Всеволод Троицкий (в центре) с коллегами анализируют показания приборов.
27 февраля 1919 года в 10 часов 2 минуты лаборант Остряков передал в эфир фразу: «Алло, говорит Нижегородская радиолаборатория!» Потом за 10 лет работы в Нижнем Новгороде, вплоть до 1928 года, команда энтузиастов из радиолаборатории сконструировала сотни радиостанций, изготовила тысячи мощных радиоламп, разработала десятки моделей чутких приемников...
Нижегородская радиолаборатория заложила богатую радиотрадицию в Нижнем Новгороде. На древе этой традиции есть очень удачные «прививки». Например, десант в Нижний в 1930-х молодых радиофизиков из МГУ во главе с Александром Александровичем Андроновым. Есть на этом древе и удивительные побеги, один из них – радиоастрономия.
Все началось как раз при Андронове: приехавший с ним из Москвы Габриэль Горелик занялся радиоастрономией, многое почерпнув из работ Семена Хайкина – тот еще в 1947 году ходил на пароходе «Грибоедов» к далеким берегам Бразилии, чтобы наблюдать полное солнечное затмение в радиодиапазоне. Инициатором той бразильской экспедиции (а значит, и родоначальником отечественной радиоастрономии) был академик Николай Папалекси, близкий друг академика Леонида Мандельштама, учителя и Андронова, и Горелика. Так что круг был довольно узкий, а общение тесное.
В том же 1947-м аспирант Горелика Всеволод Троицкий смастерил радиометр – приемник, подсоединяемый к антенне радиолокатора. А уже в 1948 году горьковчане-нижегородцы стали подыскивать площадку под загородный полигон. Молодые сотрудники физико-технического института за несколько месяцев объехали всю округу, пока не остановили свой выбор на деревне Зимёнки на крутом волжском берегу – водное зеркало Волги было нужно для создания особой многолепестковой диаграммы направленности антенн.
Вообще говоря, в истории создания первого полигона и рождения радиоастрономии в Горьком смешались самые разные мотивы и материи. Начать с того, что горьковский физико-технический институт (созданный при госуниверситете) много работал тогда с оборонной тематикой. Возникла необходимость калибровки навигационных антенн баллистических ракет. Вначале речь шла о рефракции радиоволн в земной атмосфере (что вызывало искажения навигационного сигнала), а потом оказалось, что и Солнце, и Луна, да и некоторые участки неба – источники радиосигналов, и их прием и анализ могут многое рассказать о самих источниках.
К моменту создания в июне 1956 года в Горьком Научно-исследовательского радиофизического института (НИРФИ) горьковские радиофизики были уже дружны с радиоастрономией – что становится очевидным из статей современного историка науки, многолетнего хранителя наследия Нижегородского кружка любителей физики и астрономии Сергея Пономарева, который успел записать и пространные беседы с отцами-основателями этих исследований в Горьком – Нижнем Новгороде.
Так или иначе, отпочковавшись от военных задач, проросла мирная и весьма романтичная наука радиоастрономия, расцвела на почве общей радиокультуры города, стала давать замечательные плоды. Именно так – романтично – воспринимали эту науку мы, студенты-первокурсники радиофака образца 1980 года. Все мы стремились на кафедру радиоастрономии и распространения радиоволн. А некоторым, в том числе и автору этих строк, удалось уже в первые летние каникулы поработать на крымском полигоне НИРФИ на Карадаге – покрутить ручки радиотелескопов, поворачивая чаши антенн вслед за созвездиями Лебедя, Ориона и Кассиопеи...
Радиоастрономия в городе Горьком и на радиополигонах НИРФИ к тому моменту стала обширным и разнообразным полем деятельности. Изначально, как уже было сказано, во многом благодаря Андронову, который постоянно приглашал на первый в стране радиофизический факультет блестящих столичных ученых с лекциями. Того же Семена Эммануиловича Хайкина, радиоастронома из МГУ. Или Виталия Лазаревича Гинзбурга, будущего нобелевского лауреата по физике, находившего на фоне первоочередных для отечества термоядерных задач место в своем графике астрофизике и теоретической радиоастрономии.
