Запах чтения. Химия, физиология и семиотика книжных ароматов

Сортировка книг в библиотеке требует некоторых мер защиты от книжных эманаций.

«Когда случалось проспать охоту, отдых был особенно приятен. Проснешься и долго лежишь в постели.   Потом примешься за книги – дедовские книги в толстых кожаных переплетах, с золотыми звездочками на сафьянных корешках. Славно пахнут эти похожие на церковные требники книги своей пожелтевшей, толстой шершавой бумагой! Какой-то приятной кисловатой плесенью, старинными духами...» Иван Бунин в рассказе «Антоновские яблоки» (1900) в нескольких предложениях сумел передать всю легкую грусть, переходящую в светлую печаль… Всю тщету человеческих копошений в пределах отведенной судьбы. То состояние, которое современник Бунина Владимир Набоков определил более прагматично: «Тройная формула человеческого бытия – невозвратимость, несбыточность, неизбежность». (Apropos. «Мошенник, словоблуд (часто просто косноязычный)», – отзывался Иван Алексеевич о Владимире Владимировиче.)

Ольфакторный аккумулятор

И все-таки кое-что в наших, в человеческих силах – вернуть, ощутить, уклониться… Все это возможно через ольфакторный, то есть относящийся к сфере запахов стимул.

В семитомном романе Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» запах бисквитного печенья в чае порождает ту цепочку воспоминаний, которую писатель и реконструирует на протяжении почти четырех тысяч страниц. «По этой причине пробуждение сильных, эмоционально окрашенных воспоминаний под влиянием восприятия запаха называют также эффектом Пруста. Он возникает потому, что обонятельные стимулы обрабатываются в тех же областях лимбической системы головного мозга, что и память, обучение и ощущения», – дает объяснение нейробиолог, профессор анатомии Университета Квебека Иоганес Фраснелли в книге «Сила обоняния: Как умение распознавать запахи формирует память, предсказывает болезни и влияет на нашу жизнь» (М., 2022).

В общем, есть все основания говорить о запахе чтения не только как о красивой метафоре. Сложность, однако, в том, что описание запахов не имеет собственного тезауруса. Запахи приходится описывать через «показания» других человеческих чувств: осязание («тяжелый», «обволакивающий», «острый»); зрение (объявление о поиске книги на одном из библиофильских ресурсов: «Уэлш И. Дерьмо. В отл. или близком к тому состоянии, в тв. переплете. Год издания не важен 500 руб.»); слух («резкий», «оглушительный»); вкус (люди глотают книги, читают запоем)… При этом запах книги не с чем сравнить; это – запах книги. Одеколон или туалетную воду – можно: древесный, цветочный, морской, мускусный... Книга пахнет только книгой, хотя и по-разному разные книги, в разных библиотеках, в разные времена. «Фабер обнюхал книгу. «Знаете ли вы, что книги пахнут мускатным орехом или какой-то пряностью из далекой страны? Ребенком я обожал нюхать книги. Господи, сколько же раньше было прелестных книг, до того как мы позволили им исчезнуть!» – ностальгирует герой романа Рэя Брэдбери «451 по Фаренгейту».

Ностальгия. Это чувство, кажется, первое из тех, что овладевают нами – вдыхающими эманации книжных переплетов. «Поднимаемся наверх по лестнице широкой, ковром китайским устланной. Здесь родные запахи – маслом лампадным тянет, деревом кондовым, книгами старыми, валерьяной», – не менее элегически настроен и персонаж романа Владимира Сорокина «День опричника» (2006). Обратим внимание на то, в какую «компанию» в этом отрывке погружен запах старых книг… И уже трудно сепарировать ингредиенты в этом ольфакторном коктейле.

Впрочем, букеты ароматов, в которые вплетаются книжно-бумажные запахи, бывают и более буйные. Например, старший брат Антона Чехова, Александр, так описывает таганрогскую бакалейную лавочку их отца: «Рядом с дорогим прованским маслом и дорогими же духами «Эсс-Букет» продавались маслины, винные ягоды, мраморная бумага для оклейки книг, керосин, макароны, слабительный александрийский лист, рис, аравийский кофе и сальные свечи. Рядом с настоящим чаем продавался и спитой чай, собранный евреями в трактирах и гостиницах, высушенный и подкрашенный. Конфеты, пряники и мармелад помещались по соседству с ваксою, сардинами, сандалом, селедками и жестянками для керосина или конопляного масла. Мука, мыло, гречневая крупа, табак-махорка, нашатырь, проволочные мышеловки, камфара, лавровый лист, сигары «Лео Виссора в Риге», веники, серные спички, изюм и даже стрихнин (кучелаба) уживались в самом мирном соседстве» (Цит. по: Мария Пироговская. «Миазмы, симптомы улики: запахи между медициной и моралью в русской культуре второй половины XIX века». СПб., 2018).

