История с привкусом уксусного альдегида

Академик РАН И.И. Моисеев в мастерской А.Г. Толстикова. 2012. Фото из архива автора

После двухлетнего безуспешного моего уговаривания знаменитого ученого-химика, академика Российской академии наук И.И. Моисеева позировать для портрета Илья Иосифович наконец сдался и произнес с тяжелым вздохом: «Александр, ты со своей настойчивостью уломаешь кого угодно. Только я никак не могу взять в толк, что такого примечательного и героического ты разглядел в моей персоне. Я простой человек, рядовой академик, занимаюсь всю жизнь конкретными делами, я не из тех, кто может раздвинуть понимание мира, как Дмитрий Иванович Менделеев с периодическим законом. Зачем тебе тратить на меня свое драгоценное время, да и мое тоже, тем более что есть модели поинтереснее. Хотя что с тобой делать, раз я обещал, то пиши, но только не мучай меня слишком длительными сеансами».

Время пошло!

Мы договорились с Ильей Иосифовичем о том, что работать над портретом будем в моей мастерской и позировать он будет не в парадной, а в максимально комфортной для себя одежде. И действительно, на первый сеанс, который состоялся в конце июня 2012 года, Илья Иосифович пришел в голубой рубашке с длинным рукавом и в темных брюках. В руках он держал трость, с которой не расставался уже несколько лет. К моменту написания портрета академику Моисееву исполнилось 83 года.

Увидев на моем мольберте заготовленный холст весьма внушительных размеров, Илья Иосифович с нескрываемой тревогой в голосе спросил: «Александр, этот холст ты приготовил для работы над моим портретом? Какой ужас, какой он огромный! Зачем такой? Ведь сколько времени нужно потратить, чтобы закрасить его! Неужели ты видишь меня в этом пугающем воображение формате? Это какими же по размеру должны получиться моя голова, руки, тело? И вообще мы же договорились всего о нескольких сеансах и о том, что ты не будешь меня мучить долго в течение каждого из них. А тут я вижу совсем другое твое настроение».

Он сел на стоящий у окна стул, опершись двумя руками на рукоятку трости. Я понял, что время пошло, и, не желая терять его, начал наносить кистью подготовительный рисунок сразу на холст...

Все последующие сеансы – а их было еще три – мы о многом поговорили с моим мудрым и тактичным собеседником.

Особенно интересовала меня история вокруг знаменитого вакер-процесса крупнотоннажного получения уксусного альдегида прямым окислением этилена при катализе солями палладия и меди, разработанного и внедренного специалистами немецкой химической компании Waker-Chemie. Эта важнейшая для промышленности реакция, на мой взгляд, в конце 50-х – начале 60-х годов ХХ столетия была буквально вырвана из рук тогда молодого научного сотрудника Ильи Иосифовича Моисеева и его коллеги и друга Михаила Натановича Варгафтика.

В чем-то это напоминало историю, случившуюся со знаменитым русским химиком и гениальным композитором Александром Порфирьевичем Бородиным и не менее знаменитым французским ученым-химиком Шарлем Вюрцем, когда и тот и другой в один год, 1872-й, подошли к открытию реакции альдольной конденсации при нагревании альдегидов в присутствии щелочи. Бородин, как типичный представитель щепетильной русской интеллигенции середины XIX столетия и человек широкой души, отказался от проведения дальнейших исследований в этой области химии, фактически уступив лавры первооткрывателя альдолов Вюрцу. Бородин даже снял свое сообщение на эту тему на очередном международном съезде химиков, на котором, как ему стало известно, с подобным докладом должен был выступить Шарль Вюрц.

Мотивируя свой поступок, Александр Порфирьевич сказал друзьям и коллегам, что его лаборатория едва существует на те средства, которые ей выделяются, что у него практически нет ни одного помощника, в то время когда Вюрц располагает огромными средствами, прекрасно оснащенной лабораторией и работает в 20 рук благодаря тому что не стесняется заваливать своих лаборантов черновой работой.

