Александр Аничкин
Военные патрули – сегодня часть парижской жизни. C'est la vie parisienne: повышенная готовность к возможным терактам!
Фото Reuters
Не могу привыкнуть к странному «осадному положению» в большом и мирном европейском городе: приезжаю на электричке в Париж и первое, что вижу – навстречу военный патруль. Не полиция, а именно солдаты – в полевой маскировке, автоматы наизготовку, лица настороженные, словно вот-вот в атаку. А вокруг люди спокойно спешат по своим делам, не обращая вроде бы внимания на официально объявленную во Франции и ряде других европейских стран повышенную готовность к террористическим актам боевиков-исламистов.
В эти дни исполняется девять лет с начала контртеррористической операции в Афганистане. Как бы ни оценивать войну с террором, явно, что за это время сильно изменился идейно-политический пейзаж Европы. Это выражается в первую очередь в спорах об отношении к исламу вообще и исламизму как религиозно окрашенной политической идеологии в частности.
Еще недавно казалось, что в Старой Европе давно и прочно устоялись идеалы религиозной и национальной терпимости. Между тем в последние годы наблюдается неуклонный рост популярности крайне правых партий практически по всему континенту.
Вот, к примеру, Голландия. Самая «нормальная» европейская страна, где установленная реформатской Церковью в ХVIII веке политика религиозной терпимости стала основой для превращения общества в одно из самых либеральных и во всех других областях жизни. И тем не менее именно в Голландии произошел самый серьезный в Европе сдвиг вправо. После парламентских выборов в этом году Партия свободы Герта Вилдерса, выступающая с резко антимусульманских позиций, вышла на третье место в парламенте, посадив в кресла 24 своих депутата. Ультраправые 14 октября вошли в правительственную коалицию.
В этом, мне кажется, главное: придерживающихся крайних антиисламских взглядов по-прежнему меньшинство, но рост этого меньшинства заставляет главные партии все больше на него оглядываться и соответственно корректировать свои действия.
Вилдерса в Европе часто изображают фигурой одиозной. Настолько, что некоторое время назад британские власти отказали ему во въезде для показа своего фильма о «ползучей исламизации» Европы. Его не раз ловили на передергивании фактов и подтасовке цитат. В одном из интервью он сказал, что в Голландии на 15 млн. населения приходится 1,5 млн. мусульман, тогда как на самом деле население страны составляет 16,5 млн., а мусульман 850 тыс.
Впрочем, для него важно другое: доказать, что ислам – это не религия в обычном понимании этого слова, а политическая идеология, имеющая тоталитарную направленность, как нацизм и коммунизм. То, что и у других религий есть политические идеологии, что они борются за влияние, требуют определенного стиля индивидуального и общественного поведения – все это его не смущает. Главное для лидера Партии свободы – создать образ врага.
Вилдерс заслуживает особого разговора, потому что технология его атаки на ислам весьма типична. Это скорее формирование «фобий», чем серьезная политическая или религиозная дискуссия. Фокус в том, что его в Европе слушают.
Как слушают и других, еще более непримиримых критиков исламизма.
Легендарная журналистка Ориана Фаллачи, которая провела молодость в рядах итальянских партизан-антифашистов, на закате жизни написала несколько резко антимусульманских, антиарабских книг. «Сыны Аллаха плодятся, как крысы», – заявляла она. Что не только оскорбительно, но и фактически неверно. В той же Голландии, самой густонаселенной стране Европы, число детей в семьях иммигрантов сокращается по мере интеграции в местную жизнь и в среднем равно числу детей в семьях самих голландцев. Во Франции, это я могу засвидетельствовать по личным наблюдениям, политика финансовой поддержки семей с детьми дает отличные результаты – среди коренных французов трое детей в семье скорее норма, чем исключение, так же как и в мусульманских семьях.
Решения, хотя это может показаться странным, только нащупываются. Как быть с исламским экстремизмом – это в определенном смысле «новая проблема» для Запада, потому что она связана с общим кризисом левой идеологии, в которой интернационализм был важной составной частью. Идейный вакуум, образовавшийся в результате исчезновения СССР и связанных с ним левых движений, заполняется церковно-религиозной и националистической идеологией – среди как христиан, так и мусульман. Рост влияния крайне правых партий с явно выраженной расистской повесткой создает почву для отчуждения – и в крайних выражениях – радикализации мусульман.
Среди решений есть и попытки межрелигиозного диалога, и кадровая политика: Франция и Англия финансируют исламский университет Аль-Азхар в Каире с тем, очевидно, чтобы новое поколение имамов было менее восприимчиво к радикальным идеям. В Англии несколько лет осуществляется правительственная программа по предупреждению экстремизма. Местным властям выделяются специальные бюджеты для ведения разъяснительной работы среди мусульман – в мечетях, общественных организациях, учебных заведениях. В 2010/11 финансовом году на эту программу, которая охватывает около тысячи проектов, ассигнована солидная сумма в 24 млн. фунтов.
Однако и это вызывает критику: по словам группы депутатов британского парламента, уже сама увязка общественного проекта с борьбой против исламского экстремизма отталкивает многих от участия в нем, а в более широком плане усиливает стереотип мусульманина как «неблагонадежного» члена общества.
Консервативно-либеральная коалиция, пришедшая к власти в Великобритании в этом году, объявила пересмотр программы. В недавнем интервью мусульманской прессе премьер-министр Дэвид Кэмерон говорил: «Мы хотим убедиться, что программа работает так, как надо. У нас есть проблема экстремизма, и мы должны помочь британскому мусульманскому сообществу искоренить экстремистов и террористов среди нас». Отвечая на возражения, что такой подход видит в каждом молодом мусульманине-мужчине потенциального экстремиста и террориста, Кэмерон сказал, что будет подходить к проблеме более широко. «Меня очень поразило, когда я посетил центральную мечеть Бирмингема, – сказал он, – что многие там мне вполне серьезно говорили, что 9/11 (атака террористов на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года. – «НГР») – это провокация Моссада, а взрывов 7 июля (2005 года в Лондоне. – «НГР»), может, вообще не было». Свою задачу премьер-министр видит в том, чтобы в умах британцев было больше ясности, но заметно также, что он пока не знает, как этого добиться.
Если в Англии ищут решения через диалог общин, то во Франции ключевое слово – «интеграция». Подразумевается, что все граждане республики должны быть одинаково французами независимо от вероисповедания и этнической принадлежности. В отношении религий проводится принцип лаицизма – строгого отделения религии от государства. На практике он проявляется, например, в запрете на ношение в государственных учреждениях и в школах явных религиозных символов. Причем это одинаково касается всех религий – и прежде всего христианства, ислама, иудаизма. Именно в отсутствии внешних признаков религиозной принадлежности, а не, наоборот, в их свободной демонстрации французы видят гарантию равноправия вероучений.
На днях Конституционный совет Франции одобрил запрет на ношение в общественных местах мусульманской одежды, закрывающей лицо женщины. В парижском районе Сен-Дени идет процесс по делу о нападении на имама, который выступил в поддержку запрета паранджи. Когда в зал суда демонстративно вошла женщина в парандже, судья удалил ее из зала. В целом, однако, запрет пользуется широкой поддержкой во Франции, в том числе и среди мусульман. Если во Франции большинство поддерживают эти меры, то в Англии, наоборот, судя по опросам, примерно три четверти населения выступают против запретов на ношение мусульманской одежды.
Так что и подходы, и решения разные – и поиск их продолжается.
Париж
