Сибирское отделение науки

Никита Хрущев и академик Михаил Лаврентьев (справа) обсуждают проблемы большой науки в строящемся Новосибирском академгородке.  Фото Якова Рюмкина, 1961. Архив Российской академии наук, Москва

Еще готовясь к командировке, слышал от московских экспертов: «Ты же летишь в Академгородок! К ведущим ученым страны! В Сибирское отделение, так мощно выступившее в момент реформы (некоторые говорили: уничтожения) РАН! Как они видят будущее российской науки?»

Удивительное, противоречивое чувство, понимаешь: тебе посчастливилось слушать выдающихся ученых, мировые имена – в период, когда они, их институты сами стали объектами большого эксперимента. В этом очерке собраны примеры гражданской позиции, научного мнения ведущих ученых СО РАН.

Вопрос технологической независимости

Ожидающие услышать дружный «хор академиков» против реформы/удушения РАН будут разочарованы. Корифеи самых разных сфер и в спорах о «науке управления наукой» выдали эффект плодотворного столкновения мнений, чем-то подобный столкновению пучков элементарных частиц. Это свое сравнение подкреплю цитатой из Андрея Михайловича Будкера, отца-основателя Института ядерной физики его имени (ИЯФ), выдающегося физика ХХ века, одного из тех, ради которых и «стоило городить огород» Сибирского отделения: «Столкнуть две частицы по сложности – как организовать «встречу» двух стрел, одну из которых пустит Робин Гуд с Земли, другую – Вильгельм Тель с планеты системы Сириуса. Но выгоды столкновения двух пучков по сравнению с обычными методами исследования столь велики, что мы решили преодолеть эти трудности».

И преодолели. Работы по «столкновению пучков» выдвинули Институт ядерной физики им. А.М. Будкера СО РАН в мировые лидеры физики элементарных частиц. Развитие и применение работ Будкера – это сегодняшний СКИФ: «Сибирский кольцевой источник фотонов», радикально новый ускоритель. Синхротрон – универсальный инструмент для фундаментальных и прикладных исследований. Создание синхротронов для ведущих научных держав мира – вопрос технологической независимости и политического престижа.

Можно долго описывать сферы, где синхротрон становится инструментом, сравнимым по важности с рентгеном в медицине. Но для темы «Наука управления наукой» важно отметить: и сам ИЯФ, крупнейший (более 2800 сотрудников) академический институт страны, «живет принципом единства без административных барьеров и бюрократических преград». Это я уже цитирую своего собеседника, советника РАН, академика Геннадия Николаевича Кулипанова.

Наука, показавшая наибольший, на мой взгляд, эффект синергии, – генетика. Сама история выбрала генетику для грандиозного эксперимента. Именно в генетике были явлены самые величайшие взлеты и трагедии. В эпоху перестройки на митингах и в СМИ «Вавилов! Лысенко! Тимофеев-Ресовский («Зубр»)» звучало не реже, чем «Сталин! Хрущев! Брежнев!».

Сегодня в массовом сознании генетика похожа на могущественную, но опасную богиню, от которой ждут буквально всего: материального изобилия, победы над болезнями, даже – над смертью. А с другой стороны, «всеобщей гибели от ГМО, смертельных вирусов из тайных военных лабораторий».

Федеральный исследовательский центр Институт цитологии и генетики – первый в СО. К нему присоединены в качестве филиалов: Сибирский НИИ растениеводства и селекции, НИИ клинической и экспериментальной лимфологии, НИИ терапии и профилактической медицины. Здесь мне довелось беседовать с ведущим генетиком нашего поколения, научным руководителем ФИЦ ИЦиГ, академиком Николаем Александровичем Колчановым. Институт – лидер по наиболее перспективным направлениям: селекция, клеточная и молекулярная биология, эволюционная и физиологическая генетика, системная биология, биотехнологии, биомедицина.

История Шумного

По некоторым причинам я пока не могу подробно описать темы сотрудничества Института цитологии и генетики со знаменитым новосибирским центром «Вектор». Отмечу только работы по виротерапии (лечение вирусом злокачественных опухолей). Надеюсь, читателя вознаградит колоритный рассказ директора ИЦиГ (1985–2007), академика Владимира Константиновича Шумного. В мае 1958 года в строящийся Академгородок приехали 10 биологов, в том числе старший лаборант Владимир Шумный.