Коллеги-химики, академики И.И. Моисеев и Б.Ф. Мясоедов. На открытии выставки «Наука и искусство в лицах. Портреты современников». Архив РАН, Москва, 2016. Фото Александра Марова

– Знаешь, Александр, действительно многое похоже на то, что ты сообщил о Бородине. Но начну свое повествование несколько издалека. Сначала я расскажу, как у меня вообще возник интерес к химии.

После войны в 1945 году в мирную жизнь стали возвращаться люди, которые прошли фронт – особые, суровые и принципиальные. Таким человеком был и мой школьный учитель химии. Звали его Сергей Николаевич Успенский. В школе у меня до его прихода по химии были высокие оценки, но на самом деле я о химии ничего не знал и объективно не тянул даже на двойку.

Сергей Николаевич, видя мой интерес к его предмету, сделал над собой усилие и поставил мне на переходном экзамене тройку, что было для меня чрезвычайно оскорбительным. Самолюбие взыграло во мне так, что я начал учить химию основательно и не только по школьным учебникам. Я прочитал от корки до корки «Историю химии» Партингтона. Вторым, кто привлек мое внимание, был знаменитый химик-органик Николай Алексеевич Преображенский. Тогда в школы часто приходили с выступлениями ведущие профессора крупных столичных вузов и агитировали школьников заниматься наукой. Преображенский был в их числе и очень захватывающе рассказывал о химии.

Другим человеком, оказавшим на меня исключительное влияние в юношеские годы, был мой будущий учитель и друг Яков Кивович Сыркин, популярные лекции по химии которого я с огромным интересом слушал в Доме ученых на Пречистенке в Москве. Именно благодаря Сыркину я поступил в Московский институт тонкой химической технологии им. М.В. Ломоносова (МИТХТ). Будучи профессором этого института и тогда уже членом-корреспондентом Академии наук СССР, а впоследствии и академиком, Яков Кивович блестяще читал лекции, слушать которые приходили студенты многих химических вузов столицы.

В течение многих лет Сыркину не давали аспирантов, так как в глазах властей предержащих он был неблагонадежным. Дело в том, что Яков Кивович увлекся теорией резонанса. Ты, Саша, прекрасно понимаешь, о чем я говорю, хотя бы на примере структурной формулы бензола. Поскольку эта теория пришла к нам с Запада, то Яков Кивович попал в число так называемых западников.

В МИТХТ я заинтересовался координационной химией, основателем которой был великий швейцарский химик Альфред Вернер, а в России ею занимался Лев Александрович Чугаев. Спустя пять лет после защиты диплома я серьезно увлекся координационными соединениями палладия с этиленом. И тогда мне удалось открыть реакцию, в которой этилен, связанный с палладием, при воздействии кислорода превращается в уксусный альдегид.

Вот теперь внимание! С этого места и начинается та часть истории в моей научной биографии, которую ты, Александр, сравнил с историей Бородина и Вюрца. Мне нет необходимости рассказывать тебе, как химику, какое практическое значение имело получение уксусного альдегида из этилена. Сегодня в мире уксусный альдегид, который производится миллионами тонн, применяется для получения уксусной кислоты, бутадиена, уксусного ангидрида и других продуктов.

Мы тогда с Сыркиным пошли по советским министерствам с вопросом, можно ли опубликовать открытый мной метод прямого получения уксусного альдегида из этилена в открытой печати и получили ответ, что мое открытие публикации не подлежит, так как эта информация имеет стратегическое значение. И внедрить невозможно: нет свободных ресурсов этилена, весь он используется в производстве полиэтилена. Практически до конца 1959 года мы безуспешно пытались реализовать наше изобретение, пока в начале 1960 года в одном зарубежном научном издании не появилась статья немецких ученых, в которой была описана открытая мной реакция.

Оказалось, что параллельно с нами этой проблемой занимались ученики знаменитого химика, лауреата Нобелевской премии Эрнста Отто Фишера. Вот они-то и опубликовали быстрее нас этот материал. Это потом, когда Фишер приезжал в Москву, чтобы познакомиться со мной, выяснилось, что мы в своих исследованиях по уксусному альдегиду значительно опережали немецких коллег и разрабатывали более экономичный путь его получения.

