Монголия – внешняя и внутренняя

Крутой хангайский подъем по краю пропасти. Фото из архива автора

В моих передвижениях по миру Монголия занимает совсем особое место. Если бы Монголия оказалась единственным далеким местом на планете, которое мне удалось хорошо узнать, в конце земного пути она проявилась бы в сознании несколькими неповторимыми по яркости вспышками.

Вспышка № 1 Хангай

Первая вспышка была бы связана с изумительной красоты Хангайскими горами вдоль центральной части границы Монголии с Сибирью. Массив Хангай разделен на несколько самостоятельных хребтов и в целом представляет собой величественную картину.

Вот медленно, однако неостановимо продвигается вверх по очень крутой каменистой дороге Toyota Landcruzer 4x4, машина, ставшая частью и продолжением моего тела. Дорога была настолько крутой, что все четыре колеса, включенные в режиме 4WD блокировки дифференциала, прокручивались, скребя и отбрасывая камни. Подкралось чувство опасности, точно выраженное словами «сосет под ложечкой». Помните, как сформулировал Высоцкий: «…протекторы кипят, и ложечку сосет от близости развязки». Все так и было на том буквально головоломном подъеме.

Вспышка № 2 Пустыня Гоби

На восток и юг от Улан-Батора в сторону границы с Китаем высота Монгольского плато постепенно понижается, и оно переходит в равнины – плоские на востоке, холмистые на юге.

Юг, юго-запад и юго-восток Монголии занимает пустыня Гоби, которая продолжается на севере центральной части Китая. По ландшафтным признакам Гоби – пустыня совсем не однородная, но мне по работе пришлось иметь дело с песчаными необозримыми площадями, упирающимися в горизонт. Наземные источники воды здесь очень редки, но уровень подземных вод высокий, и это помогало обеспечивать необходимое количество жидкости для нашего разведочного бурения скважин.

Гоби подарила мне незабываемые возможности познания стихии. Первая в этом ряду – песчаная буря. Главное воспоминание о ней – не стена желтого песка, делающая невидимым окружающее пространство, начиная от лобового стекла, а глубинное, заполняющее всего тебя ощущение (или чувство) беспомощности. Это ощущение было связано с вдруг исчезнувшей способностью видеть и оценивать окружающее пространство и хотя бы минимально в нем ориентироваться. А еще – с боязнью остановиться, чтобы передохнуть хотя бы на миг. Ведь остановка была чревата немедленным ударом двигающихся сзади в колонне джипа или грузовика. А еще – с нервным ожиданием мгновенного появления в нескольких сантиметрах от передка моего джипа заднего бампера впереди идущей машины. До сих пор я нисколько не сомневаюсь, что только невероятное везение избавило меня от всяческих бед в ту песчаную бурю.

Еще одним уроком познания стихии оказалась просто буря с сумасшедшим ливнем и ураганным ветром. Начиналось все с небольшого дождя, но уже с признаками грядущей катастрофы в виде стены непроглядного черного небосвода, наглухо закрывшего горизонт.

Мои молодые монгольские коллеги – сотрудники нашей группы – мирно сидели за компьютерами в юрте-офисе. Вдруг порыв ветра ударил настолько сильно, что все были поражены. Через долю секунды порывы слились в один неразделимый грохочущий шторм. Стихии сначала можно было сопротивляться, уцепившись за центральный опорный столб юрты. Однако очень скоро это потеряло смысл. Оставалось только спасать компьютеры, укрывая их от ливня и ветра. За считаные минуты наш аккуратный палаточный лагерь из нескольких юрт – офиса, спальни, складов продуктов и горючего – превратился в лохмотья.

Все закончилось внезапно, как и началось. К слову, это ли не универсальная эпитафия, подсказанная природой?

В любом случае пустыня Гоби была для меня местом несомненно стрессовым. И это повлекло за собой защитную реакцию организма в форме переходов, как мне представлялось, в один из параллельных миров. Там, за невидимой стеной, все чудесным образом становилось ясным, проблемы реального мира разрешались. Но главное – наступало единство настоящего и прошлого. Там, в зазеркалье, вспоминалось то, что было недоступно в реальном мире. Появлялись, как живые, люди, образы и события, давно ушедшие в тень. И как следствие переходов – удивительные по реалистичности сны, в которых удавалось общаться с давно умершими. А самым главным, чего я, собственно, и искал в зазеркалье, было ощущение полной, пьянящей свободы существования вне реальности. Несколько раз после подобных путешествий в параллельность из моего списка общения выпадали люди, которые оставались бы там и дальше, если бы не попали в жернова зазеркального переосмысления.

