Виктор Лось
Экологический митинг против строительства канала Волга–Чограй на месте строительства канала. 1989. Фото с сайта www.goskatalog.ru
Минувшим летом, когда мировая политическая неустойчивость сочеталась с глобальной природной турбулентностью, приведшей, например, к продолжительной 30-градусной жаре в Москве (и еще в 80 крупных городах РФ) и к мощным дождевым потокам на полях Европейского футбольного чемпионата (во многих странах Европы все лето жаловались на дожди и похолодание, например, голландцы), только совсем уже ленивый не вспоминал о современных прогнозах наступления глобальных климатических изменений. Невольно возникает вопрос: если бы на излете существования СССР властям удалось реализовать в полном объеме меры по охране природы и рациональному природопользованию, была бы сейчас экологическая ситуация более устойчивой?
Противоречия «гласности»
Базовая «троякость» («гласность», «демократизация», «ускорение») перестройки (1985–1991), в опоре на которую ее лидеры рассчитывали придать драйв разваливающейся советской социокультурной системе, как считается, не оправдала надежд – слишком велик оказался груз постимперского наследия. Это касалось всех, в сущности, сторон деятельности социума, включая и социоприродный контекст его развития.
«Спецхрановская» экологическая информация, десятилетиями недоступная для общества, вдруг хлынула безбрежным потоком. В условиях гласности «зеленая повестка», оттесненная, как правило, в советских реалиях на задний информационный план, приобретала общенациональную значимость. Особое значение в этом контексте имело осмысление «чернобыльского синдрома».
Авария на Чернобыльской АЭС (апрель 1986) стала проверкой серьезности «степени гласности», которую допускали власти. Первоначально реальность крупнейшей мировой техногенной катастрофы советские властные структуры пытались замолчать, а затем смягчить ее последствия. Это не удалось сделать под информационным воздействием западных стран, и прежде всего Швеции. Лишь спустя почти месяц после аварии официально было признано, что «мы впервые столкнулись с такой силой, как ядерная энергия, которая вышла из-под контроля…»
Поток негативной экологической информации буквально захлестнул страну. Увидели свет закрытые прежде материалы о драматической ситуации с Аральским морем. Публикуются данные, из которых следует, что крупнейшие промышленные центры (Магнитогорск, Нижний Тагил и др.), не соответствуя современным природоохранным требованиям, являются существенным фактором загрязнения природы, а значит, угрожают здоровью человека.
Более того, большинство новых масштабных технологических проектов, которые до недавнего времени готовились к реализации и уже подписывались разрешительные документы, не вышли на уровень реализации. К примеру, не был воплощен один из самых грандиозных советских проектов – «поворот сибирских рек», то есть переброска части стока северных и сибирских рек в Казахстан и Среднюю Азию. Отказались от строительства крупной гидроэлектростанции в нижнем течении Оби, был остановлен проект канала Волга–Чограй.
Общественность поднимала голос в защиту Байкала, против антиэкологической деятельности местного целлюлозно-бумажного комбината. Руководители Байкальского ЦБК утверждали: сбросы комбината в озеро вполне безопасны. Для этой цели устроили возможность желающим испить эту «сбросовую воду». Будучи участником одной из байкальских научных конференций, я попытался ее пригубить, но не смог… Советские власти принимали несколько решений по Байкалу. И лишь в начале второй декады ХХI века комбинат был все же закрыт.
В перестроечные времена мне довелось немало поездить по стране по путевке общества «Знание». Одно из визуально ярких сибирских впечатлений: поездка в зимний солнечный день «внутри» громадного сосново-кедрового лесного массива по дороге, снег вокруг которой из белого стал черным. И эта картина не менялась в течение нескольких часов. Так производили когда-то сажу.
И еще впечатление тех же лет. У меня было назначено выступление на предприятии по производству асбеста. Причем, как оказалось, в социально острый период – забастовка: рабочие требовали закрытия добывающего карьера и реальной остановки деятельности предприятия. Им стало известно, что процент раковых заболеваний на предприятии больше, чем у жителей ближайшего города. Отсюда их требование: его (предприятия) закрытие, предоставив при этом работникам возможность трудоустройства.
