Средство от холеры философа Хомякова

Историософ, поэт, драматург, публицист Алексей Степанович Хомяков (1804–1860). Алексей Хомяков. Автопортрет. 1842. Музей-заповедник «Абрамцево»

Хомяков, теоретик, поэт, публицист, богослов, философ, основоположник славянофильства, вдруг бросившийся в лечебную практику, не устает изобретать панацею. Вот рецепт из письма к другу Веневитинову: «Лекарство мое – полрюмки (десертной или ликерной) чистого дегтя и столько же конопляного масла. Это останавливает холеру почти мгновенно и производит сильный пот. Случается, но редко необходимость повторить половинный прием этой же смеси через восемь часов, а еще реже через сутки». Лекарство это, как уточняет Хомяков, «найдено эмпиризмом крестьян, я же имею ту заслугу, что сознательно его изучил и усовершил именно примесью масла и распределением приемов».

Хомяков верен себе. Как-то в другой раз он «усовершил» паровую турбину, посчитав, что теперь она будет бесшумной. Отправил на Лондонскую всемирную выставку 1851 года. Та наделала там немало шума. Буквально – обыватели жаловались устроителям выставки на страшный грохот от механизма. Еще как-то раз Хомяков изобрел ружье, под которое никак не могли изготовить пули…

Усадебный то ли кулибин, то ли паганель, доморощенный (в рощах и чащах под посвист филомелы) философ, не могущий философски взирать на людские муки. Увлекающийся первым, что приходило в голову (или попадало под руку), – страстно. С нарастанием подробностей своих увлечений, порой напоминавших фантастический сон. «Лечение следующее: прием по возрасту дегтярной смеси, растирание тела перцовкой с крапивой или другим жгучим составом; горчичник или хрен на живот; питье парного молока или, по недостатку его, тепловатой отварной воды, или миндального молока, и строжайшее запрещение холодной воды или кваса на несколько дней... Холодное питье – совершенный яд: оно убивает иногда мгновенно и никогда не проходит даром».

Хомяков категоричен в своей уверенности: «Успех этого лечения несомненен... Этот успех так велик, что я смело взялся бы прекратить холеру в неделю в любой столице. Но для прекращения ее еще одно правило необходимо: как скоро кто-нибудь заболел, лечить его или дома, или в больнице и тотчас всему дому от первого до последнего жильца давать три дня предохранительное средство... Это ежедневный прием в ложке воды трех или пяти капель спиртового раствора камфары, три грана камфары на штоф спирта».

Удивительный набор «средств» Хомякова – деготь и камфара, лавровишневая вода и опиум, спирт и крапива, деготь в «десертной или ликерной» рюмке, парное молоко – при строжайшем запрете кваса. Будто пародийно сошлись поэтические и политические ингредиенты сознания просвещенного помещика, утонченного знатока языков и народов, заядлого охотника и практика-непоседы. Математика по университетскому образованию, поэта и сочинителя пьес, переводчика и публициста. Летнего обитателя и владельца села Богучарова под Тулой, где у Хомякова дымил винокуренный завод и шумели фруктовые сады.

Хомяков принимал участие в проектировании веялок и теплиц, плуга и снегоукатчика, а также богучаровской Сретенской церкви. И церковь 1840 года постройки, и деревянный, еще родительский усадебный дом удивительным образом сохранились до наших дней (в доме ныне филиал Тульского историко-архитектурного музея). Так же как сохранились (изрядно обмелевший) пруд и (чрезмерно заросший) парк. Там, на дорожках и полянах парка, Алексей Хомяков придумывал стихи («Желание», «Думы», «Заря», «Сон», «Ключ», «Мечта», «Русская песня»…) и статьи «о старом и о новом», принимал друзей-славянофилов, гулял с детьми и женой Екатериной Языковой, сестрой другого известного поэта. Словом, усадебничал в свое и других удовольствие и пользу – пока не пришла холера.

Нет особой нужды напоминать сейчас, что ни деготь, ни опиум – никакие не средства против холерного вибриона. Тех, реально действенных средств, тогда вовсе не было, да и быть не могло. Они появились десятилетия спустя усилиями немца Роберта Коха и многих других врачей-ученых.

И можно улыбаться (сквозь слезы, ибо такова тема) по поводу советов и рецептов Хомякова – и по поводу горячности их автора. Но нельзя не преклоняться перед благородными устремлениями, готовностью к действию и самопожертвованию нашего героя. Алексей Степанович Хомяков смертельно заразился холерой во время своих лечебных экспедиций в 1860 году в селе Ивановском под Рязанью. Лечение дегтем и конопляным маслом не помогло.

Двенадцатью годами раньше он писал другу Попову: «Это дело нешуточное: миллион народа или около того уже не досчитается Россия, скольких еще похитит болезнь у нас и в Европе, неизвестно. Быть может, я ошибаюсь и принимаю за общий специфик лекарство, которого успех зависит от местных причин, но множество обстоятельств заставляют меня верить в совершенно специфическую силу этого лечения... И если я прав, то холера перестанет быть бичом так же, как и оспа. Дай Бог, чтобы это было так!»

