что после кончины епископа перед передачей оставшейся его личной собственности наследникам клирики должны четко (по описи) отделить собственность епископа от церковного имущества (правила 40-е св. Апостолов; 24-е Антиохийского Собора; 41-е Карфагенского Собора.) Весьма подробно о разграничении церковного (называвшегося также казенным) и личного имущества архиереев говорилось в принятом в 1841 году и действовавшем до 1917–1918 годов «Уставе духовных консисторий» (ст. 113–115, 118–123 по редакции 1841 года и ст. 107–109, 112–117 по редакции 1883 года). (Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. Т. XVI: 1841 г. Отд. 1-е. Ст. 14409. С. 235–236; Там же. Собр. 3-е. Т. III: 1883 г. Ст. 1495. С. 126–127.)
На сегодняшний день в РПЦ нет документа, в котором регламентировался бы порядок разграничения церковного имущества и личной собственности иерархов. «Положение о церковном имуществе», о котором как о существующем неоднократно говорится в Уставе РПЦ, действующем начиная с 2000 года (гл. XV, п. 6, 9, 11, 34, 39), на самом деле до сих пор не выработано. В обозримом будущем это «Положение…» вряд ли появится, поскольку о его разработке не упоминается в планах Межсоборного присутствия – созданного в 2009 году совещательного органа РПЦ, основной задачей которого является содействие высшей церковной власти в подготовке решений по наиболее важным вопросам внутренней жизни и внешней деятельности РПЦ.
16 августа 2000 года Архиерейским Собором был принят ныне действующий Устав РПЦ, который 28 января 2008 года был утвержден высшей церковной инстанцией – Поместным Собором. В этом документе процитированный выше пункт Устава 1988 года (гл. VII, п. 22) воспроизведен почти дословно. Незначительное различие имеется лишь во втором предложении, получившем такую редакцию: «Личное имущество скончавшегося архиерея наследуется в соответствии с действующими законами».
Первое же предложение осталось без изменений (гл. X, п. 22). Рассмотрим его содержание: «Церковное имущество, которым обладал архиерей в силу своего положения и должности и которое находится в официальной архиерейской резиденции, после его смерти вносится в инвентарную книгу епархии и переходит в ее собственность» (Устав РПЦ. М.: Изд. Московской Патриархии. 2000. С. 33). Обращает на себя внимание то, что смысл этого предложения неоднозначен. Разночтения зависят от пояснительной оговорки: «которое находится в официальной архиерейской резиденции».
Например, возможно такое понимание текста: все церковное имущество, которым обладал архиерей в силу своего положения и должности, после его смерти вносится в инвентарную книгу епархии и переходит в ее собственность. Правда, в таком случае фраза «которое находится в официальной архиерейской резиденции», по существу, не нужна.
Возможен и иной вариант прочтения: лишь та часть церковного имущества, которым обладал архиерей в силу своего положения и должности, после смерти архиерея вносится в инвентарную книгу епархии и переходит в ее собственность, которая находится «в пределах» официальной архиерейской резиденции.
Судя по наличию пояснительной фразы, более вероятен второй вариант прочтения. Но в таком случае возникает вопрос: какова после смерти архиерея судьба того церковного имущества (которым обладал архиерей в силу своего положения и должности), которое находится «вне» его официальной резиденции? Например, если само имущество – построенная недвижимость, так сказать, «неофициальная» резиденция архиерея? Или движимое имущество вывезено в личную квартиру или загородный дом иерарха, или по воле того же иерарха находится у третьих лиц? Ведь в Уставе не говорится, что после смерти архиерея в инвентарную книгу епархии следует вносить то церковное имущество (которым обладал архиерей в силу своего положения и должности), которое находится вне официальной архиерейской резиденции.
По современным нормам церковного права (в отличие от норм права, действовавших до 1917–1918 годов) в РПЦ отсутствует практика четко разграничивать церковную и личную собственность, нет запрета на владение иерархами недвижимостью, архиереи могут передавать наследникам любое свое личное имущество, причем вне зависимости от категории этого имущества.
Так умышленно или по недосмотру в «учредительный документ» РПЦ внесен пункт с неоднозначной трактовкой по деликатному имущественному вопросу? Это нам неизвестно. Вместе с тем можно предположить, что указанное разночтение выгодно тем, кто по действующему в России законодательству является наследниками имущества архиереев, в первую очередь их родственникам.
При этом необходимо учитывать, что возможности распоряжаться церковным имуществом и денежными средствами у архиереев в постсоветское время стали практически неограниченными (в отличие от всех предыдущих периодов истории русской Церкви). Во-первых, из-за отсутствия какого-либо контроля со стороны государства. Ведь, согласно Конституции РФ (ст. 15, п. 2), «религиозные объединения отделены от государства», а в федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26 сентября 1997 года (№ 125-ФЗ) значится (ст. 4, п. 2): «В соответствии с конституционным принципом отделения религиозных объединений от государства государство: […] не вмешивается в деятельность религиозных объединений». Во-вторых, современное церковное «законодательство» предоставляет архиереям практически неограниченный доступ к церковным средствам. Например, в ныне действующем Уставе РПЦ сказано, что епархиальный архиерей «распоряжается финансовыми средствами епархии, заключает от ее имени договоры, выдает доверенности, открывает счета в банковских учреждениях, имеет право первой подписи финансовых и иных документов» (гл. X, п. 18.я3). При этом как бюджеты епархий, так и в целом общецерковный бюджет являются тайнами, доступ к которым имеет лишь очень узкий круг лиц.
Таким образом, в ныне действующем Уставе РПЦ имеется брешь, с помощью которой заинтересованные лица имеют практически неограниченные возможности вывода церковного имущества в «гражданской офшор».