Иначе говоря, я оказался реальным свидетелем полярности феномена «гласности» в экологическом контексте. С одной стороны, обнажаются негативные последствия производственной деятельности. С другой – властные структуры должны находить практические ответы на поставленные перед ними социально-экологические проблемы. В противном случае усиливается общественная напряженность, осложняется социально-политическая ситуация на различных уровнях социума.
Иллюзии «демократизации»
Социоприродная проблематика становится драйвером, обеспечивая продвижение позднего советского общества в направлении демократического развития, что выражалось в повышении степени «экологического самосознания» самых широких слоев населения. На первой «горбачевской» сессии Верховного совета СССР (июнь 1985) именно «провинциальные депутаты» приводили немало фактов бесхозяйственного, нерационального использования природных ресурсов, формального отношения к проблеме охраны окружающей среды. При этом официальная точка зрения оставалась неизменной: социализм по-прежнему рассматривался как безусловная предпосылка искомой гармонизации отношения «человек–биосфера–социум».
Более того, в материалах последнего партийного съезда отмечалось, что социализм с «его плановой организацией производства и гуманистическим мировоззрением способен внести гармонию во взаимоотношениях между обществом и природой». Конкретизируя эти решения, высшие политические структуры страны приняли постановление «О коренной перестройке дела охраны природы в стране» (январь 1988).
Кажется, однако, что все большая часть населения уже не воспринимала в полной мере эффективность традиционных партийных решений, разочаровавшись в политических декларациях. Именно об этом говорили участники экологических митингов, проходивших по всей стране, нередко приуроченных ко Всемирному дню окружающей среды (5 июня), увязывая зачастую в единый «пакет» решение как природоохранных, так и политических проблем.
С трибуны митингов обращалось внимание властей на наиболее острые вопросы социально-экологического характера – необходимость более взвешенной оценки целесообразности строительства АЭС. Под природоохранными лозунгами («Даешь чистый воздух!») проходили митинги в сибирских промышленных центрах, где обострились проблемы антропогенного загрязнения воздушного бассейна. Раздавались требования активизации защиты причерноморской акватории, поддерживая реализацию «Стратегического плана действий по реабилитации и защите Черного моря» (1996), принятого Болгарией, Румынией, Турцией, Грузией, Россией и Украиной.
Более того, на излете существования СССР расцвел «зеленый цветок» природоохранного движения. Этот окрас казался власти достаточно идеологически нейтральным, если иметь в виду всю палитру неуклонно расцветающего политического движения. Закладывались основы Социально-экологического союза, стремящегося к реализации идеи гармонии общества с природой.
Вместе с тем и в рамках природоохранной идеологии стремительно реализовывался институциональный тренд, выразившийся в создании в конце 80-х годов нескольких «зеленых» партий. Они пытались на волне природоохранной эйфории занять место на зарождающемся политическом олимпе.
Впервые, отвечая «на вызовы» социума, был создан (январь 1988) союзно-республиканский Государственный комитет СССР по охране природы (Госкомприрода). Иначе говоря, советская власть признала, что экологическая проблема, которая не должна бы, по марксистским стереотипам, «материализоваться» в условиях системы планового хозяйствования, существует и в условиях реального социализма.
Изданное почти через год (ноябрь 1989) постановление Верховного Совета СССР «О неотложных мерах экологического оздоровления страны» свидетельствует об остроте национальной социально-экологической ситуации. Специалисты понимали, что ее смягчение требует стратегических усилий. Поэтому обществу была предложена идея «разработки» долгосрочной «Государственной программы охраны окружающей среды и рационального использования природных ресурсов СССР на 1991–1995 гг. и на перспективу до 2005 г.». И никто, кажется, не догадывался, что реализовывать ее придется уже в системе другого государства.
|
|
В России повышается степень «экологического сознания» населения, мера восприятия системности разрешения социоприродных противоречий. Иллюстрация создана с помощью нейросети Kandinskiy 3.0 |
«Ускорение» рассматривалось как радикальная перестройка социально-экономического развития страны, преодоление прежней «застойной практики». Отнюдь не замахиваясь «на устои», то есть не подвергая сомнениям «социалистические ориентиры советского общества», акцент делался на интенсификации экономики, ускорении научно-технического прогресса, усовершенствовании структуры хозяйственного механизма и активизации «человеческого фактора».
