Страх всегда в голове

Робот-Observer, сочувствующий роботу-Actor, натолкнувшемуся в поисках «еды» (food) на препятствие. Иллюстрация Physorg

В знаменитой горьковской «Песне о Буревестнике» писатель восторгался безумством храбрых. 20 веков считалось, что управлять можно только силой, пока мудрый англичанин Томас Гоббс, проживший 90 лет и много навидавшийся на своем веку, не опубликовал свой главный труд «Левиафан». В этой работе Гоббс заложил основы договорных начал, принимаемых людьми на себя из страха «войны против всех» – Bellum omnium contra omnes. Левиафан в середине XVIII века мог быть взят только из древней книги – как и «договорная» идея «не делать другим того, чего из страха («обратки») не хочешь сам». Гоббс также повторил тезис Аристотеля, что помимо самосохранения люди объединяются для удовлетворения своих потребностей (сегодня это называют консьюмеризмом). Гоббс, кстати, провозгласил дедукцию как метод познания.

Зигмунд Фрейд, которого Владимир Набоков называл «венский шарлатан», полагал, что в основе страха лежат детские страхи, имеющие сексуальную природу. Карл Юнг, ученик Фрейда, считал, что для преодоления страхов надо бить пациенток по их хорошеньким попкам. Как оправдание столь необычной терапии он писал, что душа представляет собой шесть архетипов (оттисков, печатей) – тех, что лежат в основе коллективного бессознательного. Оба, Фрейд и Юнг, много писали об истерии. Их немецкие коллеги применили это понятие к описанию случая Камо (Тер-Петросяна), обозначив имитируемое им состояние как «истерический невроз».

Лингвистические поиски проявились в художественной форме, когда Олдос Хаксли в промежутке между двумя мировыми войнами опубликовал свой знаменитый роман New Brave World, персонажи которого счастливы, испытывая гедонизм, то есть наслаждения. Напомним, что еще французский психиатр Жан Шарко демонстрировал скептически настроенным коллегам свою помощницу, которая под гипнозом ради шефа терпела боль…

Душа сотен миллионов людей, попавших в водоворот двух войн, от страха отлетала и уходила в пятки, поэтому сегодня понятен интерес ученых к тому, что это такое – страх и где он коренится. При этом вспоминают слова Сенеки, убитого Нероном: «Хочешь не бояться, бойся всего».

Сегодня нейробиология определилась с юнговскими архетипами, показав глубинные клеточные механизмы генерации неприятной – в то же время спасительной – эмоции. Они, эти клеточные механизмы, «археологически» заложены в мозге. Все это показано в опытах на мышах. (Между нами и грызунами разница 200–250 млн лет, те «путались под ногами» еще у динозавров.) Довольно долго считалось, что память о пережитом концентрируется в гиппокампе (извилине морского конька), который тесно связан с миндалиной (обе структуры расположены в височной доле мозга вблизи зон слуха и понимания речи). В противоположность им наслаждение мы испытываем, когда возбуждаются нейроны прилежащего ядра, локализованного впереди под передним отделом поясной, или цингулярной, извилины (АСС). Над ней лежит предлобная, или префронтальная, кора (PFC), выносящая решения бежать или сопротивляться.

Долгие годы страх загоняли в глубь мозга (в подкорку), что делает понятным интерес к статье нейробиологов Йельского университета, опубликованной в журнале Nature. В ней впервые четко показаны связи, идущие от префронтальной коры в глубь мозга к миндалине. Авторы подчеркивают, что активность клеток PFC не только определяет реакцию на угрозу (формирование социальных связей), но и эмпатию даже у мышей.

Статья сотрудников Стэндфордского университета в журнале Science описывает детали этого процесса. Для выявления связей между АСС с и гиппокампом, подопытным мышам кололи так называемый адъювант Френда (антигенная эмульсия в вазелине). Она вызывает воспаление и нейрогенную боль. Другие мыши в клетках наблюдали страдание своих сородичей. И у них возникала эмпатия, которая проявлялась активностью нейросетей.

Комментарий редакции Nature призывает понять то, как мыши чувствуют чужую боль или страх. Это оказалось важным не только врачам, но и робототехникам из Корейского университета в Сеуле. Они пытаются обучать свои цифровые устройства на основе так называемых развивающихся нейроединиц (ENU). Корейцы подчеркивают, что их единицы могут менять синапсы, или точки межнейрональных связей, по ходу обучения. Так вскоре и правда доживем до восстания машин.