Экономика, которую невозможно мобилизовать

Именно в Средние века начался расцвет искусства зарабатывания денег посредством денег – хрематистика. Квентин Массейс. Ростовщик и его жена. 1514

«Невозможно провести всеобщую тыловую мобилизацию в России», – заявляет В.Н. Боглаев, генеральный директор Череповецкого литейно-механического завода. В ряду прочих факторов: чиновники Минпромторга не могут даже в положенные сроки обеспечить взаимодействие высокотехнологичных предприятий в интересах импортозамещения. Получается, что мобилизация – это другая парадигма жизни, которой необходимо соответствующее обеспечение на всех уровнях.

Господство хрематистики

Сегодня возрождаются паттерны поведения 1940-х. Так, Telegram сообщает, что некий предприниматель помогает машиностроительному заводу приобрести пятикоординатный фрезерный станок и токарный центр с фрезерными возможностями, не дожидаясь решения министерства. Отличие, однако, состоит в том, что, когда в конце 1942 года пчеловод заказывал самолет Як-5 для воюющей армии на авиазаводе, об этом писали газеты и сообщало радио.

В то же время периодически звучащие тезисы о мобилизационной экономике в теоретических дискуссиях разбиваются о законы классической (британской) политэкономии (один из трех источников марксизма, между прочим). Так, обязательное условие «запрещает» всякую мобилизацию как неэкономическое действие: по итогам рыночного обмена общие величины полезности каждого из добровольных участников сделки должны возрасти. Подразумевается, что уже в коротком периоде.

Так что же это за экономика, которую невозможно мобилизовать?

Дело, по всей видимости, в том, что нет в России «экономики», кроме разрозненных ее очагов. Институционально господствует хрематистика. То самое искусство зарабатывания денег посредством денег, которое Аристотель обозначал как альтернативу ойкономии. Ойкономия же – система хозяйствования рода, которая при Елизавете Петровне и Екатерине II интерпретировалась как «домостроительство».

Обратим внимание на то, что хрематистика с момента своего появления была структурой паразитической по отношению к ойкономии. Сегодня объясняющим для искусства зарабатывания денег посредством денег можно считать понятие «дериватив», то есть производную от предыдущего актива. Причем по отношению к реальному активу это может быть производная отнюдь не первого порядка. А так как, согласно действующим сегодня системам национальных счетов, деривативы учитываются в позициях денежных агрегатов, данное положение уничтожает смысл денег как символа доверия, хотя они и продолжают называться фиатными.

Подмена смыслов осуществлялась постепенно. Что неявно подразумевал Александр Сергеевич Пушкин, когда писал, что его герой «бранил Гомера, Феокрита»? А именно то, что в его время считалось современным отбросить принципы ойкономии и взять на вооружение (по тексту) рыночные стимулы, которые затем, по логике развития, приобретают форму хрематистики («земли отдавал в залог»). Пирамида ойкономии сравнительно долгое время разбиралась по кирпичикам: с 1499 года появление системы двойной записи в бухгалтерии сделало предприятие фирмой (акционерным обществом); человека-партнера заменила запись в книге, зато ускорился оборот и появились новые возможности для кредита.

Отчуждение пришло также в сферы религии и научных исследований. Если первоначально исследования Природы как цельного божественного творения осуществлялись в стенах монастырей, а затем и первых университетов (Болонский – один из них), то рыночная семантика и королевские указы обеспечили независимость университетов от городов, в которых они находились, а затем и от церкви.

Крестьянско-купеческий капитализм

Оправдание хрематистики осуществлялось посредством продвижения идей торгово-финансового предпринимательства (ТФП). А ТФП оправдало, помимо прочих, лютеранство. «Формула согласия», в частности, гласит: «Тело Христово присутствует и преподается под хлебом, с хлебом, в хлебе» (sub pane, cum pane, in pane). Так получилась «компания».

Вообще, можно обнаружить несколько версий переходных форм: от ойкономии к хрематистике и обратно. Одну такую переходную форму, специфическую для России, обнаружил историк Александр Пыжиков и назвал ее крестьянско-купеческим капитализмом (ККК).

Тезис о ККК подтверждается, помимо прочего, свидетельствами барона А. Гакстгаузена, который по поручению императора Николая I инспектировал ряд российских регионов, прежде всего – южных и юго-западных, в 1843 году. Прежде всего с целью ревизии источников налоговых поступлений. Барон писал, что фабрики, им обнаруженные, были созданы крестьянами, которые не могли ни читать, ни писать: «Между ними совсем нет дворян, как нет ни ученых, ни теологов» (Цит. по: Пыжиков А. Грани русского раскола. М., 2018).

Пыжиков также сообщает, что эти крестьяне придерживались «старого уклада». Во всех общинах действовал принцип: твое имущество есть имущество твоей веры. Характерной иллюстрацией проявления данного принципа является хозяйственная практика Преображенского кладбища в Москве. Банковская деятельность на принципах старообрядческого капитализма была запрещена государством, но можно было держать кладбищенскую кассу. Между тем царское правительство делало все возможное, чтобы артельный уклад ККК сломать и установить рыночные отношения.

Рыночному же типу семантики соответствует определенный мир-соглашение, характеризуемый установленным набором характеристик, включающим: квантифицируемые измеряемые ценности, существенную долю утилитаризма в наборе институциональных норм, ограниченность временного горизонта планирования со склонностью к его сокращению, преобладание в системном проектировании линейного типа времени (что, в частности, порождает кредитный и банковский процент). В терминах существенной метафоры, семантическое поле, предуготовленное ойкономии (добрострою, как говорят современные староверы), переходит хрематистике.