Можно представить – только представить! – какой запах адсорбировала книга, обернутая в такую «мраморную бумагу для оклейки книг». И это еще не самый плохой вариант. Случается и такое: «Книга была ветхая, дряхлая, с рассыпавшимися пожелтелыми листами, закапанными воском. Лежала она и на сырой земле, и на тающем льде, и шел от нее нестерпимый запах прелого и сырого жилого угла» (Александр Измайлов. «Книга семи печатей». 1912).

Вот и Михаил Сеславинский, известный отечественный библиофил, одну из самых удачных своих книг назвал «Аромат книжного переплета» (М., 2007). И это название современного библиофильского исследования оказывается парафразом строчки из незаконченного и почти забытого сегодня романа Михаила Чернокова «Книжники» (1933): «В книжных лавках Балакин нарочно спрашивал то, чего не могло быть. Зашли к старопечатнику. Балакин потянул носом запах старинных переплетов» (Цит. по: «Читательский билет: Литературное путешествие по миру отечественных буквоедов, книготорговцев и библиофилов». Сост. Юлия Щербинина. М., 2025).

Философ Александр Костяев, вспоминая свое пионерское детство, тоже поминает книжные переплеты: «Собираем макулатуру. Класс соревнуется с классом. В школе подвальное помещение завалено. Есть бумаги с запахом засохшей земли; их нашли на улице. Пожелтевшие газеты пахнут чердаком. Красные тома сочинений Сталина густо отдают добротной обложкой и переплетом» («Ароматы и запахи в истории культуры: Знаки и символы». М., 2020).

Книжный переплет, похоже, выступает в качестве универсального «ольфакторного аккумулятора» и мнемонического стимулятора. «За­пахи вызывают эмоции и будят воспоминания куда более прямо и непосредственно, чем зрительные образы и звуки. Если оль­факторный сигнал не в точности соответствует образцу, хранящемуся у нас в памяти, он просто не сработает, не даст желаемого эффекта, и никакие рационализации нам здесь не помогут – как могли бы в случае с картинками или звуками», – отмечает итальянский профессор химии Паоло Пелоси, автор книги «Обоняние: Увлекательное погружение в науку о запахах» (М.: 2020).

Вот и писатель Вардван Варжапетян в повести «Путник со свечой» (авторский сб. «Путники слова». М., 2024) так описывает переживания своего героя – китайского поэта Ли Бо (701–762) перед чистым листом бумаги. На этом листе поэту предстояло начертать строки иероглифов, «чтоб приятно было читать» высокопоставленному чиновнику: «Ли Бо прижался лицом к бумаге, жадно вдыхая снежный запах, белая, конопляная, с его милой родины, она для него лучше хрустящей золотисто-желтой, лучше бумаги с косыми прожилками, сваренной из водорослей, приятнее японской с узором «рыбьи яйца», дороже шелка!»

Попадание в лимбическую систему

Но, повторим еще раз, запах книг (книжный запах, запах чтения) – это отнюдь не только сильная метафора. Аромат, запах – единственный раздражитель из внешнего мира, который просачивается непосредственно в мозг, не нуждаясь в «нейронной проволоке», расползается сразу по всей лимбической структуре мозга. «В этом заключается особенность обонятельного пути. Для сравнения: центр, расположенный в затылочной доле, обрабатывающий зрительную информацию, так называемая зрительная кора, предназначена только для этой функции. Слуховая кора в височной доле обрабатывает исключительно слуховую информацию. Соматосенсорная кора в теменных долях обрабатывает тактильную, осязательную информацию. Напротив, обонятельные центры являются частью лимбической системы и поэтому решают более обширные и очень важные задачи», – напоминает нейробиолог Иоганесс Фраснелли.

Но все же локализацию ольфакторного триггера удается определить более точно: восприятие запахов регулируется миндалевидным телом. А расположено оно как раз в лимбической системе мозга, то есть в лобной доле. Кстати, там же обретаются эмоции агрессии и страха. Но мало того. «…Миндалевидная железа ребенка (которая участвует в эмоциональных аспектах памяти) закладывает свои нейронные сети еще до того, как они формируются у его ближайшего соседа, гипоталамуса, более известного места хранения памяти», – подчеркивает американский нейробиолог Марианна Вулф («Читающий мозг в цифровом мире». М., 2021)

Кое-что все-таки об ольфакторной системе человека известно. Обонятельный эпителий закладывается у человеческого эмбриона уже на первой неделе. Британские ученые подсчитали, что за свою жизнь человек делает около 700 млн дыхательных движений. За один день слизистая оболочка генерирует примерно пол-литра «обонятельной слизи». И хотя при всем этом человек не самое ольфакторно одаренное животное (у человека 350–400 типов обонятельных рецепторов; у крыс около 1500), он все же способен различить до миллиарда запахов. Не все он может назвать – это другое дело…

«Книга была ветхая, дряхлая, с рассыпавшимися пожелтелыми листами, закапанными воском.  и шел от нее нестерпимый запах прелого и сырого жилого угла». Фото автора

«Книг позже 1855 года Гарусов не признавал. «Жидковато больно, не тот коленкор, интеллигентом пахнет», – пояснял он сурово» (Борис Садовский. Конец Книголюба. S.L., 1915).