Ему и посвящаю свой маленький поэтический оммаж. 

Нижний Новгород

Хомяков hommage

Алексей Хомяков: «Эврика! Холера меня задела заживо опустошениями, которых полный размер еще не известен (я его полагаю с лишком в миллион убылых), что я ополчился на нее решительно». 28 июля 1848. Богучарово

Любезный Хомяков,

Покорнейше прошу

Присоединиться к нашей

камарильи,

Пофилософствовать,

порассуждать, пошу-

шукаться, попить чайку ли

под местное варенье –

а не варенье,

так под говоренье.

Отчетливо звучит

ночной мотив

пичуги трепетной,

устроясь на дощатой

– отечество, отчаянье,

обрыв –

скамье, тетрадь поспешно

отворив,

выискиваешь нужные цитаты.

История, Россия, удила,

И конь-огонь зрачком

недобро косит.

И как дела – еще не родила?

И где тебя, отчизна,

черти носят?

Как в три котла

с парным, да с кипятком,

А до того – с студеною

водицею

Иван-дурак, так ты дурным

скачком:

Опричнина, раскол –

да в революцию?

Отечество... отчеркнут

календарь.

Прочь, меланхолия,

реальны наши цели:

из рабства – до сияющей

купели,

Община, земство, улица,

фонарь...

Отчерчено, и полоса зари

Растаяла в сгущаемом эфире,

И черные стволы-богатыри

шатром ветвей

пространство расчертили.

И Богучарово лежит

ночным бугром,

И чары осени наброшены

на тропы.

И Богу – Богово, и Русь тугим

ядром

Напряжена под скорлупой

Европы.

2. Утро

Дало ли много знанье языков,

Любезный Хомяков?

Или, как брат Языков,

Ты безъязык, а в

молчаливости своей

расчерчен,

как станциями

паровозный путь?

Европа? Азия?

Бредешь куда-нибудь

Ночной аллеей зябнущего

парка.

И парка

Ткань плетет, и свищет

филомела,

несмело

мысль сквозит

о старом и о новом,

и о том, что за волною

мысленных морей земля есть

и над той землею

сияет дивной красотою

разумной жизни эмпирей...

Но вот меж нощию и днем

На небе бледно-голубом

Смешеньем пламени и хлада,

Слиянием небес и ада,

Где сплетены лучи и тьма.

Заря, волшебная прохлада

Разгоряченного ума,

Восходит.

На тебя нисходит

покой.

Как сладко быть в природе,

в громах, вихрях и непогоде

пространство неба прорезать,

мечту и радость осязать.

Там языков не нужно много,

Единый для всего от Бога

Для всех явлений дан урок.

Стремясь к его припоминанью,

Умом, дыханьем и гортанью

Трепещешь ты, как мотылек.

И вот заря уже накрыла

Полмира…

3. Мысль

И ранними и поздними

дождями

вспоенная, внезапно

к небесам

она взойдет – есть музыка

над нами,

прислушайся,

ее услышишь сам.

Она взойдет, как ночь,

темна ветвями,

Краса земле и будущим

векам,

Счастлива мысль:

есть истина над нами,

огромная, подобна облакам.

На звучный пир в элизиум

туманный

людской молвы приветная

весна

не распахнет вокзала шар

стеклянный,

но под павлиний крик

и рокот фортепьянный

наполнится энергией она.

Ее ростки вспоит младая

сила,

Ее цветки раскрасит

утра пыл.

Счастлива мысль,

которой не светила

обманная игра исчисленных

светил.

4. Усталый труженик

Склонившись к звонкому

ручью,

Стремясь всей грудью,

грудью жадной

Вдохнуть вечернюю струю,

Испить глоток воды

прохладной,

Стереть дневного зноя пот,

Стряхнуть ярмо

дневных забот,

Взглянуть на плуг свой

многорядный

отброшенный.

В тени отрадной

среди ветвей,

сомкнувших свод,

измученный чредой работ,

обыденной и заурядной,

забыться под журчанье

вод...

5. В альбом

Не чуждый бедствиям

земным

вдруг увлечешься неземным,

когда возникнет ткань

сюжета:

наброски, замыслы, стихи

или свободные стихии

воды и света.

И прочь тоску под

черной думой!

Ночной печали след угрюмой

сотрет жемчужная слеза.

Воспламенен огнем желанья,

ты меж кулисами страданья

уже, и ты стремишься за...

И полон светлыми

мечтами,

паришь ты мыслью

над звездами.

Глядишь как частный серафим,

согласный с жребием своим.