«В Москве Лаврентьев (академик Михаил Алексеевич Лаврентьев – математик и механик, инициатор создания Сибирского отделения АН СССР и Новосибирского академгородка. – И.Ш.) спросил меня: «Ты с Украины, сибирских морозов не боишься?» – вспоминает академик Шумный. – А зимы 58–59-го годов были злыми, до минус 52. Из общежития в институт нас возили на грузовике под тентом. Лаврентьев приказал выдать военные полушубки, валенки. Выдержали. Два года директором у нас был сам Николай Петрович Дубинин. В 1930-е годы генетика в СССР была сильнейшей в мире. Потом репрессии, ликвидация школ Кольцова, Вавилова, Серебровского. Ненависть Хрущева к генетике была какой-то даже иррациональной. Лаврентьева он слушался, все ему прощал – кроме генетики. Было дело: даже колышки с табличкой о строящемся институте меняли. И «цитологию», науку о клетке, поставили впереди. Потом Лаврентьев решил: Дубинин – слишком знаковое, громкое с 1930-х годов имя. Вернул «от греха» в Москву. ВРИО директора стал Дмитрий Константинович Беляев, и это тоже была – эпопея».

В чем «эпичность» Беляева? Сын священника, беспартийный. Родной брат Николай, тоже генетик, репрессирован как «вейсманист-морганист», что тогда звучало почти как «троцкист». Расстрелян. Но Дмитрий Беляев – герой войны, прошел всю Отечественную, закончил майором. Плюс – твердая поддержка Лаврентьева, главного научного авторитета для Хрущева. Сама процедура утверждения в Москве могла кончиться печально, и долгие годы Лаврентьев, прикрывая, держал Беляева во ВРИО.

А Владимир Шумный застал еще Николая Тимофеева-Ресовского. Памятник эпохи! Роман Даниила Гранина «Зубр» – это про него. Молодой Володя Шумный встретил устало вышедшего в коридор корифея, спросил, как идет конференция. Тимофеев-Ресовский кивнул на дверь: «Да они там всё ДэЭнКапают да ДэЭнКапают («ДНК капают». – И.Ш.)! Пойдем лучше прогуляемся, подышим!» И, гуляя под соснами, окружающими здание ИЦиГ, Владимир Константинович задал животрепещущий (уже тогда!) вопрос: «Николай Владимирович! Так все же, что такое – вирус?!» И получил в ответ определение-афоризм, запомнившееся на всю жизнь: «Вирус – это сошедший с ума ген-эмигрант. Эмигрировавший из клетки, замерший. И чтобы ожить, стремящийся вновь попасть в клетку». Именно на «зомби-жажде» вируса – ожить внутри клетки – основана борьба с ним.

Вспоминая юность, общежитие, откуда они разъезжались на тентованных грузовиках по своим институтам, академик Шумный говорит, что генетическую терминологию хорошо усваивали соседи: химики, геологи, экономисты. Самые яростные споры были у экономистов, и часто у них слышались крики: «Ах ты, мутант!» – «А ты… гомозиготный!» – «А ты…»

А сегодня в нашей беседе заведующий отделом генетических ресурсов лабораторных животных, доктор биологических наук Михаил Павлович Мошкин подобрал поразительно точное междисциплинарное определение своим работам: «Фармацевтический коллайдер». Потоки новых лекарств сталкиваются с потоками новых линий трансгенных животных (вроде «гуманизированных мышей», восприимчивых к COVID-19), и налаженные алгоритмы испытаний позволяют быстрее перебирать нужные сочетания…

Слова академика Шумного у меня совместились с картинкой: гуляя по Академгородку, на доме № 44 по Морскому проспекту (действительно ведет к Обскому морю, гигантскому водохранилищу Обской ГЭС) рядом с вывеской «Кофейня» увидел мемориальную табличку: «В этом доме с 1960 по 1963 год жил нобелевский лауреат, академик Леонид Канторович».

Файл «Реформа РАН»

Директор ИЦиГ, доктор биологических наук, член-корреспондент РАН Алексей Владимирович Кочетов о реформе РАН высказался диалектично: «Огромное число строений, земельных участков со времен СССР было не задекларировано, что никак не совмещалось с современным законодательством. Был наведен бухгалтерский порядок. Количество отчетов выросло в десять раз – но мы к этому приноровились, наш бухгалтерский блок обрел взаимопонимание с чиновниками из Федерального агентства научных организаций (ранее) и Министерства науки и высшего образования РФ (в настоящее время). «Технология отчетности» для нас больше не проблема. Но, к сожалению, нет внятной стратегии развития науки в РФ, в том числе генетики – на перспективу. Сейчас в остром дефиците функция стратегического планирования, которой совместно должны заниматься Минобрнауки и РАН».

Директор Института вычислительной математики и математической геофизики СО РАН, доктор физико-математических наук, профессор РАН Михаил Александрович Марченко пополнил мой файл «Реформа РАН»: «Нет экспертизы – нет науки. Ранее отчеты и планы работ организаций, отраслевых институтов отправлялись в институты РАН на экспертизу. Это не было какой-то финансовой «подпиткой», но позволяло поддерживать действительно научный уровень. Подозреваю, что на эту часть «обкорнания РАН» повлияло то, что много было и отрицательных отзывов. Да, академические институты стареют. Передать науку в университеты? Уверен: университеты всё не переварят».