Не знаю, как там Бородин в свое время с Вюрцем, но я тогда был подавлен. Меня опередили и буквально отняли мое открытие. Вот вкратце история этого вопроса.

На открытии выставки «Наука и искусство в лицах. Портреты современников». Архив РАН, Москва, 2016. Народный художник РФ, академик РАХ А.А. Тутунов (на переднем плане) и академик РАН И.И. Моисеев.  Фото Александра Марова

Во время рассказа Ильи Иосифовича я практически остановил работу над портретом и полностью обратился в слух – настолько меня захватила драма этого далеко не рядового события в науке. Как помню, я тогда спросил у Моисеева: «Илья Иосифович, а какова роль некоего Смита, который наряду с Хафнером является соавтором той «злополучной» немецкой публикации. Он химик? Я ничего о нем не знаю».

Моисеев, помедлив, ответил: «Смит никогда не был учеником Эрнста Отто Фишера. Он вообще не химик, он крупный менеджер. Работая в химической компании Waker-Chemie, Смит один из первых понял промышленное значение этой работы, за что ему честь и хвала. Фактически он был организатором всего дела, всего того бизнеса, который немного спустя получил бренд вакер-процесса в производстве уксусного альдегида.

Что мне оставалось? Вот я и придумал то, о чем не догадались немцы: получил из этилена винилацетат. Этот метод прямого высокоселективного окислительного ацетоксилирования этилена в винилацетат при катализе соединением палладия в среде уксусной кислоты получил название в мировой литературе «реакция Моисеева». Достойный реванш! Поэтому после фиаско с уксусным альдегидом не по нашей вине мы с Михаилом Натановичем Варгафтиком были действительно горды содеянным».

Понимая, что эта тема начинает сильно заводить Илью Иосифовича, и боясь потерять его настроение, необходимое для продолжения работы над портретом, я задал вопрос:

– Илья Иосифович, вы обмолвились, что нобелевский лауреат Эрнст Отто Фишер приезжал к вам в Москву. С какой целью?

– Эрнст Фишер приезжал, чтобы просто познакомиться, ему было интересно посмотреть на меня. Поведение его было очень доброжелательное, никакого высокомерия и конкуренции.

– И все же, в чем, по вашему мнению, причина такой недальновидности руководства Минхимпрома СССР в отношении почти готового процесса производства отечественного уксусного альдегида? Что помешало? Неужели стране не нужен был этот важнейший продукт основного органического синтеза?

– Александр, я тебе уже говорил, что весь этилен, который тогда производился в СССР, полностью шел на получение полиэтилена. К сожалению, Алексей Николаевич Косыгин, возглавлявший в то время Совет министров СССР, руководитель сталинской закалки, трезвого ума, очень деловой и практичный, стоял за полиэтилен. Косыгин пришел к выводу, что широкомасштабное производство полиэтилена является главной задачей отечественного химпрома. Полиэтилен был реальным материалом, который можно подержать в руках, из которого можно наладить производство разнообразных бытовых предметов и упаковочного материала. Косыгину, вероятно, не хватило широты мышления, чтобы понять, что там, где уксусный альдегид, там уксусная кислота, уксусный ангидрид и многое другое. Если бы я смог окислить этилен в окись этилена, а не в уксусный альдегид, то симпатии руководителей химпрома СССР были бы на моей стороне. Но этого я сделать не мог по причинам, связанным с термодинамикой процесса. Ко мне даже обращались специалисты из Гипрокаучука СССР с просьбой, не могу ли я селективно окислить этилен в окись этилена. Я при них посчитал термодинамику реакции и сказал, что это невозможно, палладий не может окислить этилен в окись этилена. Но их интересовал только промышленный катализатор на основе палладия, который мог провести такое прямое окисление этилена в его окись.

Так вот, когда мы с Михаилом Натановичем Варгафтиком увидели, что немцы нас обошли с публикациями по уксусному альдегиду, мы пришли к выводу, что надо все свои силы направить на получение винилацетата. Этим вопросом мы вплотную занялись и, очень быстро сделав свою первую работу, опубликовали ее в ведущем химическом журнале.