В Гоби я даже научился вызывать переход в зазеркалье набором экстремальных действий. Например, комбинацией сумасшедшей ночной гонки в одиночестве по необозримой пустыне на мощном джипе, с эффектом полного растворения в бесконечном звездном пространстве Млечного пути. Обязательным элементом перехода было еще одно измерение – приводящая в экстаз все покрывающая музыка Вагнера, Бетховена, иногда Брамса.

В 1948 году Институт археологии АН СССР предпринял первые в истории Монголии раскопки древнего Каракорума. Одним из соруководителей экспедиции был Николай Яковлевич Мерперт.  Фото из архива автора

Для меня Каракорум оказался не просто интересным местом, а многослойным явлением.

Город Каракорум – основанная Чингисханом древняя столица Монгольской империи, один из поводов для национальной гордости. На уровне моей семьи Каракорум – тоже повод для гордости. Это площадка крупнейших в Монголии археологических раскопок, проведенных в 1948 году Институтом археологии АН СССР. Одним из руководителей раскопок был Николай Яковлевич Мерперт, тогда недавний фронтовик и будущий крупнейший археолог СССР, а потом и РФ. Николай Яковлевич стал моим тестем.

Каракорум был столицей Монгольской империи в 1235–1260 годах. Один из городов Великого шелкового пути, резиденция Чингисхана. Каракорум пребывал в статусе столицы до распада империи. В 60-х годах XIII века последний император Хубилай перенес столицу в Пекин. Через три года после этого Каракорум разграбили, жители стали покидать свои дома. В 1381 году войска династии Мин полностью сожгли остатки города. Звезда дивного Каракорума закатилась.

В XVI веке на месте бывшей столицы возвели монастырь – храмовый комплекс Эрдэни-Дзу (Прекрасный Дзу). При строительстве использовали камни с развалин Каракорума. Эрдэни-Дзу считается древнейшим буддийским монастырем на территории Монголии.

На одном из храмов были установлены скульптурные группы животных и птиц, смотрящих на четыре стороны света. Эти дозорные не смогли спасти Прекрасный Дзу от врагов. В конце 1930-х годов монастырь закрыли, храмы частично разрушили.

Любопытно, что в 1944 году благодаря нажиму Сталина на монгольские власти Эрдэни-Дзу отреставрировали. В 1947-м в монастыре устроили государственный музей. Буддийские службы возобновились только в 1990-м, но не во всех храмах.

В одном из храмов завораживающего Эрдэни-Дзу.  Фото из архива автора

Мой джип был припаркован на горе, с которой открывался великолепный вид на монастырские постройки и на площадку раскопок 1948 года. Я набрал московский телефонный номер Николая Яковлевича. Так установилась историческая дуга между современностью в форме джипа на горе, раскопками 1948 года, Каракорумом XIII века и монастырем XVI века.

До сих пор отлично помню все, что рассказал мне в тот день Николай Яковлевич. Его археологические находки еще раз доказали столичный статус Каракорума. В длинном списке найденного значились: следы мастерских с фрагментами гончарных кругов, керамических сосудов и т.п., но главное – чугун, которого Европа в XIII веке не знала. Потрясающей находкой оказалась деревянная прямоугольная печать с фигуркой льва и словом «иджи» («приказание»). Такая печать могла принадлежать только высшему властителю государства. Кроме того, для целей экспедиции было очень важно, что удалось обнаружить множество предметов китайского искусства.

Самой большой сенсацией оказалось обнаружение древнего буддийского храма под дворцом Чингисхана. В результате дата второй волны распространения буддизма в Монголии была отнесена на несколько веков назад.

Столь удачно действовавшую экспедицию пришлось закрыть – в 1950-м началась война в Корее.

На Каракоруме главные монгольские вспышки закончились, оставив неизгладимые следы в глубинной памяти, в той, которая навсегда.