Самоосознание религиоведа

Евгений Аринин: "Религиоведение является прививкой от мракобесия в его самых многообразных формах".

Проявления исторического феномена религии в разных сферах человеческой деятельности изучает специальная наука – религиоведение, представители которой становятся сегодня востребованными в самых неожиданных областях – от организации труда и досуга до законотворчества, администрирования и политики. Мы поставили перед тремя отечественными специалистами в области изучения религии, широко известными в России, несколько наиболее острых вопросов о современном состоянии и перспективах этой науки.

1. Что имеется в виду под религиоведением и чем эта наука отличается от теологии? Каково сегодня состояние отечественного религиоведения и каковы условия подготовки специалистов этого профиля?

2. В чем заключается специфика преподавания научного религиоведения и кого можно считать религиоведом в собственном смысле этого слова?

3. Каковы перспективы этой науки на нынешнем этапе развития государства и общества в России?

4. Допустимо ли причисление богословия к науке и включение этой дисциплины в перечень научных специальностей ВАК?

Евгений Аринин, доктор философских наук, профессор, завкафедрой философии и религиоведения Владимирского государственного университета

1. Само понимание науки существенно менялось в истории. С одной стороны, морфема «ведение» означает изучение предмета исследователем, находящимся вне этого явления. Так, в православной апологетике «сектоведом» считается православный богослов, а не сам адепт «сектантского» (с точки зрения православного богословия) исповедания, так же как «кантоведение» нетождественно «кантианству». Светское религиоведение возникает в XIX веке как академическое, непредвзятое, научное исследование в противоположность конфессиональной апологетике. Однако многие религиоведы были одновременно и теологами. В некоторых странах религиоведение преподается на теологических факультетах, а для светских религиоведов читаются курсы «Христианская теология» или «Эзотерические учения».

Вопрос демаркации религиоведения и теологии в нашей стране стоит остро только потому, что налицо формирование фундаменталистских направлений в религиях, возрождающихся после периода господства атеистической идеологии. Стремление к возрождению «подлинных» православия, ислама и буддизма как культурообразующих традиций России ведет к тому, что и религиоведение кое-где начинают понимать как обнаружение «истинной религии», способное научить отношениям индивида с Богом, сакральным (священным) или трансцендентным (непознаваемым), подобно тому как природоведение учит правильному обращению с природой.

В контексте спасительно-мистической «ипостаси» религиоведения, отождествляемого с богословием, очевидна и броская ярость ультрарадикальных лозунгов, которыми переполнен Интернет, – в духе высказываний «Россия – для русских», о грядущей «православной революции», которая не остановится и перед применением ядерного оружия для уничтожения неверных, и т.п. Характерной чертой такого рода «религиоведения» и «теологии» является нетерпимость к иноверию и инакомыслию.

Совершенно иной пример отношения к «иному» мы можем наблюдать как в классическом академическом религиоведении, так и в теологии, в том числе в православной. В XIX веке начинается традиция сравнительного изучения религий без деления их на «истинные» и «ложные». Важнейшим требованием к исследователю становится его профессионализм, начинающийся с беспристрастности, академической объективности.

Уровень современного отечественного религиоведения, наверное, лучше оценивать со стороны, просто посмотрев на цитируемость наших авторов в мировой литературе, как это и принято в научном сообществе. Интересно, что недавно журнал Foreign Policy опубликовал список 100 ведущих интеллектуалов мира 2009 года, куда попали и несколько религиоведов, но не из России.

2. Религиовед – это философ, психолог, историк, социолог, филолог, антрополог, семиотик, политолог и т.п., занимающийся исследованием религии, честно и непредвзято, с эмпатией (пониманием эмоционального состояния верующего посредством сопереживания. – «НГР») к своему предмету, готовый к приятию «всеединства», диалоговой культуры сотрудничества многообразных форм современной личной и социальной устремленности к основам бытия, обозначаемым в разных концепциях категориями Трансцендентного (находящегося за границами познания. – «НГР»), Вечного, Абсолютного и т.д. Важно учитывать саму смену парадигм научности, особенно между естествознанием, социальными и гуманитарными науками.