Еще большее ускорение придала этим процессам глобализация. Метафизически ее движущими силами стали стремление к наживе и рост отчуждения на всех уровнях: от средств производства, от среды обитания, от представителей иных сообществ, человека от его собственной природы. Отметим здесь образцы ключевых слов, терминов проектного языка, соответствующие данным уровням: рабочая сила, население, капиталист, физическое лицо, человеческий капитал, захват рынков и т.д.

Российский мобилизационный проект

Логика рыночного механизма так или иначе приводит каждый научный проект к постановке задачи коммерциализации. Академические профессиональные группы из смежных дисциплин начинают бороться за свои версии дизайна конечного продукта технологии. В итоге выбирается тот вариант исполнения макета, промышленного образца, который получил большую поддержку лоббистов.

Есть варианты, когда лоббистами оказываются сторонники «Азиатского способа производства» (АСП), еще одной переходной формы. Пример реализации методов АСП, когда «навалились всем миром» и с четким представлением, зачем это делается, обнаруживаем в научной сфере Китая: в августе 2022 года из доклада Национального института научной и технической политики Японии (NISTEP) узнаём, что Китай, по версии данного источника, стал абсолютным «мировым чемпионом» во всех существующих номинациях.

Незадолго до этого доклада появились данные Nature Index за 2022 год, из которых следует, что Китай стал лидером по числу публикаций естественнонаучной тематики в 82 признанных мировой общественностью журналах «высочайшего уровня научной ценности». Есть довольно высокая степень вероятности того, что это достижение стало возможным как результат мобилизации научно-технологической сферы КНР, организованной Коммунистической партией Китая с ее 4 млн партийных организаций и 90 млн партийцев.

Таким образом, заключаем, что рассуждать о «мобилизационной экономике» в России будет некорректно. Следует говорить о мобилизационном проекте. В рамках теории мобилизационного проекта особое место занимает вопрос его институционализации.

Как и для всех проектов, она должна начинаться с «семантической интервенции»: вводятся новые/старые понятия, выстраиваются смысловые ряды, формируются семантические поля и т.п. Появляются новые языковые сообщества. В случаях кардинальных изменений, а именно таким оказывается появление мобилизационного проекта, требуется «эпистемическая модернизация», которая начинается с эпистемного возмущения. Таким образом создаются эпистемологические барьеры, очерчивающие границы определенного конвенциального поля (КП). Образуется так называемый научный вихрь, который начинает взаимодействовать с «властным» и другими (см.: «Вихревая динамика …». Монография ИИЕТ в 3 т. 2018–2019).

В результате конвенциальное поле может разделиться. В нашем случае речь идет о конвенциальном поле стратегии мобилизации. В каждом из образовавшихся подполей возможно появление гибридных, а затем и различных эпистем, которые могут начать конфликтовать друг с другом, если жизненных ресурсов им окажется недостаточно. Таковыми конфликтующими эпистемами в нашем случае оказываются эпистемы дисциплинарных полей ойкономии и хрематистики.

Российская ситуация, рассмотренная в данном контексте, предлагает то преимущество, что определенные знаковые явления и процессы уже имели место, и необходимо только извлечь полезный опыт для решения задач текущего этапа.

Семантическое событие

Для российского мобилизационного проекта семантическим событием является включение военной риторики. В этом случае требуют легитимизации не только расходы денежных средств, общественных ресурсов, ограничения ряда гражданских прав и свобод. Необходимо обоснование физических и моральных тягот и лишений, людских жертв. «Война» в данном случае понимается не только как вооруженные столкновения, а во всех ее разнообразных спектрах и на всех уровнях, начиная с метафизического.

Метафизическим, по существу, следует считать упомянутое выше противостояние ойкономии и хрематистики. Не случайно, объявив индустриальную мобилизацию, Сталин в 1929 году, наплевав на британскую политэкономию, меняет принципы финансовой системы (помимо прочего появился контур безналичных денег, открытые счета для генеральных конструкторов и т.п.), включив параллельно идеологическую составляющую. А через два года постановлением правительства была отменена частная торговля во всех ее видах. Однако через некоторое время после победы 1945 года маятник качнулся в другую сторону.

Понятие «прибыль» в СССР, по мнению наблюдателей из США, было реабилитировано в 1962 году (публикацией Е. Либермана в журнале Time). Сопутствующие изменения с точки зрения семантики выглядят как постепенная подмена образов, задействованных в описаниях социально-технических, хозяйственных и иных взаимодействий.

Исследования динамики институциональных матриц показывают значимое повышение доли нормы утилитаризма и снижение соответствующего показателя доверия с начала «рыночных реформ» в России по настоящее время. Изменения такого рода начинаются в стратах молодых людей и затем, по мере смены поколений, распространяются на другие сегменты общества.

Соответственно меняются техники мышления. Начинает преобладать так называемая техника мышления «кочевников». Поэтому многие тезисы и приемы, использовавшиеся в советское время для легитимизации расходов и усилий на «мобилизацию», сегодня утрачивают свою эффективность.

Таким образом, необходимо понять, что мобилизация хрематистики невозможна по определению. Если же необходим работающий мобилизационный проект, то следует как минимум создавать систему, в которой каждый объект будет соответствовать своему определению.