Так, постепенно, усилиями разных ученых, при поддержке и активном участии первого директора НИРФИ Марии Тихоновны Греховой и образовалась горьковская школа радиоастрономии.
НИРФИ в нынешнем, 2021 году исполняется 65 лет – хороший повод вспомнить о горьковской школе радиоастрономии, а заодно и об удивительном феномене – радиоастрономических полигонах. Было что-то в полигонной жизни совершенно особое – и неустроенность (особенно поначалу) быта, и вкус приключения. Чего только стоят многомесячные поездки по области, порой по бездорожью – ведь для полигонов искали места, «чистые» от электрических помех и наводок. А потом переговоры с председателями колхозов и районными властями, установка антенн и датчиков, жизнь в палатках прямо у телескопов, в жару и в грозы – о чем сохранились свидетельства первопроходцев. Уже потом, через несколько лет, сказались другие особенности полигонной жизни. Почти нетронутая природа, реки и лодки, ягоды и рыбалка, а в Крыму еще и пляжи и гроты Карадага. По вечерам чаепития и беседы, в отпусках байдарочные походы – и все это по соседству и заодно с научными спорами и открытиями, с локацией Луны и Солнца и даже с поиском сигналов от гипотетических внеземных цивилизаций. На полигоне в Зимёнках появилась своя вычислительная машина, а значит, и штат программистов и математиков: полигонная жизнь, природная и почти походная, привлекала научную молодежь.
Занятно, что полигон в Зимёнках устроили рядом с санаторием (в войну там недолго жил Алексей Толстой, писал своего «Петра»). А в Старой Пустыни наоборот: рядом с полигоном со временем построили институтскую турбазу. Наконец, полигон на Карадаге в Крыму – и сам почти курорт. Я помню, как ежедневно по утрам свободных от дежурств на телескопах или от прочих ученых занятий сотрудников институтский «рафик» организованно вез крутой каменистой дорогой вниз, на пляж поселка Курортного.
Дружба и научное соперничество, юношеские влюбленности и устоявшийся семейный быт, морские купания и набеги на генуэзские крепости в соседние Судак и Феодосию... Наконец, замечательное вино из винсовхоза в близлежащей Щебетовки (но вином, твердо помню, не злоупотребляли). Шахматные турниры и бильярдные партии, лекции приехавших из Москвы и Горького коллег-радиоастрономов, и конечно, да и прежде всего, – работа.
Несколько открытий и множество изобретений, научные группы и их заслуженные лидеры: Рахлин, Гетманцев, Разин, Станкевич, Ерухимов, Троицкий… Новые направления, которые рождались рядом с уже прославившими институт результатами: радиозондирование ионосферы, геофизика, акустика… Замечательная жизнь, почти воплощенная утопия – не через тернии, а через халцедоновые пляжи и горные рощи – к звездам! Я помню этих людей, помню их задор и энергию, помню те разговоры, помню ночное звездное небо, его радиошепот, льющийся с самописцев…
И вот в такт этому потоку памяти, сразу и навсегда очарованный музыкой небесных сфер, я вдруг, спустя много лет, начинаю проговаривать вполголоса имена и географические пункты, названия созвездий и узлов радиотелескопов – слагая гимны и хоры в память дорогого мне прошлого и его замечательных обитателей… n
Зимёнковский радиотелескоп, 1950 год. |
Луна как радиозеркало.
Забытый эксперимент
шестидесятых.
Пуст постамент
в Зимёнках, на Волге,
на краю обрыва –
радиокомпонент
космического прорыва.
Теперь здесь молодая роща,
и чаще
рыбаки у подножия,
на поплавок глядящие,
встретятся, чем парящие
взоры радиоастрономов,
тех не ищи.
Они ушли на другую реку,
где опрокинутые ковши,
большой и малый,
мирно льют млеко
над разоренным столом,
накрытым,
тогда казалось, надолго
для звездного пира,
для поиска внеземного разума.
От того порыва
рябь на воде – Волга.