При этом экологическая составляющая непосредственно не фиксируется в контексте феномена ускорения. Однако, учитывая общественный настрой и реалии, его социоприродное измерение вряд ли можно было бы избежать.
Мировой опыт в области научно-технического развития изучался, в частности, под эгидой Научного совета АН СССР по комплексной проблеме «Социально-экономические и идеологические проблемы НТР». Его рабочий аппарат находился в здании Института научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН).
Возглавлял Научный совет по НТР академик Д.М. Гвишиани, а рабочий аппарат (Отдел) – Руслан Хасбулатов, только что защитивший докторскую диссертацию. Мы были с ним примерно одного возраста, поэтому обращались к дрyг другу в те времена по именам. Работать с ним было одно удовольствие: им принимались любые научные предложения, всегда поддерживалась творческая инициатива сотрудника. Возможно, потому, что его мысли и дела были устремлены, как кажется теперь, куда-то в неведомые карьерные дали – обычно спешил, перепоручая, в сущности, институтские дела своим коллегам.
В конце 80-х годов научные исследования и практические разработки во все в большей мере стремились к сочетанию научно-технической эффективности с современными природоохранными стереотипами и требованиями. При этом отечественные научные разработки, имея преимущественно теоретическую и стратегическую направленность, не получали подчас адекватного финансирования, необходимых условий для реализации.
Иначе говоря, и в перестроечных условиях не удалось преодолеть полярную противоречивость советской экономической модели. С одной стороны, провозглашается экологическая политика как государственная стратегия, ориентированная на реализацию принципов охраны природы и рационального природопользования. Министерство природопользования и охраны окружающей среды СССР, созданное на базе Госкомприроды, имело достаточно широкие полномочия: инициирование федеральных законов, касающихся всех сторон природоохранной деятельности; создание системы государственного контроля и независимой экологической экспертизы; организация системы подготовки кадров в области охраны природы и рационального природопользования…
С другой стороны, сложившаяся социально-экономическая модель хозяйствования не создавала реальных условий для эффективной реализации принятой современной нормативно-правовой базы в области управления природопользованием и охраной окружающей среды.
Экологические уроки перестройки
Как бы ни относиться к этому феномену, «историческое мгновение» перестройки оставило немалый след в реальном бытии страны. Выделим «реперные точки» его позитивного социоприродного контекста.
Преодоление идеологических стереотипов. Острота экологических противоречий трактовалась прежде как имманентное свойство капиталистических отношений, ориентированных на извлечение прибыли ценой любых природных издержек. В то же время, как утверждалось, в рамках социалистической модели хозяйствования доминируют принципы гармонии взаимоотношений человека, социума и биосферы. А возникающие негативные явления – лишь отдельные случаи частной некомпетентности и бесхозяйственности.
Тем не менее признавалось, что в условиях частнособственнического механизма хозяйствования создаются предпосылки заинтересованности в рационализации природопользования, так как рыночные экономические отношения достаточно эффективно реагируют на юридическую систему экологического управления. Более того, элементы рыночного природоохранного управления нашли применение и в условиях позднего этапа советской модели хозяйствования.
Осознание возможной ресурсной исчерпаемости. Произошло постепенное признание неуклонно отвергаемого прежде представления, в соответствии с которым национальный природно-ресурсный потенциал имеет стратегическую тенденцию к потенциальному исчерпанию.
В этом смысле идеологическое неприятие идеи «пределов роста» в 70-х годах оборачивается объективизацией ее трактовки в 80–90-х. Закономерно, что публикация в СССР первого доклада Римскому клубу произошла спустя почти 20 лет после его мирового триумфа («Пределы роста». – М.: МГУ, 1991). Это означало, что поздний советский социум наконец-то воспринял потенциальную реальность «пределов роста». И это стимулировало рационализацию природопользования, компенсацию этих «пределов» за счет инновационного развития.