3. По опыту работы со студентами-религиоведами могу сказать, что они гораздо менее подвержены современным фундаменталистским веяниям, увлечениям радикальными идеологиями, чем многие другие гуманитарии или студенты технических специальностей. Сегодня хорошо известно, что до двух третей населения России верит в оккультизм, знахарство, гороскопы, НЛО и паранаучные учения. Религиоведение является прививкой от мракобесия в его самых многообразных формах. К сожалению, сворачивание образовательного процесса по специальности и направлению религиоведения хорошо для тех, кто надеется на фундаменталистское будущее для России, напоминающее известную антиутопию Владимира Войновича «Москва 2042».

4. Конечно, теологию нельзя признать научной дисциплиной. Однако ВАКу необходимо специально оговорить, что именно понимается под теологией, ведь это крайне многозначный термин. Ведь и Гомера называли «первым теологом». В платонизме или исихазме это мистический опыт, тогда как у Аристотеля – рационально-философское учение о «первой философии» и т.п. В буддизме нет доктрины о едином Боге, так что же будет считаться концептуальным изложением основ буддийского вероучения? В свое время Владимир Эрн, обсуждая теософию Блаватской, тонко отметил, что если чистую родниковую воду, молодое красное вино и тучный чернозем – сами по себе важные вещи – смешать в одном сосуде, то получится нечто ни к чему не пригодное.

Екатерина Элбакян, доктор философских наук, профессор кафедры социологии и управления социальными процессами Академии труда и социальных отношений

1. Наука о религии сформировалась во второй половине XIX века в Западной Европе на стыке ряда гуманитарных дисциплин – филологии, философии, истории, социологии, психологии, этнологии, антропологии, фольклористики, востоковедения и других. Религиоведение во многом заимствовало из этих дисциплин общие для них методы исследования. Специфика же религиоведения в том, что оно формировалось вокруг объекта и предмета своего изучения, то есть религии, а не вокруг методологии, которая была лишь инструментом исследования. Предмет изучения в религиоведении – различные стороны проявления религии в жизни современного общества (социология религии) и на протяжении его исторического развития (история религии), а также в судьбе отдельного человека и малых социальных групп (психология религии), отражение проблем религии в контексте философских, религиозно-философских и религиозно-теологических рассуждений, выявление отношения к сакральным объектам (феноменология и философия религии).

Екатерина Элбакян: «Практически на всех должностях в государственном аппарате, в силовых структурах, где учитывается важность изучения роли и влияния религиозного фактора на современную жизнь, работают люди, не имеющие специальной религиоведческой подготовки».

Есть мнение, что можно говорить о религиоведении в узком и широком смыслах. В широком смысле обычно имеется в виду совокупность абсолютно всех существующих на протяжении истории человечества знаний и представлений о религии вообще. Но, употребляя этот расхожий стереотип – «в узком и в широком смыслах», – я имею в виду нечто иное. А именно: в узком смысле – это совокупность теоретических религиоведческих дисциплин, а в широком – практическое религиоведение, то есть исследование социокультурного контекста с выявлением ключевых тенденций в развитии современной религиозной ситуации в России и других странах. К сожалению, далеко не все религиоведы разделяют эту точку зрения, отсюда и ряд вопросов, которые общество задает религиоведам и на которые не получает ответов, а именно – какова практическая польза от религиоведения?

2. Думаю, что до тех пор, пока будущие религиоведы будут изучать только теоретические дисциплины и историю религий, выпускники кафедр религиоведения вряд ли будут востребованы на рынке труда. Однако практически на всех должностях – в государственном аппарате, в силовых структурах, где, безусловно, учитывается важность изучения роли и влияния религиозного фактора на современную жизнь, – работают люди, не имеющие специальной религиоведческой подготовки, так что можно отметить острую нехватку таких специалистов. Какой напрашивается вывод? Надо готовить кадры для работы в комитетах по связям с общественными и религиозными организациями всех органов государственной власти – сверху донизу. Для этого, конечно же, необходимо вводить и в программы, и в госстандарт специальные курсы, связанные с освещением таких аспектов, как религия и политика, религия и глобальные проблемы современности, религия и СМИ, религия и право... образование, экономика и далее по списку.