2. Алексей Хомяков: «Заметьте, как тесно сплетается существующее с несуществующим в пространстве, мнимо-реальное с мнимо-нереальным, и как тесна связь пространства со временем». Иллюстрации из книги Алексея Хомякова «Письма о холере». Тульский историко-архитектурный музей, серия «Старая тульская аптека». Составление и дизайн Алексея Домбровского

Как в бурном море за волною,

ревя как вол, бежит волна.

Как в мутном небе пеленою

окружена дрожит луна,

и неземная желтизна

ее – как залп перед войною.

Так плыли мы, влекомы роком,

не осквернив уста упреком

стихии вод.

И вот

как счастья светлого

виденье,

порой манящее вдали,

в клубах открылось

просветленье,

и очертание земли,

куда влекло нас Провиденье.

Утихло...

Синева небес полощется

в волне.

И вымпела косой отрез

трепещет в вышине.

И мачта клонится,

и полнится мечта,

и чайка резвая, как гения

черта,

чиркнувшая итог

прошедшей бури,

коснувшись пенных вод,

растаяла как лед,

в пылу пленительной лазури.

7. Мотив

Не распахнутся небеса,

Не снидет чистая роса

К тебе поэзии священной,

Когда, тщетою искушенный,

Суетность мира полюбив,

Ты позабудешь свой мотив

Изысканный и вдохновенный.

Тогда потерей ослепленный,

Увянешь ты, как эфемера

Цветок, что тронут

был дождем

Единожды – а перерыва

Ни он, ни ты – не переждем.

И стебель тающий иссохнет

Под терном помыслов земных,

Когда в душе твоей заглохнет

Мотив.

8. Элегия

Как в бурном море за волною

шумя к брегам бредет волна,

так неисчетны над землею

промчались смертных

племена

и опустели стремена

их лав. И долу стремена

склонились. И письмена

забылись.

Часы проходят, дни и ночи

и годы за годами вслед,

то, что грядет, –

то все короче,

а прошлое – его уж нет.

Лишь звезды стройною

громадой

с небесной блещут высоты,

да дует ветр, да за оградой

журчит ручей, да ветви сада

среди томленья и тщеты

колышут робкие мечты.

9. Заря

Когда восстанет

в тьме ночной

Вся роскошь дивная созданья,

Придет поэту час

страданья,

Час ослепленья и терзанья –

Бессилен выразить душой

Задумчивой он звездный рой

(И дольней лозы прозябанье),

Мир целый образов и снов...

Он рвется к звукам,

ищет слов,

Но песен нет ему в награду

И вдохновения отраду

не пригубить душе немой...

Однако только Феб скупой

чуть приподнимется от ложа,

В груди бессильной и пустой

Вмиг обнаружится пропажа:

Сверкнет искрою

вдохновенье,

Вновь чудной силы грудь

полна,

И льется стройно

песнопенье,

И пенит струи в озареньи

сладкоречивая волна.

Монолог к Алексею Степановичу Хомякову по поводу эпидемий и лекарств

Холера, милый Хомяков,

такое дело, что сера

или к примеру

деготь

тут не помогут.

Стало быть, рецепт

твой, брат, в расчет

я брать пока не буду,

а вот природу

эпидемий, сих напастей

готов пообсуждать,

чтоб страсти

унять.

* * *

Холеры той источник

– вибрион,

читай: бактерия.

Сейчас же враг

наш – вирус.

Его колючий ворс

тот вирус с клеткой,

как репей. сцепляет

и затем внедряет

вирусово семя

в наследственную

нашу нить,

что скручена в молекуле

специальной.

И вируса заряд

за рядом ряд свое подобье

в той нити множит,

больные клетки нас

тревожат:

температура, кашель,

кровь

становится другой:

в ней мало кислорода,

итог плачевен для больного,

он задыхается...

К тому же, кашляя,

тот вирус отправляет

к новой жертве.

* * *

Как тут спастись?

Принципиальных путей,

считай, что два.

Первый: спутать программу

вируса – столкнуть

ее с пути

стандартного и перепутать

карты.

Как у Жаккарда

в станке, представь,

в программной перфокарте

дыры лишние пробить

– станок начнет дурить

и остановится.

Другой путь: вынуть

целиком цепь вируса

из нити наследственной,

что дремлет в нашей

клетке.

Тут ножницами могут

послужить мельчайшие

структуры,

что изобрели твои,

любезный Хомяков, потомки

– генетики. И если

извлечем обломки

вируса из клетки,

то ее спасем.

Это сложно, но можно.

Мельчайшие белки-ферменты

сами найдут порочные

фрагменты

в цепи, их вырежут

и выметут из клетки вон,

как мусор за порог.

* * *

А деготь? Деготь для дорог.

Мы будем впрок им

смазывать колеса,

колодезные вороты,

дверные петли,

чтоб не скрипели.

А для лечебных целей

иных лекарственных изделий

придет пора,

когда из доброго зерна науки

проклюнутся поля

живительных ростков.

И твои внуки

дождутся их,

любезный Хомяков.