Научному сообществу остро не хватает критического отношения к себе и эмпатии к людям. Кадр из фильма «Назад в будущее». 1985
Науке свойственно фундаментальное противоречие: являясь решающим фактором развития цивилизации, она одновременно угрожает ей гибелью. Опасны не только некоторые направления научных исследований вроде разработки биотехнологий и искусственного интеллекта. Потенциально опасны все ученые, включая самых гениальных и добропорядочных.
Профессиональные изъяны ученых
1. Ученые опасны своими предметными ошибками, прежде всего парадигмальными, возникающими из-за неудачного индуктивного обобщения фактов. Всякое такое обобщение – это рулетка, всегда можно попасть впросак, что с учеными часто и бывает. Как изящно пошутил Анатоль Франс, наука непогрешима, но ученые постоянно ошибаются. При этом ученые не только вынуждаемы природой научного знания к не стопроцентно обоснованным обобщениям, но и сами к ним склонны: они стремятся опередить других ученых, дабы первыми объявить о своем открытии (борьба за приоритет – движущая сила научного творчества).
2. Стремясь воздействовать непосредственно на подсознание читателей и слушателей, авторы научных новаций зачастую выходят за пределы научной аргументации, успешно применяя ту же технику убеждения, что и реклама. А именно: они употребляют ключевые для своих новаций термины в связке с терминами, заведомо имеющими в глазах читателей и слушателей положительную коннотацию.
3. Ученые «до последнего патрона» защищают терпящие фиаско под напором новых эмпирических данных канонические теории, подводя под них новые теоретические обоснования.
4. В научном сообществе господствует атмосфера неприятия научного инакомыслия. Всякое научное диссидентство, всякая девиация от мейнстрима, всякое отклонение от концепции данной научной школы или даже от точки зрения данного конкретного ученого воспринимается данным конкретным ученым, данной научной школой или мейнстримным научным сообществом (научным истеблишментом) негативно. При этом самое жесткое сопротивление вызывают наиболее новаторские работы.
5. Руководимые желанием совершить научное открытие и увековечить себя в анналах науки, некоторые (многие?) ученые – во всех других отношениях вполне нормальные люди – становятся лишенными эмпатии социопатами. Они готовы «пробивать» свои открытия любой ценой, пренебрегая их опасностью для людей.
В подтверждение кратко перескажу чудовищную историю, которая произошла в США и о которой можно прочитать в книге Фрэнсиса Фукуямы «Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции» (М., 2004).
Мальчика, родившегося в 1965 году, звали Брюс Реймер. В младенчестве у него были проблемы с мочеиспусканием, вызванные фимозом. По этому поводу ему в возрасте восьми месяцев провели обрезание, но сделали это не совсем удачно. Здесь на сцене появляется известный психолог и сексолог Джон Мани. Для проверки своей гипотезы (Мани полагал, что половая идентичность человека не задается природой, а прививается средой) он уговорил родителей Брюса на совершенно не обязательную в данном случае полную кастрацию ребенка (ему были удалены остатки пениса и половые железы) и на его дальнейшее воспитание как девочки. Все закончилось трагически: в возрасте 38 лет Реймер покончил с собой, в чем его родители обвинили методологию Мани.
Уточним. Мани проявил себя в отношении пациента как социопат, но не как психопат. Различие в том, что отсутствие эмпатии у психопата является результатом генетической предрасположенности, тогда как у социопата – воздействия среды. На Мани социопатическую печать наложила профессия. Как пишет Фукуяма, «Джон Мани был движим сочетанием научного тщеславия, амбиций и желания доказать положение идеологии – свойства, которые заставили его… действовать прямо против интересов пациента».
Вот эта зацикленность ученых на разработке и продвижении собственных идей и делает вполне добропорядочных и психически здоровых в своей массе ученых потенциально опасными для людей. Многие из них при этом исходят из того, что работают «на благо человечества». Эта установка крайне опасна, потому что наперед оправдывает любые действия ученого.
Характерно, что никакого законного наказания Джон Мани не понес. Не был он и подвергнут остракизму со стороны коллег. Была только критика его гипотезы со стороны тех, кто ее не разделял. Научное сообщество восприняло социопатическое деяние Мани этически нейтрально. Это, на мой взгляд, характеризует его (научное сообщество) в данном случае вполне социопатическим образом.