Для этого при кафедрах религиоведения хорошо бы создавать лаборатории по изучению современных религиозных процессов. Там студенты могли бы набираться практического опыта, а аспиранты и преподаватели – получать ценный материал для теоретических исследований. Кроме того, здесь есть и прагматическая перспектива: подобные лаборатории открывают возможность для заказов под проведение тех или иных исследований, грантов и, наконец, возможность для платного обучения направляемых государственными структурами специалистов. Тогда не будет формироваться «комплекс невостребованности», когда, допустим, блестящий знаток религии Шумера или постановлений первых Вселенских Соборов, но не понимающий проблемы сегодняшнего дня либо вынужден переучиваться на ходу, либо остается без работы. Подготовленные таким образом специалисты, например, это и администраторы, и грамотные в религиозной сфере публицисты, которые благодаря систематической религиоведческой подготовке формируют здравое общественное мнение. Например, почему религиоведческое сообщество молчит на тему «миссионерского закона»? Это ведь существенный аспект жизни и религиозных организаций, и общества в целом. Достаточно ясно и недвусмысленно по этому поводу высказывались, насколько я знаю, только два-три религиоведа из Москвы. Остальные мнения исходили либо от представителей религиозных организаций, позиции которых понятны, либо от правозащитников, но никак не от ученых.

Еще один важный момент. Сейчас много говорится о преподавании истории религий в школе. Но какие учителя этим займутся? Потребуются курсы при кафедрах религиоведения для переподготовки, например, учителей истории или литературы для преподавания истории религий. Пока это неосвоенная, но широкая сфера деятельности, чрезвычайно важная и для общества, и для науки.

3. Религиоведом, по моему мнению, является человек, имеющий как минимум базовое религиоведческое образование (университетское), а вовсе не тот, кто именует себя таковым, прочитав три книжки, да и то не самых лучших, и уж во всяком случае – не религиоведческих. К сожалению, чаще всего активно «засвечиваются» именно в качестве религиоведов как раз последние. Нередко по ним и судят о действительных религиоведах, и огульно оценивают эту науку негативно. Взять хотя бы историю с экспертным советом при Минюсте, которую можно считать весьма показательной иллюстрацией такой компрометации науки.

4. Включить теологию в перечень ВАК представляется невозможным, так как оснований причислять теологию к науке нет. Одна из фундаментальных характеристик науки – возможность пересмотра и отказа от устоявшихся научных доктрин при получении нового знания. В этом принципиальное отличие науки от теологии. Если религиоведение в качестве своего предмета изучает религию во всем многообразии и изменчивости ее проявлений, то теология рассматривает в качестве своего объекта абсолютную и неизменную реальность – Бога.

Николай Шабуров, кандидат культурологии, директор учебно-научного центра изучения религий Российского государственного гуманитарного университета

1. Религиоведение и теология – вещи абсолютно разные. Теология – это конфессиональная дисциплина, которая предполагает концептуализацию религиозных, причем конкретно конфессиональных, представлений о Боге, о божественном, о Священном Писании и т.д. Ничем подобным религиоведение не занимается. Религиоведение изучает религию как социальный институт, как культурное явление, фактор духовной жизни, как сам феномен религиозности. Религиоведение – дисциплина, а некоторые предполагают, что комплекс дисциплин, которые изучают как религии прошлого, так и живые религии. Это история религии, ее социология, психология и т.д. Исследователь должен исходить из объективной научной позиции.

Николай Шабуров: «У нас религиоведческая наука так до конца и не институализирована и в общественном сознании ставится под вопрос».

Что касается состояния отечественного религиоведения, как мне кажется, оно не на высоте. У нас религиоведческая наука так до конца и не институализирована и в общественном сознании ставится под вопрос. Это обусловлено рядом исторических факторов. До 1917 года какой-то объективный разговор о религии был возможен, когда речь шла, допустим, об исламе, или о религиях древности, или о религиях Востока. Были и замечательные исследования. Но тогда происходило становление этой науки, религиоведение еще не сформировалось как объективная дисциплина. К тому же существовала еще и духовная церковная цензура. В советские времена господствовал научный атеизм, который реально имел мало научного, представляя собой идеологическую дисциплину, в рамках которой было предписано религию критиковать. Но и в рамках научного атеизма появлялись интересные научные исследования. И вне его рамок были ценные исследования по истории культуры, эстетике. Но говорить о религиоведении в советские времена как о чем-то целостном нельзя. Что касается постсоветского периода, то, во-первых, он еще достаточно короток, чтобы могла сложиться серьезная научная традиция. А во-вторых, есть и определенный негативный груз прошлого.