Марченко убедительно и вдохновенно рассказал о «науке управления наукой» его предшественника – академика Гурия Ивановича Марчука, шагнувшего из СО АН СССР – в президенты АН СССР: «Вместо конфликта он просто не приглашал ученого в новую масштабную задачу».

Эффект нарастающей вниз по должностным ступеням всех институтов откровенности суждений понятен: директора связаны куда большей ответственностью за свои коллективы. Но подлинная академическая открытость круглых столов, заложенная Будкером, не оставляет «нижестоящих» в счастливом неведении, и их оценки точны, как стрелы Робин Гуда, вдохновившие отца-основателя.

Заведующий лабораторией ИЯФ Алексей Трибендис: «Сейчас мы вынуждены следовать установкам сверху наших чиновников, копирующих не лучшие западные образцы, сыплющих терминами: «наукометрия», «индикативные показатели». Скоро, похоже, начнут планировать открытия. Мы пытаемся сопротивляться, некая свобода есть, потому что включены в большие проекты и успешно их реализуем. Конечный результат важнее показателей».

Вспомнилось из Салтыкова-Щедрина:

«– Почему все ж не русские изобрели порох?

– Так-ить, приказа не было!»

Соотношение приказа, «государственного управления» и свободного научного поиска, духа творчества – тут, по-моему, кроется величайший парадокс. Как можно приказать: «Открой, изобрети то, чего нет»?

Битые университеты и недобитая наука

Хозяйственное и, скажем, «кадастровое» положение, статус объектов, принадлежащих РАН, были в большом запущении. Здесь реформаторы навели «бухгалтерский порядок». Но, сказав им спасибо (хотя полагаю, отработали они далеко «не за спасибо»!), следует вспомнить крыловского художника: благодарно принял совет сапожника, но далее «суди, дружок, не выше сапога».

Наведшие «бухгалтерский порядок», перейдя из упраздненного ФАНО в Минобрнауки, предложили передать академическую науку в университеты: «Как в США. И нобелевских лауреатов там полно!» Дело даже не в желании сохранить контроль над наукой уже через подведомственные университеты. Разбирающиеся более в финансах, недвижимости, возможно, и не имеют амбиций ставить задачи академикам. Проблема в самих вузах, бултыхающихся в потоках бюрократической текучки.

«Объединить науку и образование» – это, по Гегелю, невысказанное предложение (про которое нельзя сказать, истинно оно или ложно). Но вот про само образование можно сказать точно: хронически реформируемая сфера, самая болезная. Критиковать Минобрнауки скоро станет даже негуманно: как бить калеку. Но сейчас речь о том, что на самую избитую отрасль взвалено руководство отраслью пока не добитой.

Сибирское отделение здесь дает определенные надежды: Новосибирский государственный университет имеет особые, творческие связи с наукой. Еще статья 1959 года в главной газете «Правда» объявляла: «Университет нового типа!» Без собственных лабораторий, преподавателей: все обучение – на базе институтов СО. «Треугольник Лаврентьева» (наука–образование–производство) работал, давал мировые результаты.

Нынешнюю ситуацию кратко обрисовал мне ректор НГУ, академик Михаил Петрович Федорук: «Стартапы НГУ производят то, что работает в России, мире (лазерные установки), в космосе (системы тестирования электрооборудования)… Перечислять можно долго. Главная забота, как сохранить лаврентьевскую модель взаимодействия с большой наукой в условиях падающего уровня школьников? Отбор, например, в наш университет по ЕГЭ имеет низкую эффективность, потому что многие абитуриенты не умеют решать задачи! Школа сейчас ориентирована на подготовку к ЕГЭ, а не на умение использовать свои знания для решения задач. Поэтому многие из зачисленных абитуриентов не имеют практических навыков для освоения учебных программ наших ведущих факультетов».

Было еще немало грустных оценок академика, ректора Федорука. У меня тогда мелькнуло в голове: «Вот же пример настоящего ученого. Ему же фактически «прирезывают», добавляют полномочий, объектов руководства! По логике эффективных менеджеров последних десятилетий надо ликовать: «Это сколько ж тысяч квадратных метров можно будет сдать под склады-офисы!» Но ректор Федорук тревожен: «Что ж, университет будет играть интегрирующую роль. Президент страны назвал СО «научной столицей России» – да, это самый большой кластер нашей науки. Осталось «живое дело», например, новая национальная задача – синхротрон без участия ИЯФ не построить. А там 50% научных сотрудников – выпускники НГУ».