Комиссии по защите от науки
Суммируя пять пунктов наших инвектив против ученых, констатируем, что научному сообществу остро не хватает критического отношения к себе и эмпатии к людям. Это с одной стороны. А с другой – наука уже поставила на службу человеку столь могучие силы природы, что действия даже одного ученого или одной научной лаборатории (скажем, вирусологической) могут привести к глобальной катастрофе. Это сочетание чрезвычайно опасно для цивилизации.
Что делать? Два конкретных предложения.
Во-первых, преобразовать систему комитетов/комиссий по этике, действующую в области медико-биологических исследований, в систему комиссий по защите от науки (КЗОН), которая охватывала бы своим контролем все научные исследования.
Во-вторых, включать в эти комиссии наряду с учеными, раз уж общество не может им доверять, «присяжных заседателей», выбираемых по жребию из «простых» граждан.
Однако все сказанное нами до сих пор – это только прелюдия, главное – впереди. Опираясь на эволюционные представления, мы далее приходим к выводу о неустранимой паллиативности предложенных нами и всех других, которые только могут быть предложены, мер по защите цивилизации от науки. Другими словами, к выводу о неустранимости фундаментального противоречия науки, обозначенного в первой фразе статьи.
Автогенетическая эволюция
Теория Чарльза Дарвина, как никакая другая, способствовала развитию эволюционных представлений. Однако предложенный им конкретный механизм возникновения эволюционных новаций – механизм естественного отбора – ошибочен. Во всяком случае к такому выводу сегодня приходит все большее число эволюционистов. Чем дальше, тем все большее распространение получает автогенетическая эволюционная концепция, предполагающая, что эволюция происходит в результате самоорганизации материи. Ее основания были заложены Р. Декартом, И. Ньютоном, И. Кантом и П. Лапласом.
Основные положения авторской версии этой концепции.
1. Универсальная эволюция, то есть рассматриваемая в едином ключе неорганическая, органическая и социальная эволюция, происходит в результате самоорганизации материи (взаимодействий).
2. Эволюция происходит в определенном направлении; ее вектор имеет несколько компонентов:
– возрастание сложности и разнообразия форм;
– интенсификация «метаболизмов» разной природы, включая энергообмен и обмен веществ, химические метаболизмы и «метаболизмы» социальные;
– интенсификация и расширение круговоротов энергии и вещества;
– рост связанности «всего со всем».
Вся наша жизнь протекает в тумане неопределенности и непредсказуемости результатов наших действий и нашего будущего. Фото Pxhere |
3. Действует эволюционный принцип минимакса: в каждом макроскопическом фрагменте наблюдаемого мира максимизируется интенсивность взаимодействий, ведущих к их последующей интенсификации; и минимизируется интенсивность взаимодействий, не ведущих к их дальнейшей интенсификации. Эволюционное соревнование проигрывают как системы, интенсифицирующие взаимодействия недостаточно быстро, так и делающие это слишком быстро, с перерасходом ресурсов.
4. «Эффект потряхивания» эволюционирующих систем. Представим себе пластиковый поднос с лежащим на нем магнитом и беспорядочно рассыпанными железными опилками. При потряхивании подноса опилки выстраиваются на нем в определенную структуру, воспроизводящую силовые линии магнита.
Применительно к эволюции речь идет о «потряхивании» эволюционирующих систем. Роль магнитного поля, создающего постоянное давление на опилки, которое не приводит в «мирное» время к видимым последствиям, здесь играют взаимодействия, создающие постоянное давление на эволюционирующие системы. Роль же «потряхивателя» играют время от времени происходящие на Земле катастрофы, которые, начиная с Жоржа Кювье (1815), фигурируют в концепциях эволюционного катастрофизма.
Коротко говоря, катастрофы активируют эволюционные самосборки. В стрессовых (катастрофических) условиях эволюционирующая система дестабилизируется, становится лабильной, расширяется размах возникающих мутаций (новаций), пока система не выйдет из кризиса.
Стимулирующие эволюцию катастрофы происходят и по внутренним причинам. Известно, что социальные кризисы, как правило, приводят к большим переменам: кризис вызывает стрессовое давление на членов сообщества, стимулирующее эволюционные ментальные и поведенческие самосборки, во множестве которых из-за наличия в эволюции стохастической компоненты присутствуют не только способствующие устранению корней кризиса, но и направленные «в разные стороны». Именно поэтому такие кризисы стимулируют не только переход к очередной социально-экономической формации, но и возникновение новых направлений в искусстве, науке и т.д.
