Большая история: От Большого взрыва до глобализации

Предстоит огромная работа по оцифровке исторических источников и литературы. Фото Андрея Ваганова

Современный мир ставит перед обществами задачи, часто нестандартные, которые стали объединять понятием «большие вызовы» (Grand Challenges). Место человека в мире в самом широком смысле от понимания человеческого поведения до сохранения человеческого наследия во всей полноте – предмет именно социогуманитарного знания и, в частности, общественных и гуманитарных наук. Именно эти области знания в конечном итоге отвечают на ключевые вопросы существования. Гуманитарные и общественные науки выступают как пространство критического мышления, которое учит видеть сложность социальных процессов и опасность поиска простых ответов на вопросы общественного развития.

В конце 2016 года в связи с подготовкой Стратегии научно-технологического развития РФ в Институте всеобщей истории РАН задумались о концепции развития гуманитарных и общественных наук. В разработке и обсуждении этой концепции приняли участие Дмитрий Бугров (УрФУ), Федор Войтоловский (ИМЭМО), Оксана Гаман-Голутвина (МГИМО), Ирина Грифцова (МПГУ), Валерий Демьянков (ИЯз РАН), Анатолий Журавлев (Институт психологии РАН), Михаил Липкин (ИВИ РАН), Лорина Репина (ИВИ РАН), Ирина Савельева (НИУ ВШЭ), Дмитрий Ушаков (Институт психологии РАН), Игорь Шайтанов (РГГУ), Павел Шкаренков (РГГУ), Андрей Шутов (МГУ имени М.В. Ломоносова). Итог дискуссий мы предлагаем читателю. Представленная концепция – очевидно, не истина в последней инстанции и может рассматриваться как призыв к дальнейшему обсуждению, которое, надеемся, станет плодотворным.

Предмет наук

В различных науковедческих классификациях предлагаются подвижные границы между гуманитарными и общественными науками, однако объект исследования у них один, а предметы взаимосвязаны. Гуманитарные и общественные науки изучают:

– человека как субъекта общественных отношений во всем их многообразии;

– сложные социальные субъекты в динамике их развития – от родо-племенных объединений архаичных обществ до сверхдержав;

– сами общественные отношения между социальными субъектами различной сложности от межличностных до международных в динамике их исторического развития;

– возникающие в ходе развития этих отношений устойчивые структуры и институты организации общества и управления им, а также складывающуюся среду развития личности и общества.

В последнее время в самой академической среде остро ощущается необходимость преодолеть жесткие рамки сложившихся дисциплин, пусть даже каркас институтов/кафедр институционально этому сопротивляется. Осуществляется все больше совместных исследований историками и филологами, историками и экономистами, политологами и социологами, специалистами по международным отношениям и социальной психологии. Ставится задача трансдисциплинарности – принципа организации научного знания для решения задач, которые в принципе не могут быть поставлены и решены в дисциплинарных границах.

Поиск идет по двум направлениям: 1) через изучение проблемных исследовательских полей и алгоритмов развития, характерных для гуманитарного и социального знания в целом (взамен «механического» суммирования разных дисциплин); 2) через поиск интегральной парадигмы, нацеленной на синтез гуманитарного и социального знания с естественно-научным в самом широком диапазоне. 

Так, например, направление исследований, получившее название когнитивной лингвистики, предполагает сотрудничество представителей разных наук: языкознания, психологии, нейробиологии, информатики и др.

Отечественный опыт

В Советском Союзе развитие всего блока гуманитарных и общественных наук было осложнено идеологическим давлением. Тем не менее отечественными учеными были созданы работы мирового уровня. Сложились сильные научные школы в теоретической лингвистике, в филологии (семиотика и литературоведение), в ряде направлений исторической науки (в первую очередь социально-экономическая история, источниковедение, всемирно-исторические процессы), в экономической географии и демографии, в психологии (нейропсихология, изучение мышления и речи, психология деятельности, детская и социальная психология).

Однако в 1990-е годы наступивший идейный плюрализм в сочетании с быстрым освоением российскими исследователями современного гуманитарного и социального знания не привели к ожидавшемуся многими научному прорыву. С одной стороны, заимствование новейших научных парадигм часто оставалось поверхностным, не идя глубже «птичьего языка» не всегда удачно переведенных и точно освоенных терминов, а с другой – недооценивались масштабы идеологических стереотипов, воспроизводимых западными научными 

Базовым навыком для историка остается работа с первоисточниками. В отделе редких изданий Центральной Политехнической библиотеки, Москва. Фото Андрея Ваганова

школами.

