Валерий Емельянов В странах буддийско-конфуцианской культуры социализм и религиозная традиция парадоксальным образом переплетаются и дополняют друг друга. В Северной Корее это переплетение особенно заметно. Сегодня даже можно говорить о некоем феномене, суть которого в своеобразном симбиозе религии традиционной и религии (без кавычек) социалистической, изрядно приправленном пряностями национальной специфики.
Корни этого парадокса следует искать в религиозной истории страны. Приблизительно до IV века среди корейцев господствовал шаманизм и вера в духов. Затем, с начала IV века, в страну из Китая проникают даосизм и буддизм. С VII по XIV век буддизм оставался ведущей религией корейцев, пока не уступил свои позиции конфуцианству. В XVIII-XIX веках в Корее появились первые христианские миссионеры - сначала католики, а позднее протестанты. Их миссия подкреплялась активным социальным служением, что резко пополнило ряды сторонников христианства. До прихода к власти коммунистов в 1948 году Пхеньян считался едва ли не самым христианским городом во всей Азии.
Ни одна религия в истории корейского народа не ушла бесследно. Можно утверждать, что элементы самых различных и не похожих друг на друга исповеданий слились в ту причудливую картину, которую можно назвать современным религиозным менталитетом корейцев. Эта особенность оформилась в 60-х годах XIX столетия в синкретическую религию тонгак (восточное учение), включавшую в себя элементы шаманизма, буддизма, конфуцианства и католичества. Чуть позднее она трансформировалась в чхондоге (религия небесного пути).
Чхондоге в КНДР не только признана, но и поддерживается коммунистическим режимом. Существует даже партия молодых друзей религии небесного пути. И это волне объяснимо: именно на учении чхондоге, а отнюдь не на марксизме-ленинизме базируется идеология корейских коммунистов.
В середине XX века при Ким Ир Сене была разработана доктрина чучхе. Это слово часто переводится как "опора на самобытность, собственные силы". Между тем традиционное иероглифическое написание этого термина расшифровывается как "человек - хозяин всего сущего". Это один из ключевых принципов чхондоге, согласно которому "человек является небом". В новой Конституции КНДР (1998 г.) есть упоминание о том, что девизом Ким Ир Сена были слова "и-мин - ве чхон" то есть "считать людей небесами".
Одна из задач религии чхондоге - построение рая на земле, а не обретение его в загробном мире. Точно такая же задача провозглашается и в идеологии корейских коммунистов. Так, например, северокорейской пропагандой часто используется понятие нагвон (рай) для обозначения отдельных реалий КНДР или будущего общества в целом. Ключевой постулат и чучхе и чхондоге один и тот же: объединение Кореи - это религиозный долг. Корейское слово тон-иль (единение, объединение) для корейцев самых различных исповеданий поистине звучит сегодня как божественный призыв. Еще одна общая черта - вера в мессианскую роль Кореи и необходимость распространения в мире учения, единственно верного уже в силу того, что оно┘ корейское. Обе идеологии также проповедуют необходимость опоры исключительно на собственные силы.
Отношение Пхеньяна к существующим в стране религиям определяется прежде всего тем, насколько они стали своими, северокорейскими, и укладываются в рамки политики, проводимой Трудовой партией Кореи.
По зарубежным оценкам, сегодня в КНДР насчитывается около 12 тыс. протестантов, столько же буддистов и около четырех тысяч католиков. Эти данные относятся только к санкционированным правительством религиозным ассоциациям. В стране существуют 300 буддийских храмов, в Пхеньяне есть католический и два протестантских храма. Скоро к ним прибавится и приход Русской Православной Церкви. Правда, богослужения в них проводятся нерегулярно и, как правило, совпадают с прибытием в страну авторитетных иностранных гостей. Религиозная практика таким образом встроена в общую систему внешнеполитического пиара Пхеньяна.
По некоторым сведениям, у буддистов и протестантов в КНДР есть свои колледжи, а в 1989 году в университете Ким Ир Сена было даже открыто отделение религиозных наук. Правда, его выпускники задействованы в основном в сфере внешней торговли.
Конституция 1998 года гарантирует свободу вероисповедания и религиозной практики, однако в ней также оговаривается, что "никто не имеет права использовать религию как средство попадания под иностранное господство или разрушения общественного и государственного устройства".
Сегодня информация о религиозной жизни в Северной Корее крайне противоречива. С одной стороны, делегации северокорейских верующих выступают в различных странах с требованиями исключить КНДР из черного списка государств, где нарушаются религиозные свободы. Очередное такое заявление было сделано в начале марта 2003 года в Сеуле. С другой стороны, есть свидетельства тотальных репрессий по религиозному признаку еще во времена "бессмертного" Ким Ир Сена. Немногочисленные члены западных гуманитарных миссий, побывавших в КНДР, а также беженцы, находящиеся в лагерях на территории Китая, утверждают, что репрессивные меры в отношении прежде всего христиан продолжаются и поныне. Впрочем, надо учитывать, что эти беженцы покинули страну не по религиозным убеждениям, а по причине элементарных жизненных трудностей.
Судя по всему, религиозная жизнь в КНДР осуществляется сугубо частным образом, а общественные ее проявления возможны лишь в жестких рамках, дозволенных властью. Все, что выходит за эти рамки, попадает под ту самую статью Конституции, где говорится о попадании под диктат иностранных государств. Как известно, христиане имеют очень развитые международные структуры. Поэтому любую их миссионерскую или социальную активность можно расценить как попытку чужеземной оккупации со всеми следующими отсюда оргвыводами.
Ориентация северокорейского режима на "родные" корейские религии выливается зачастую в интересные парадоксы. Так, например, в последние годы в коммунистическом Пхеньяне стали активно привечать небезызвестного Сан Мен Муна и его Движение объединения, имеющее в мире весьма неоднозначную репутацию. Несмотря на то что преподобный Мун был и остается воинствующим антикоммунистом, в идейном плане он во многом близок северокорейской власти с ее культом лидера и сакральным отношением к проблеме единения. Есть и другая причина любви Пхеньяна к мунистам: по некоторым сведениям, финансово-промышленная корпорация Муна намерена вложить в КНДР инвестиции, в частности в строительство автомобильного завода. Такое сочетание экзальтированной набожности с прагматизмом весьма характерно для традиционного корейского отношения к религии.
И еще одна религиозная черта в политике Северной Кореи, имеющая едва ли не определяющее значение. Это - Его Величество Ритуал. Достаточно вспомнить помпезную встречу руководителей двух Корей летом 2000 года в Пхеньяне. Сколько прекрасных слов было сказано, сколько деклараций подписано! Казалось, еще чуть-чуть - и рухнет последний в мире железный занавес... Правда, ни одна из этих деклараций до сих пор не выполнена. Более того, ситуация на полуострове очень даже может стать предвоенной. Но так ли уж важно, что результат ритуально-политических встреч оказался нулевым, главное - какие церемонии были! "Внушает", - как говорит известный телеперсонаж.