А от всего сервиза –
лишь одна ажурная чаша,
направленная в зенит.
Холодит
пропажа.
ПОЛИГОН
Старая Пустынь.
Огромные полые чаши
тише любого жука
поворачивать панцирь
способны,
редкие кванты ловя
в стальные свои перепонки.
Копятся всплески,
чернилят бумажную ленту
пиками, мерно стрекочет
кимограф,
вторит кузнечик ему рядом
с ветру открытой кабиной,
где лаборант каббалистику
эту читает,
будто газету – ту, что
пришпилена к раме оконной,
с пятнами чая, с подчеркнутой
грифелем строчкой
о спутнике нашем,
что прилунился удачно
недавно, не канул
в лунную пыль,
как напрасно считали иные.
Радиочаши искусно
исчислили свойства
звездной породы – проложена
лунная трасса.
Тихая Пустынь – поют
на ветру напряженные тросы,
множат ночные светила
немые вопросы.
Еще один вариант радиотелескопа в Зимёнках, 1954 год. |
С.А. Жевакину
Вооруженный зреньем узких жал,
пальпирующих ткани
небосклона
лучом, чей пульс прерывисто
дрожал
на чистой простыне
бумажного рулона,
и самописца трубчатый
кинжал
раскрыл тугую вену Ориона
И мерное дыханье цефеид,
что ритмом модулируют
пространство.
И скальпель радио,
направленный в зенит,
подчеркивает это постоянство.
Как ты устроен, плазменный
мотор
Звезды загадочной,
чье верное мерцанье
– хронометр в руке,
которую простер
могучий часовщик
над пылью мирозданья?
Полигон в Зимёнках устроили рядом с санаторием, в войну там недолго жил Алексей Толстой. Фото из архива Сергея Пономарёва и из архива НИРФИ |
Радиотелескопы
поворачиваются,
чаши уставились в темноту,
ночное небо полно чисел,
и они стекают по фидерам
и проводам
в мигающие лампочками
железные ящики.
Здесь впервые
Луну применили
как радиозеркало,
соединив Волгу с Англией.
Здесь искали
инопланетный разум
в окрестностях Тау-Кита,
Ориона и Кассиопеи.
Здесь я, понемногу косея
от водки, запивая ее душистой
стерляжьей ухой,
Сидел рядом
с радиоастрономами
По-над родной рекой.
Прислушивался: те сыпали
шифрами, цифрами,
Уверяя, что вот этот всплеск,
он аномален, он – весть!
Мой будущий тесть
Ефим Лазаревич
обсчитывал здесь,
в Зимёнках, всю эту цифирь
На мерцающих лампочками
железных ящиках,
Моделируя Кассиопею и Орион…
И где он и где полигон?
Атлантида, навсегда
нырнувшая в Волгу-Лету.
Как брошенное гнездо
ржавеет пустая ажурная чаша.
А вдруг прямо сейчас депеша
из окрестности Тау-Кита?
А тут – пустота.
ЮЖНОЕ
Запах полыни, пряные крымские
склоны,
раструбом в небо зеркальная
чаша раскрыта –
сцеживать звездный нектар,
поводя облучателем-щупом,
чутко качая антенны
стальной диаграмму.
Оком циклопа поодаль,
на одном из хребтов
Кара-Дага –
диск из графита – Селены
дублер рукотворный,
черный, как парус Тесея,
распятый на мачтах-
растяжках,
что рассчитать позволяет
чувствительность
чаши-антенны.
Рокот доносится снизу,
с Эвксинского понта,
треском цикады ночные
вторят перу самописца,
на разграфленной бумаге
чернильною бурной волною –
радиовсплеск от квазара
в созвездии Кассиопеи.
Вот бы и было всегда так:
ветер, цикады,
моря полночного рокот
да треск самописца,
мы, молодые, четверкой
гребцов от науки
ручки вращаем, сверяясь
с инструкцией-картой.
Правим корабль –
огромный ажурный локатор
звездною трассой
к чертогам сирен
сладкозвучных
радионеба, себя же –
к неведомым будущим целям...
Нижний Новгород
комментарии(0)