К сожалению, мы не стали продолжать эти исследования, а надо было бы дело довести до разработки промышленного катализатора. Появились другие задачи, не хватало, как говорится, лишних рук, а также обнаружилась ограниченность в средствах, как у Бородина.

Было одно лишь важное преимущество. Благодаря своим работам мы с Варгафтиком стали известными в промышленных кругах СССР, к нам стали приезжать, стали смотреть наши установки, просить их продать. Но мы этим не занимались… Ну что деньги? Деньги – ничто! Мы говорили своим просителям: «Сделаем вам эту установку, вопрос только во времени и квалифицированном стеклодуве.

Недооткрытый катализатор

– Илья Иосифович! Работа сделана, научный мир ее оценил, химическая реакция получила ваше имя. Что было дальше? Удалось ли запустить в отечестве промышленный процесс производства винилацетата, как это сделали немцы в случае с уксусным альдегидом?

Помедлив с минуту, Моисеев ответил: «Дальнейшая судьба нашего исследования складывалась вот как. В действительности мы открыли только реакцию, мы не стали разрабатывать промышленный катализатор, это сделали специалисты фирмы BASF. Они создали катализатор, который отличался от нашего присутствием в составе золота, помимо палладия. Фактически мы свой катализатор недооткрыли. Это уже потом Варгафтик сделал еще одно усилие и синтезировал гигантский палладиевый кластер, который мог играть роль эффективного катализатора в процессе получения винилацетата, но это было уже после работ фирмы BASF. Гигантский палладиевый кластер оказался интересным сам по себе как объект отдельного исследования, чем и занялся Михаил Натанович Варгафтик».

– Так что досталось вам в сухом остатке?

– Вероятно, то, что весь мир считает реакцию окислительного ацетоксилирования этилена в винилацетат на палладии открытием Моисеева, потому что до меня это никто не смог сделать. А промышленные катализаторы, причем разные, создали специалисты фирмы BASF и в дальнейшем DUPONT. Мы на их лавры не претендуем.

– А как вас оценивал Нобелевский комитет, были ли попытки выдвинуть вас на соискание этой премии?

– Мне известно, что попытки рассмотреть мою кандидатуру были, но они ничем не закончились. И знаешь, в чем главная причина? В том, что я не уехал на Запад, а остался работать в России.

Вот с такими разговорами проходили наши сеансы с Ильей Иосифовичем Моисеевым, который, вопреки всем моим опасениям переутомить его во время работы над портретом, терпеливо и заинтересованно выполнял роль модели, ни разу не намекнув о том, что это ему делать тяжело и неинтересно.

В завершение я спросил Илью Иосифовича, чем, кроме любимой химической науки, занята его душа. Может быть, есть у знаменитого академика другие увлечения, например поэзией, литературой, музыкой, шахматами.

Илья Иосифович не задумываясь ответил: «Нет, другого ничего нет! Конечно, я разбираюсь на своем уровне в живописи, музыке, литературе, театральном искусстве… Но химия поглощает все мое основное время».

* * *

Портрет академика Ильи Иосифовича Моисеева был завершен к августу 2012 года. У работы сложилась довольно интересная выставочная история.

Впервые портрет был показан широкой публике в октябре 2013 года на выставке Александра Бурганова и Александра Толстикова «Люди и ангелы» (Архив РАН, Москва). Затем портрет демонстрировался в ноябре 2014 года на персональной выставке А.Г. Толстикова «В зеркале портрета» (Мемориальный музей «Творческая мастерская С.Т. Коненкова», Москва). Следующий показ состоялся в марте 2016 года в формате моего авторского документально-художественного проекта «Наука и искусство в лицах. Портреты современников» (Архив РАН, Москва).

В начале 2018 года работа вошла в экспозицию персональной выставки А.Г. Толстикова под названием «Современники» в залах Башкирского государственного художественного музея им. М.В. Нестерова (г. Уфа), в собрании которого и находится в настоящее время.