Огромный урон развитию гуманитарных и общественных наук в России нанесло хроническое недофинансирование. В любом случае свобода от идеологической узды и открытость позволили быстро выявить сильные и слабые стороны отечественной науки.

Среди конкурентных преимуществ современных российских гуманитарных и общественных наук, которые зачастую недооцениваются, отметим, во-первых, сохранение инфраструктуры исследований, в целом охватывающей самый широкий спектр проблем; во-вторых, традицию глобального, непровинциального взгляда на мировое развитие, привычку мыслить масштабно. Сотрудничество с представителями естественных и точных наук может дать импульс ставить нестандартные задачи или находить нестандартные ответы на подобные задачи, которые ставит современное общественное развитие.

Преодоление европоцентризма

Возвращение к большим темам и крупным проблемам приходит на смену отрицанию возможности всеобъемлющих объяснительных моделей, которое было выработано к рубежу 1980–1990-х годов. По-новому осознается значимость исторического знания для поиска ответов на ключевые вопросы о путях развития человечества.

Среди больших проблем нового времени – так называемое великое расхождение: с чем связано «возвышение Запада», почему современный промышленный капитализм был создан именно в западноевропейских обществах, а не в Китае? Сформулирован методологический подход «большая история» (big history) – попытки обобщить эволюцию не просто человеческого общества, но мира в целом, начиная от Большого космологического взрыва до появления человека современного вида (исследователи опираются на успехи популяционной генетики, археологии).

Из этого следует необходимость изучения явлений, которые невозможно замкнуть в пределах национальных историй и государственных границ. Возникает потребность по-новому оценить меру глобальных взаимодействий и взаимовлияний, с одной стороны, и изолированности обществ – с другой. Важным стимулом подобных исследований стало осмысление научным сообществом исторических истоков роста социально-экономической и политической взаимозависимости – глобализации. Углубляются исследования, которые позволяют выявить и изучить взаимосвязи между тенденциями в малых социальных сообществах, внутри отдельных стран и макросоциальными трендами, получающими развитие в транснациональных, региональных и глобальных масштабах.

Указанные выше задачи невозможно решить без преодоления европоцентризма как части широкой исследовательской программы, первоначальной целью которой было дать голос непривилегированным общественным слоям, представителям «отсталых» обществ. Впрочем, критика европоцентризма и призывы к плюралистическому, децентрализованному взгляду на мировую историю и современность не препятствуют быстро развивающейся «англоамериканизации» знания, когда в мире все меньше читают даже на таких издавна признанных европейских языках науки, как немецкий или французский, но пока не читают (и вряд ли будут читать в обозримом будущем) на языках не-европейских, скажем, китайском или фарси.

Голос неевропейских обществ слышен пока только через представителей академических диаспор, которые откликаются на западную интеллектуальную – а то и политическую – моду и находят себе нишу обычно в англо-американских университетах и исследовательских центрах. Развернутая критика европоцентризма впервые появилась именно в русской интеллектуальной традиции (Н.С. Трубецкой, «Европа и человечество», 1920). Так что именно Россия может сыграть значимую роль в происходящем на наших глазах переломе в изучении условно «незападных» обществ.

Следует резко усилить поддержку образования в области дисциплин, традиционно объединенных устаревшим понятием востоковедения. Востоковеды должны занимать большее место в гуманитарном и социальном знании, чем это принято с XIX столетия.

История в стиле Digital humanities

Под этим понятием понимается не просто техническая возможность оцифровки источников и литературы, но, во-первых, возможность новых подходов, связанная с появлением больших объемов машиночитаемых источников и новыми возможностями их анализа, в том числе поиском «скрытой информации» (big data, data mining). А во-вторых, возможности нового представления информации, которые могут выходить за привычные формы монографий и статей (яркий пример – геоинформационные системы).

Наличие сильных математической и кибернетической школ дает России конкурентные преимущества. Тем более что в отечественной филологии существует сильная традиция формального подхода к исследованию текста, а в исторической науке большее, чем во многих других странах, внимание всегда уделялось источниковедению.

Можно поставить задачу полной фиксации материального (начиная с археологического – с помощью «цифровой критической археологии»), документального и лингвистического (корпусная лингвистика) наследия человечества. В рамках направления digital humanities встают проблемы изучения современности в условиях, когда количество источников увеличилось многократно и один человек не в состоянии их освоить.