Кучность стрельбы по науке

Объективность требует сказать и о точке зрения государства, которое вправе спросить: «Как вы, ученые, расходуя мои ресурсы, вообще относитесь к моим нуждам?»

И здесь, возможно, удивитесь, но полезный, точный ответ подсказало мероприятие, на которое я, собственно, и был приглашен. Коллизию даже и нынешних отношений государство – Академия наук помогает понять конференция «Великая Отечественная война. Победа и наука». Организовали конференцию не «партком-обком» – сами академики. И уже второй докладчик, академик Алексей Эмильевич Конторович, загнал в тупик модераторов, просто «обрушил» конструкцию, график конференции: при положенных 20 минутах на доклад плюс 5 минут на обсуждение развернул свой эпос почти на час. Прервать было невозможно, наверстывали за счет перерывов и документальных фильмов.

Каскад докладов убеждал: война кроме всего о ней сказанного была и высшей точкой слияния науки и государства. Искомые ныне формы их взаимодействия должны опираться на тот опыт, потрясающий успех.

Приказ Сталина: в одну неделю, не меняя конструкцию, повысить кучность огня (будущих) «катюш». Академик Сергей Алексеевич Христианович берется выполнить «безумный приказ». Для испытаний нужна новая аэродинамическая труба. Христианович разбирает действующую, меняя внутри направляющие, «форсунки». Андрей Николаевич Туполев: «Знаешь, чем это (лишить Центральный аэрогидродинамический институт им. профессора Н.Е. Жуковского, ЦАГИ, действующей аэродинамической трубы. – И.Ш.) может закончиться?» Христианович: «Конечно! 58-я статья!» До доработки Христиановича на гектар попадало 4–5 снарядов, после – 20–30. Неделя срока…

Основатель ИЯФ Андрей Будкер свою первую научную работу реализовал в полевой войсковой части: система управления зенитным огнем. Он всю жизнь вспоминал годы войны как решающие, полезнейшие в жизни. Поучая сотрудников, часто цитировал военные уставы: «Командир обязан принять решение». Подчеркивал: «В уставе не сказано: «Оптимальное, правильное решение!» Но отсутствие всякого решения, пассивность, растерянность в критиче­ской ситуации – хуже всего».

Вдумайтесь: знаменитые будкеровские круглые столы, знаменитая форма творческой свободы – и военный устав! Но для темы данной статьи особо важным мне показался другой факт. Уже демобилизованный Будкер, услыхав про атомные бомбардировки Японии, сразу понял их значение. Реакция мгновенна: включился в работу по атомной бомбе. Знаменитый фильм «9 дней одного года», он и в целом – про атмосферу в Сибирском отделении, а в частности, некоторые его сцены снимались на даче Будкера. Об этом мне рассказала Наталья Павлова, помощник академика Колчанова и хранитель истории Академгородка.

Академик Кулипанов: «Будкер активно откликался на все государственные проблемы, пытался их решить. Доказывал в Государственном комитете по науке и технике, ГКНТ, важность новых технологий». СССР импортировал тогда огромные объемы зерна, приходившие зараженными жучком. Будкер «пробил» обеззараживание своими установками…»

Конфликты ученых с партией, властями? Сегодня это главный «информационный повод». Даже занятно: о существовании ученого часто впервые узнают по подписанному им «коллективному письму протеста».

Академик Кулипанов: «Андрей Михайлович Будкер понимал устройство системы. Когда в 1973 году вышло постановление ЦК («роль партии») – убедил часть молодых сотрудников, в том числе меня, вступить в КПСС. Среди членов Ученого совета не хватало партийных».

Как можно понять из воспоминаний, позиция Будкера не сводима к примитивной покорности, немало было примеров гражданской смелости. Но силы, время – свои, института он на «активничанье» не расходовал, в тогдашние «новостные ленты» попадая по другим поводам.

Военный опыт великого поколения – Лаврентьев (теория кумулятивного взрыва противотанковых снарядов и мин), Трофимук (открытие в 1943 году Волго-Уральской нефтегазоносной провинции, «Второе Баку»), Чинакал (создание щитовой системы для мощных крутопадающих пластов угля, позволившей резко увеличить добычу угля), Боресков (производство серной кислоты, базового компонента для взрывчатых веществ) – создал модель сотрудничества науки и государства. Свобода научного творчества при жестком планировании, «административно-командной системе»… Феномен, необъяснимый без учета того опыта.

Из жесточайшей мировой войны была вынесена мысль не просто высокогуманная: «Ты думаешь: главное – это принципы. На самом деле главное – компромисс. Мир существует только благодаря компромиссу» (Академик Андрей Будкер). 

Новосибирск–Москва