Единое религиоведческое сообщество, к сожалению, в России не сложилось. Поэтому при наличии очень интересных исследований и ярких личностей в целом уровень религиоведения нельзя считать удовлетворительным. Некоторые воспринимают его чем-то вроде научного атеизма, хотя это совсем не так. Другие, наоборот, считают, что всякий разговор о религии неуместен, потому что его надо вести в рамках теологии – это тоже неправильно.

2. В РГГУ мы сосредоточиваемся на изучении истории религии, базовых вероучительных текстов, социологии и культурологии религии. В МГУ упор делают на философских аспектах. Но тут важнее то, что я бы обозначил религиоведческим этосом. Это позиция объективности, внеконфессиональная и в то же время отличная от пропаганды атеизма. Эта позиция вызывает критику. Ее обвиняют в лукавстве, утверждая, что это такая область, в которой субъективизм неизбежен, и лучше его признать и говорить, что мы изучаем религию, скажем, с православных или исламских, агностических или атеистических позиций и т.д.

Я с этим не согласен. Да, конечно, у каждого есть свое жизненное отношение к религии. Но в какой-то степени субъективны и прочие гуманитарные дисциплины, прежде всего история. У каждого свой взгляд на значение тех или иных исторических событий. Вспомним пресловутое выражение, что история – это политика, опрокинутая в прошлое. Тем не менее существует история как дисциплина, стремящаяся к научности и объективности. Так же и религиоведение. Мы должны осознанно занять позицию объективности и понимать, что ничего абсолютного и идеального достичь невозможно. Но мы должны к этому стремиться.

Я бы не говорил об этом с такой уверенностью, если бы у нас в Центре изучения религий РГГУ весь наш преподавательский коллектив не исходил бы из этих принципов. И у нас это получается. В нашем коллективе есть верующие: православные, католики, мусульмане, иудеи, агностики, неверующие. Но мы все стремимся к объективному научному подходу и понимаем, что одно дело – университетская, а другое дело – церковная кафедра. Студенты у нас тоже люди разных мировоззрений, но они ощущают эту атмосферу и никто из них за все годы нашего существования не был оскорблен в своих религиозных или антирелигиозных чувствах. Наоборот, они воспринимают атмосферу толерантности и, что еще важнее, атмосферу научной объективности.

3. Кажется, что, учитывая ту роль, которую религия играет в жизни нашей страны, научное объективное изучение должно было бы быть в обществе востребовано, к экспертам должны прислушиваться, но этого не происходит. Общество, властные структуры не осознают этой потребности и религиоведение путают с апологией религии. Хотя шумная дискуссия о введении в школы «Основ православной культуры» показала, что все-таки иногда к мнению экспертов прислушиваются. Но это влияние могло бы быть и большим.

4. Мне кажется неправильной организация теологических факультетов при светских университетах и введение теологии в пространство светского высшего образования. Что же касается духовных школ, имеющих большую традицию и авторитет, то они должны получить государственную аккредитацию и их дипломы, магистерские, кандидатские и докторские степени государством должны признаваться. Сложность в том, что теология – не наука в том значении, в котором мы говорим о филологии или истории, и даже о религиоведении (я имею в виду только гуманитарные дисциплины). Но тем не менее это очень значимая сфера интеллектуальной деятельности и духовной жизни, которая должна признаваться и быть рационализирована со стороны государства.

Неправильно было бы воссоздавать какое-то духовное и религиозное гетто. Я сталкивался с конкретными примерами. Имен не буду называть, но я знаю человека, который имеет научную степень по теологии, защищенную в Духовной академии, и великолепный специалист по истории Церкви и религиозных движений, но он не имеет юридических оснований для преподавания в светском вузе. Это моя позиция, отличная от позиции многих коллег, которые считают, что ни в коей мере подобной рационализации допустить нельзя.