Константин Сипаро Подобно Фрэнсису Коллинзу, доктору наук, разочаровавшемуся в физике и ушедшему в биологию и медицину (Фрэнсис Коллинз // Доказательства Бога. Аргументы ученого. 2009), многие ученые рано или поздно начинают задаваться вопросом, а насколько актуально то, что они делают, какую практическую ценность представляют их труды и не являются ли они словесной эквилибристикой и графоманством?
Конечно, для кого-то такой вопрос глубоко вторичен, и даже если он и возникает, то человек отмахивается от него, находя утешение и оправдание в риторике «работаю, чтобы зарабатывать деньги». Но позволителен ли подобный подход для настоящего ученого? Ведь еще Эйнштейн писал, что люди становятся учеными, дабы избежать унылости и обыденности повседневности. Те, кто перестает преследовать истину и искать что-то новое, сводя работу ученого к бумагомаранию, – это конформисты, достигшие определенного социального статуса и закостеневшие в нем, утратившие видение «дивного нового мира» и желание искать новые смыслы.
Можно ли винить в этом лишь самих индивидов? Отнюдь, в этом виновата вся современная система, направленная на бесконечное перепечатывание друг друга с минимальными изменениями и дополнениями, искусственное накручивание индексов Хирша, импакт-факторов и бессмысленный формализм. Активно публикующиеся ученые знают, как неохотно редакторы принимают труды, не соответствующие некоему устоявшемуся шаблону, как тщательно многие из них выверяют список литературы, требуя включить в него труды известных авторов из раскрученных журналов, даже если работа не нуждается в этом и является вполне самодостаточной и завершенной.
Отчасти нежелание отойти от устоявшихся правил и стандартов происходит от неумения или же нежелания видеть суть, от заскорузлости и узости мышления. Для принятия идеи, изложенной не по общепринятым лекалам, требуется брать на себя ответственность за ее продвижение. Далеко не все готовы рисковать ради этого теплым местом редактора. Многие из тех, кого считали дураками и сумасшедшими, в итоге оказывались гениями, опередившими свое время, чья беда заключалась лишь в том, что их тезисы не соответствовали общепринятым концепциям.
Так изменилось ли что-то? Нет, ситуация даже ухудшилась, ведь помимо конформизма к проблеме добавился формализм, часто на корню убивающий творческое начало в исследователе.
Другой проблемой является отсутствие практической ценности исследования, уже упомянутой в начале статьи. Политологи в лучшем случае выполняют функции историков-консультантов, в худшем – становятся гадалками, в случае угадывания кричащие на каждом углу, что они великие эксперты с глубочайшим пониманием вопроса, а в противном случае оправдываясь, что их просто не так поняли.
Ученые-экономисты в большинстве своем выполняют функции статистов-аналитиков. Но при этом труды единиц используются в стратегиях, программах развития или хотя бы бизнес-планах. Достаточно большое количество представителей данной сферы, считающих себя великими теоретиками, весьма плохо понимают, как работает экономика и как пользоваться финансовыми инструментами для обеспечения пассивного дохода и высокого уровня жизни.
Современные же физики оторваны от реалий жизни, погрузившись в теорию струн, квантовую механику, тезисное изучение черных дыр, скорости света и кварков. А некоторые – ударились в теологию, договорившись до того, что если что-то не получается объяснить, то это является доказательством божественного вмешательства. (Тот же Коллинз в своем «Доказательстве Бога» просит не делать этого, ибо данный подход вредит не только науке, но и религии.) Абстракционизм и авангардизм, оторванные от реалий и имеющие ценность лишь для симулирования научной активности или же тренировки абстрактного мышления, но не более того.
При желании то же самое можно сказать и о других научных направлениях. Но суть должна быть ясна – большинство современных теоретических исследований бесполезны, а система потворствует этому.
Многие журналы поставили этот принцип на поток, зарабатывая на платной публикации стандартизированных статей. Парадокс в том, что их нельзя винить за это, ведь рынок диктует правила игры, а сейчас именно количество публикаций и цитируемость определяют статус ученого, именно от этого зависит зарплата многих (равно, как и возможность трудоустроиться). Реальная ценность статьи, которая должна зависеть от ценности изложенной идеи, зачастую является оценкой журнала, где статья была опубликована. А это неверный подход.
Не стоит считать, что «бесплатность» или высокий рейтинг журнала – объективное мерило. Практика показывает, что многие журналы уровня Scopus и им подобные имеют очень высокий процент отклоненных рукописей (80–90%). Публикуя труды лишь небольшой группы исследователей, по факту они превратились в «клуб для избранных», куда новых участников берут с большой неохотой. При детальном рассмотрении часто оказывается, что редакция откровенно предвзято относится к некоторым направлениям исследования, организациям, авторам и выводам. Для многих не будет откровением или открытием тот факт, что подобные журналы часто преднамеренно отклоняют статьи с критикой иностранных систем и подходов, но с удовольствием публикуют работы с критикой российской действительности.
Но надо вновь подчеркнуть: главная проблема все же не сами авторы, не редакторы и руководители-формалисты, а навязанная западной наукометрией количественно-формализированная система оценки деятельности ученого. Помимо все большей оторванности от реальности и практики, науку также начали использовать как инструмент политической пропаганды, создавая барьеры для распространения неугодных идей независимо от степени их обоснованности.
Еще одно доказательство неэффективности современной системы – низкий реальный интерес к научным статьям (см., например, Academics Write Papers Arguing Over How Many People Read (And Cite) Their Papers). Согласно имеющимся данным, 50% выпускаемых статей никто даже не читает, а цитируют лишь 10%. Причем во многих случаях к ним обращаются просто потому, что редакции журналов насаждают добавление ссылок на другие статьи с целью придания исследованию показной значимости и обоснованности, а также для повышения импакт-фактора своего издания.
Бывает трудно определить ценность той или иной научной идеи сразу. Да и большинство ученых, даже самых талантливых, не в состоянии генерировать великие идеи каждый месяц или год. Но это не означает, что нужно избирать путь формализма и оценки количественной стороны деятельности исследователя. Ключевым фактором должна стать практическая привязка результатов деятельности и исследований, более тесное взаимодействие государства, бизнеса и науки – следует активнее выделять гранты и привлекать ученых к созданию стратегий и программ развития, заключать контракты с бизнесом.
Такой подход хотя и реализуется, но весьма точечно. Во многих финансируемых государством учреждениях (например, РАН) присутствует лишь достаточно пространная «тема госзадания», определяющая направление исследований, но не предусматривающая реального использования полученных данных в планах государственного развития.
Западная научная система, из которой отечественной наукой многое было позаимствовано, количественна и формализована. Именно из-за этого многие направления и дисциплины деградировали и превратились в умозрительные, теоретические изыскания, имеющие мало общего с окружающей нас действительностью. В силу своей абстрактности они открывают огромное поле для риторических дебатов и полемик, где и процветают псевдоученые.
С этой позицией согласны и некоторые западные ученые, все меньше понимающие, чем именно они занимаются и какую пользу могут принести обществу. И это вынуждает их уходить из захламленных пустыми тезисами и постулатами дисциплин в более практичные и результато-ориентированные сферы деятельности.