«Рыхлая, желтеющая бумага книги напоминает на ощупь застиранную ткань, углы страниц затерты от частого перелистывания, а запах, чуть затхлый, чуть древесный, чуть ванильный, знаком мне не одно десятилетие: именно так пахнет в магазинах, торгующих старыми книгами» (Эмма Смит. «Записки библиофила: Почему книги имеют власть над нами». М., 2023).

Современный итальянский писатель Гвидо Витиелло в своем исследовании «Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги» (М., 2023) приводит слова американской писательницы и поэтессы Линн Шэрон Шварц: «…А другие книги, куда более манящие, буквально испускают в мою сторону феромоны».

И опять же, насчет феромонов – это не просто красивая метафора. «Нос – это особая часть тела, – отмечает французский историк культуры Робер Мюшембле в монографии «Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века» (М., 2021). – Благодаря современной науке мы знаем, что он напрямую связан с мозгом. Интеллектуалы эпохи Возрождения полагали, что он тесно связан с сексуальностью. Когда Рабле говорит, что размер носа соответствует длине фаллоса, он отнюдь не шутит, даже если при этом создается комический эффект. Джамбаттиста делла Порта, итальянский эрудит, специалист в области физики и оптики, убежденный аристотелианец, более серьезно объясняет этот феномен в работе, написанной на латыни в 1586 году. Эта работа имела большой международный успех. Он отмечает «известную пропорциональность отдельных частей тела носу».  Эта теория могла бы понравиться Сирано де Бержераку».

А российский коллега француза, семиотик, доктор филологических наук Константин Богданов приводит замечание из Сартра: «От книги, не знающей читателя, «исходит запах склепа»…» («История клякс: Филологические наблюдения». М., 2012).

«К счастью, мы еще не научились воспроизводить на электронных носителях текстуру книжного листа или симулировать запах лигнина, вещества, содержащегося в клетках растений» (Хорхе Каррион. «Вымышленные библиотеки». М., 2024). Действительно, к счастью… Тот же Владимир Сорокин в одном из интервью на вопрос: «У вас нет электронной читалки?» отрезал жестко: «Нет и никогда не будет. У меня старомодное отношение к книге как к вещи, которую можно понюхать, посадить на нее пятно и даже чайник поставить. Поставьте на айфон горячий чайник».

«Ты говоришь, пыль…»

Зададимся все-таки вопросом: чем пахнут книги? Если стихи растут из сора, то книги «растут» из запахов и ароматов. И еще – из пыли. «Ты наивна, дружочек, – успокаивает свою жену герой рассказа Петра Гнедича «Книжная пыль». – Когда человек пишет ученую статью, он ничего не видит и ни о чем не думает. Нет, я готов лучше горничной прибавить лишние рубля три в месяц, только бы она одно утро в неделю посвящала на генеральную перетерку книг. Ты говоришь, пыль. Но в книжной пыли есть своего рода прелесть: тонкий, малоуловимый аромат средний между горьким миндалем и ванилью...» (СПб., 1910).

Очень популярный в начале ХХ века русский исторический писатель, собиратель книжных редкостей Сергей Минцлов в 1895–1913 годах специально объездил немало помещичьих усадеб, производя порой настоящие библиоархеологические раскопки в них. В 1914 году Минцлов даже делал доклад Библиологическому обществу в Императорской академии наук в Санк-Петербурге – о помещичьих библиотеках России. В 1921 году вышел его травелог об этих библиологических путешествиях – «За мертвыми душами». Вот один эпизод из него:

«– Нельзя ли щетку или метелку у вас попросить? – обратился я к Ивану Павловичу.

– Зачем?

– Местечко на полу для книг надо очистить – класть их из комодов некуда.

– Да пол-то на что?

– Грязен он очень!

– Какая же это грязь? это пыль.... мягко, что им там сделается? Книга пыль любит. Валите к стене, и ладно!

Я обтряхнул носовым платком стул, отчего золотистое облако наполнило на несколько минут комнату, затем уселся и с волнением приступил к разборке» (Цит. по репринтному изданию, Paris, 1978).

Но пыль – это, если можно так сказать, только «удобрение», специфические элементы которого впитывают книжные страницы и переплеты. Существуют и более экзотические ингредиенты.

