Можно ли перевоспитать детдомовских детей

Семейный детский дом, который создали Елена Калмыкова и ее муж Геннадий Корнилин, находится в одном из спальных районов Москвы. У Елены и Геннадия семеро своих детей - старшему сыну 23 года, а младшей дочери недавно исполнился год. Кроме них, сейчас с Еленой и Геннадием живут семеро воспитанников, несколько воспитанников уже отделились.

Семья занимает весь 12-й этаж многоэтажного дома. Попасть в квартиру не так-то просто. Корреспондент "НГ" предприняла несколько попыток, но ни одна из них не увенчалась успехом. Один лифт вообще не ехал на 12-й этаж, другой же доехал и остановился перед железной дверью, а подъездной лестницы не было. Потом уже 14-летний воспитанник Паша объяснил, что на железных дверях есть звонки, просто их не видно. А чтобы один из лифтов доехал до 12-го этажа, надо набрать какую-то комбинацию цифр.

Жизнь в квартире кипит. Паша собирается на вокзал, чтобы передать какие-то вещи для знакомых в Петергоф, Наташа и Владислав пекут на кухне рогалики. 22-летняя Лиля, пришедшая в гости с девятимесячным сыном Серафимом, общается с подружками. То тут, то там мелькает родной сын Елены и Геннадия Матфей.

"Дети к нам по-разному попадали, - рассказывает Елена Калмыкова. - Но мы сами не выбирали их. Нам говорили: "Вот этому ребенку нужна семья", и мы брали его. У нас много больных детей. Когда мы их брали, мы ничего не знали об их диагнозах. Вот, например, Лариса. Мы ее взяли 12 лет назад, отдали в нормальную школу, но она там не успевала. Когда ее обследовали, то поставили диагноз "олигофрения в стадии дебильности". А еще когда мы ее привезли домой, моя мама - детская медсестра - посмотрела на нее и говорит: "Да ты что? У нее дебильность на лице написана". Лариса окончила вспомогательную школу, швейное училище, а сейчас работает в детском саду нянечкой - она мечтала работать с детьми с 8-го класса. Заведующая ее очень хвалит, и домашняя хозяйка она превосходнейшая. Да вы посмотрите, что из нее через 12 лет получилось!"

И действительно, если бы Елена не рассказала о том, что девушке был поставлен такой диагноз, я бы ни за что не догадалась. У Ларисы очень хорошо поставленная речь. "В семь лет я сюда попала, - говорит она. - По дому я не тосковала, но мамой и папой, конечно, не сразу начала их называть. Хороших воспоминаний о том, как жила до этого, у меня не осталось. Бабушку я помню очень хорошо - как мы с ней в магазин ходили, в каком она магазине работала. А мама? Помнить я ее, конечно, помню, но хорошего я от нее ничего не видела. Когда я недавно туда приехала паспорт получать - я ее не узнала. Она выглядит намного старше своих лет".

Вместе с Ларисой в семейный детский дом взяли Владислава. Ему сейчас 19-й год. Он заканчивает лицей и собирается поступать в институт, чтобы изучать технологию хлебопекарного производства. "Он до 5-го класса был отличником, - рассказывает Елена Калмыкова. - А потом какое-то время гулял очень сильно. Благодаря ему много детей у нас погуляло... Они уходили и возвращались, только когда милиция их выловит - недели через две. Вадим лежал в больнице раза два, где ему поставили диагноз "синдром бродяжничества" - у его матери такой же диагноз. Как это было? Вот он провинился в школе, а завуч говорит: "Я позвоню родителям". И он, вместо того чтобы бежать к родителям и сказать: "У меня такая-то проблема", бежал от нас. Когда он потом возвращался, говорил: "Я боялся, что меня накажут". Конечно, было такое, что наказывали, но это уже когда он 10-й или 15-й раз воровал. Сначала были беседы бесконечные, предупреждения, а потом уже брали ремень. Физического наказания дети практически не получали, но зато один-два раза помнят долго. Сейчас гуляние прекратилось, а воровство... Владик понимает теперь, что это очень плохо, очень стыдно, но бороться с этим все же тяжело. Причем у него не бесцельное воровство, как при клептомании, а с целью - что-то купить вкусное, поесть..."

На вопрос о наследственности Елена отвечает: "У них у всех плохая наследственность, и она очень сильно влияет. Вот наш старший сын отучился на автослесаря, в армии - на повара, но не может работать ни по той, ни по другой специальности, потому что там надо воровать, а он не может. Недоложить чего-то в суп - это для него трагедия. Наши дети нормально общаются с приемными - у них есть общие дела и общие игры, но разговаривать им интереснее со своими, потому что у приемных какие-то другие интересы - поесть послаще, поспать побольше, одеться понаряднее. Трудно их исправлять, но все же они исправляются".

То, что дети в этой семье не предоставлены сами себе, видно сразу. В одной из комнат установлены спортивные снаряды. В другой стоят музыкальные инструменты и музыкальный центр. Стены и даже окно здесь завешаны коврами. В этой комнате дети поют под караоке и слушают классическую музыку - правда, под нее они, говорят, очень быстро засыпают. Елена показывает фотографии: они с детьми в походе, в деревне, у здания консерватории. Несколько детей, включая и своих, учатся в балетной школе. А раньше многие занимались музыкой, но бросили.

Детей здесь, несмотря на не всегда лестные характеристики, любят. Да и сами дети производят довольно приятное впечатление. Со своими настоящими родителями сейчас никто из них не общается - к некоторым пару раз приезжали матери, но затем исчезли.

Лиля, которая работает в налоговой полиции и учится в институте на заочном, рассказывает: "Меня взяли сюда, когда мне было 11 лет, из интерната вместе с несколькими ребятами. Сказали: "Поживите летом, а если не понравится, осенью можете уехать". Я посмотрела, вроде все нормально, никто не хочет уезжать - и сама осталась. Тем более я боялась в интернат возвращаться - там разврат кругом. А потом сестру мою из другого интерната забрали. Мать нас навещала, а один раз она приехала - я болела, Таня же как-то с ней особенно не общалась, она ее боялась почему-то. В результате она обиделась и уехала"...

Психологи говорят, что ребенку лучше воспитываться в семейном детском доме, чем в обычном. Но сейчас их очень мало. "Количество семейных детских домов сокращается, - говорит директор программы "Семейный детский дом" Российского детского фонда Любовь Крыжановская. - Сейчас их осталось 300. Некоторые прекращают свое существование потому, что вырастают дети, а новых не берут - здоровье у приемных родителей уже не то. У нас человек десять мужчин умерли, несколько мамочек умерли. Всем им было где-то от 45 до 55 лет. Не выдерживают. Очень это тяжело - отвечать каждый день за детей, а сколько препон, сколько неприятностей со стороны иных чиновников..."