Возросшая степень открытости информации. Первый государственный (межведомственный) доклад «О состоянии природной среды в СССР в 1988 году» был подготовлен Госкомприродой СССР (1990). В его подготовке участвовал ряд смежных организаций: Госкомстат, Государственный комитет по науке и технике (ГКНТ), Госкомгидромет, Госкомлес, Госагропром, Госгортехнадзор. В докладе были представлены систематизированные официальные данные о качестве окружающей природной среды и тенденциях ее изменения; состоянии природных ресурсов и факторах, оказывающих на них влияние; о здоровье населения; региональных экологических проблемах; государственной политике; общественном экологическом движении и участии СССР в международном сотрудничестве в области охраны природы и рациональном природопользовании.
Формирование основ природоохранной управленческой структуры. В рамках Госкомприроды СССР была сформирована национальная структура природоохранной системы. В нее входили следующие управления: по экологическим механизмам охраны природы; государственной экологической экспертизы, по контролю качества воздуха, воды и почвы, управление заповедниками, международного сотрудничества, экологического образования и связей с общественностью. Именно в «перестроечном прошлом» были заложены основы национальной природоохранной структуры. И это несмотря на сложность социально-политической ситуации в стране и ограниченность финансовых возможностей.
Генезис партийного «зеленого» строительства. Провозглашение создания партии «Зеленые» в СССР (март 1990) – один из первых опытов независимого партийного строительства. Однако конфликт между «радикалистами», отвергающими сотрудничество с властными структурами, и «оппортунистами», стремящимися к этому, а также развал страны привели к тому, что постперестроечное экологическое партийное строительство опиралось на доминирующие идеологические тренды.
Новая Россия участвовала в подготовке предварительных документов Конференции ООН по окружающей среде и развитию («Наше общее будущее», 1987), а на полях конференции Рио-92 принимала участие в обсуждении и утверждении глобальной концепции устойчивого развития. Более того, в первой половине 90-х годов в РФ принят ряд документов (Указ президента от 4 февраля 1994 года, Концепция перехода РФ к устойчивому развитию), подтверждающих стремление России к выходу на современный уровень исторического динамизма.
30 лет спустя
Сегодня в мировом ежегодном рейтинге «Индекс экологической эффективности» (Environmental Performance Index, EPI) РФ занимает 112-ю строчку. В рейтинге участвуют 180 стран. Первые три места отданы малым странам Северной Европы, а последние – странам Южной Азии.
Из результатов совместного исследования коммуникационного агентства LikePR и Аналитического центра НАФИ следует, что каждый четвертый житель нашей страны (24%) не доволен состоянием «своей» окружающей среды. Вместе с тем опросы показывают: постсоветский человек (он теперь – россиянин) не слишком стремится, «засучив рукава», включиться в активную борьбу за экологические ценности. По мнению большинства россиян (более 70% опрошенных), решение экологических проблем – забота государства и бизнеса. Впрочем, по недавним замерам ВЦИОМ, более 40% россиян связывают «ухудшение экологической ситуации» с личностным фактором – несколько лет назад показатель был ниже.
При этом неуклонно повышается степень «экологического сознания» населения, мера восприятия системности разрешения социоприродных противоречий. С одной стороны, средний россиянин во все большей степени связывает остроту биосферной напряженности с собственной позицией. С другой – граждане фиксируют «незаинтересованность властей», «недостаточный контроль за соблюдением экологических норм».
Опросы ВЦИОМ, приуроченные к 100-летней годовщине образования СССР, показали: немногим более 50% россиян убеждены в том, что в стране «было больше хорошего»; в то время как почти 40% считают: «было поровну» – «и хорошего, и плохого».
Тем не менее в краткий период перестройки удалось, кажется, обозначить почти все болевые экологические точки на социоприродной карте великой страны. И при этом наметить основные стратегические пути снятия болевых синдромов. И это – безусловное достижение.
Вместе с тем большинство из принятых решений не вышло на уровень практических действий. И это, несомненно, «большой минус». Но можно ли было за короткий исторический срок найти адекватное разрешение проблемы, острота которой прежде затушевывалась, реально не принимаясь во внимание в процессе реализации масштабных проектов?
…Авгиевы конюшни никто не чистил 30 лет. Понадобился Геракл, чтобы навести желанную чистоту, да и «наша конюшня» не чистилась, в сущности, еще по-настоящему. Кто мог бы (и хотел) повторить в ХХI веке гераклов подвиг?