Медицинский библиотекарь (sic!) Меган Розенблюм разыскала единственную, как она уверяет, мастерскую в современных США, где дубят кожу с использованием средневековых технологий – для эксклюзивных заказов, в том числе для библиофильских переплетов и даже для рукописей. «Робко просунув голову в открытую дверь кожевенного завода «Пергамена», я посмотрела налево и увидела груду телячьих шкур, мех которых был покрыт солью и облеплен мухами. Как бывший веган с многолетним стажем я очень нервничала по поводу предстоящего визита. Особенно меня беспокоил запах кожевенного завода: как я читала, это было страшнейшее зловоние, которое только можно было себе представить. Меня удивило, что эти шкуры пахли почти как мокрая собака. «Не так уж и плохо», – подумала я, но, повернув голову направо, почувствовала самую отвратительную вонь, какую мне когда-либо приходилось ощущать. С тех пор я тщетно пыталась кратко описать этот запах.  Это было не просто зловоние – мне казалось, что мне в рот засунули сырые органы животных и вытащили через нос» («Темные архивы: загадочная история книг, обернутых в человеческую кожу». М., 2022).

Но с точки зрения химической науки, все это «благоухание», к которому Меган Розенблюм (кстати, ее фамилия переводится как «цветок розы») не могла найти определения, определяется вполне строго. «Давайте начнем со скверных, вонючих запахов, в том числе таких, которые по-настоящему трудно выносить, – пишет профессор химии Паоло Пелоси. – Интересно, что они относятся к конкретным функциональным группам: карб­оксильной (углерод связан с двумя атомами кислорода в конце цепочки), тиольной (в образовании участвует сера, – SH) или аминовой (атом азота соединен с одним, двумя или тремя ато­мами углерода). Эти функциональные группы ведут себя актив­но и очень определенно, так что молекула начинает передавать прямую, интенсивную и недвусмысленную информацию».

Но в том-то и дело: придание запахам того или иного смысла не запрограммировано изначально в биологии человека. Семантика запахов автоматически определяется и формируются культурной средой. Так, диметилсульфид (С2Н6S) отвечает за гнилостный запах, столь любезный для истовых библиофилов. А все дело в том, что это ужасно вонючее вещество – важный компонент аро­мата трюфелей. «Он присутствует в них в микроскопических ко­личествах и поэтому теряет свой агрессивный характер – по крайней мере для тех, кто готов платить очень большие деньги за этот редкий продукт. Многие, впрочем, считают трюфели со­вершенно неаппетитными и стараются близко к ним не подхо­дить – именно из-за гнилостного запаха», – успокаивает нас Пелоси.

Впрочем, и компоненты, которые используются в современных технологиях производства бумаги для книг, тоже не отнесешь к категории «благоуханий»... Акриламид, алкенилянтарный ангидрид, алкилкетендимер, сульфат алюминия, зеленый анилиновый краситель, анионный полиуретан, анионный азокраситель, катионный азокраситель, бентонит, биоциды бронопол и метилизотиазолинон, полиакриламид, модифицированный крахмал, хлор, флуоресцентные отбеливающие вещества, соляная кислота, пероксид водорода, полиалюминия гидроксид хлорид, эпоксидные смолы, полиамин, полиэтиленимин, канифольный клей, хлорат натрия, дитионит натрия, гидроксид натрия, силикат натрия, стеариновая кислота, сополимер стирола... Всего более трех десятков химикатов. «Перечисленные химикаты придают бумаге необходимую прочность и столь любезную нашему глазу белизну, – справедливо отмечает профессор Университета Уорвика Иэн Сэнсом в своей книге «Бумага. О самом хрупком и долговечном материале» (М., 2015). – Взяв книгу или просто бумажный лист, вы держите в руках не дар природы и не порождение творческого ума, а плод двухтысячелетних трудов человечества, людей, которые две тысячи лет что-то измельчали, вымачивали, высушивали. Вы держите в руках осязаемое свидетельство человеческого усердия и мастерства, чудо непостижимой сложности». 

Анатоль Франс, сам выдающийся библиофил, говоря про роль книжных ароматов, отмечал, что библиоманы знают «запах многих шрифтов»... Но как бы там ни было, ученые отмечают, что наш биологический вид, Homo sapiens, постепенно утрачивает чувствительность к запахам. Неслучайно доктор филологических наук Юлия Щербинина в своей книге «Время библиоскопов: Современность в зеркале книжной культуры» (М., 2022), по-моему, вполне обоснованно фантазирует о появлении новой специальности – «библиофактор – эксперт, оценивающий премиальные шансы книги по запаху обложки и типографского шрифта». А почему бы нет: ведь объявлена же вакансия дегустатора, в том числе и по ароматам крепких настоек. Зарплата – 350 тыс. руб. 

Курсив в цитатах везде – мой, А.В.

Продолжение темы в следующих выпусках «НГ-науки»