Феномен «катастрофного шума»
Катастрофы и стрессовые ситуации вообще – необходимая составляющая существования эволюционирующих систем (скажем, социумов). Она обеспечивает в соответствии с эволюционным принципом минимакса их эволюции некоторую оптимальную скорость, а тем самым и выживание. В отсутствие катастроф (стрессовых ситуаций) скорость эволюции падает, что приводит к загниванию и последующей гибели эволюционирующих систем. Так что в жизни социумов в норме должен присутствовать на некотором оптимальном уровне, задаваемом эволюционным принципом минимакса, «катастрофный шум».
Если реальный уровень «катастрофного шума» выше или ниже оптимального, эволюция социума тормозится, если существенно выше или ниже – социум гибнет.
Интересно рассмотреть феномен «катастрофного шума» применительно к науке. Приходим к выводу, что в жизни науки, как и в жизни социума, должен присутствовать «катастрофный шум», то есть в норме часть научных исследований должна иметь катастрофические последствия, однако их уровень не должен быть выше или ниже некоего оптимального уровня, в принципе не поддающегося вычислению.
Если запретить все опасные научные исследования, то цивилизация погибнет от чрезмерного снижения уровня «катастрофного шума». Если разрешить все опасные исследования, то есть предоставить ученым полную свободу творчества, то цивилизация погибнет от превышения этого уровня. Если ликвидировать науку как таковую, то и тогда цивилизация погибнет – вследствие торможения (неускорения) ее эволюции в результате исчезновения этого мощного двигателя эволюции.
Существенно, что оптимальный уровень «катастрофного шума», который (оптимальный уровень) все решает в судьбе человечества, – как, надо полагать, и в судьбе любой другой цивилизации во Вселенной, если таковые существуют, – в принципе не поддается расчету.
Сказанное означает, что фундаментальное противоречие науки в принципе неустранимо. В том смысле, что угроза гибели цивилизации по вине ученых останется с человечеством «навсегда». То есть до ее натуральной гибели из-за науки или до ее гибели по какой-либо иной причине вроде падения астероида.
Еще раз. Мы знаем, что научные исследования необходимо контролировать с тем, чтобы обеспечить некий оптимальный уровень их катастрофичности. Однако мы не знаем, какой уровень катастрофичности всей совокупности научных исследований является оптимальным.
Не знаем мы и того, какими практическими соображениями следует руководствоваться, принимая решения по конкретным научным исследованиям. Это не известно не только автору этих строк, но, как я понимаю, и никому другому.
Насколько мне известно, единственное практическое соображение такого рода, которое, к слову сказать, сегодня достаточно широко применяется в мире, – это так называемый принцип предосторожности (Precautionary Principle), принятый в 1992 году на Конференции ООН по окружающей среде и развитию. Согласно ему, если существует угроза нанесения серьезного или необратимого ущерба окружающей среде, то недостаточная научная обоснованность оценок угрозы не должна использоваться как основание отложить реализацию мер, направленных на ее предотвращение.
Представляется очевидным, что повсеместное следование принципу предосторожности приведет к неконтролируемому снижению уровня «катастрофного шума» в жизни цивилизации, что может вызвать опасное для ее существования торможение эволюции.
Гибель не по вине науки
Все сказанное выше не означает, конечно, что все мы должны надеть белые тапочки и ползти к ближайшему кладбищу. По сути дела, такова, как здесь описано, вся наша повседневная жизнь. В том смысле, что она вся протекает в тумане неопределенности и непредсказуемости результатов наших действий и нашего будущего. Мы всего достигаем опытным путем, набивая синяки и шишки и проклиная или прославляя судьбу. Так что руки опускать никак нельзя, человечество должно продолжать работу по предупреждению опасных научных исследований и их последствий. Необходимо контролировать научные исследования, опытным путем нащупывая оптимальный уровень катастрофичности всей совокупности научных исследований.
Контролирование опасных научных исследований – очень сложная и масштабная задача, которая, полагаю, постепенно выдвинется в жизни цивилизации на первый план.
На науку сегодня расходуется все возрастающая доля бюджета стран. И все большая часть бюджета науки будет со временем приходиться на работу системы контроля над наукой, скажем, в форме предлагаемой нами системы комиссий по защите от науки (КЗОН). Не исключено, что в будущем во избежание преждевременной гибели цивилизации по вине науки на обеспечение оптимального уровня безопасности научных исследований будет расходоваться больше средств, чем на сами научные исследования. Возможно, в разы больше.
Действия, направленные на контролирование науки, постепенно уже становятся и, полагаю, во все большей степени будут становиться неотъемлемой частью жизни цивилизации.