Работа над созданием систем с искусственным интеллектом идет в сотрудничестве математиков и специалистов в области компьютерных наук (кибернетики) с лингвистами. Важно сопоставить подходы лингвистов с подходами специалистов по логике, аналитической философии и даже исследователей текстов, в том числе художественных (теория повествования – нарратология, коммуникативистика).

Понимание социальной обусловленности знания, преодоление в рамках эпистемологии подчас наивного взгляда на исследование как объективное отражение изучаемого объекта ведет к требованию новой истории и социологии гуманитарного и социального знания. Нужно в новой целостности рассмотреть прошлое и настоящее наук о человеке, сблизить, в частности, два важнейших исследовательских поля – историю и социологию гуманитарного знания и историю и социологию социально-экономических наук, которые обычно рассматриваются раздельно.

Одновременно, чтобы понимать механизмы складывания общественного знания о мире вокруг себя, необходимы исследования в области «публичной» науки («публичные» история, психология, социология и др.).

Еще одно важное направление исследований – Science and Technology Studies (STS), то есть изучение взаимодействия науки и общества в самых разных аспектах. В России подобные исследования развиваются в рамках cоциальной философии науки.

Изучение общественного сознания, в частности, современной культуры, в том числе религии, закономерности формирования коллективной идентичности сегодня тоже выходит на передний план. Подобные исследования тесно связаны с анализом социальных сетей, методики которого сейчас разрабатываются. Здесь ставятся и прямые функциональные задачи в связи с вниманием к «мягкой силе» в межгосударственной конкуренции, в то время как рост мировых миграционных потоков вынуждает социологов, политологов и специалистов по безопасности обратиться к изучению истории и религиоведения. Не случайно агентство перспективных исследований Пентагона DARPA весной 2016 года объявило программу поддержки общественных наук NGS2 (Next Generation Social Science), главный фокус которой – анализ коллективной идентичности.

Поддержка прорывных исследований в области гуманитарных и общественных наук

Ключевой вопрос – кто определяет заказ на научные исследования? Финансирование гуманитарных и общественных наук почти исключительно государственное. Но оно может зависеть либо от экспертного решения академического сообщества, либо от формальных критериев, которые устанавливают государственные органы. Оба типа несовершенны. В первом случае эффективному выделению и использованию средств мешают институциональные академический консерватизм и негибкость, а во втором – ненадежность применения формальных критериев (в первую очередь наукометрии) в оценке результатов гуманитарных и обществоведческих исследований.

Разумной мерой могли бы стать совместные комиссии из ученых, представителей заинтересованных государственных органов, общественных организаций и бизнеса. Эти комиссии определяли бы приоритетные направления, соответственно с приоритетным финансированием, на кратко- и среднесрочную перспективу.

Необходимо искать тонкий баланс между базовым и грантовым финансированием, между научными фондами как «квалифицированным заказчиком» и свободой научного поиска без ясно видной цели (blueskies research). Видны трудности грантовой системы в России, которая сегодня часто служит как раз не коллективным «квалифицированным заказчиком», а скорее формой поддержки сложившихся отделов научных институтов в условиях низкого базового финансирования.

Отсюда очевидны задачи повышения прозрачности выделения средств (возможно, здесь может быть полезна реально действующая иностранная экспертиза, в том числе из представителей научной диаспоры), снижения часто формальной отчетности по грантам при повышении реальных требований к новизне и значимости результатов. В конечном итоге нужно думать не только о поддержке конкретных исследовательских центров и конкретных тем, но о создании условий для научного сотрудничества на общегосударственном и международном уровнях.

Важна приоритетная поддержка малых перспективных исследовательских групп (лабораторий), развитие системы «постаспирантуры» (postdoctoral research), стажировок в академических и университетских центрах. Это помимо решения собственно научных задач могло бы улучшить качество подготовки кадров и повысить чрезвычайно низкую, особенно за пределами столиц, внутрироссийскую академическую мобильность, необходимую для развития науки.

Из-за естественной борьбы за распределение нагрузки образовательные программы в университетах воплощаются, как уже было сказано, в рамках привычных кафедральных и факультетских границ. Руководству университетов следует поощрять транс- и междисциплинарные исследования через развитие преодолевающих эти границы образовательных программ, в том числе межуниверситетских (в частности, международных). У студента должен быть выбор: учиться традиционной дисциплине или осваивать новые предметные поля. Высоко зарекомендовавшим себя университетам нужно дать возможность поощрять образовательное творчество при разумном снижении бюрократического контроля.

Некоторые из предложенных идей, во-первых, весьма очевидны и ясны, некоторые требуют дальнейшего обсуждения в треугольнике «ученые–общество–государство». Во-вторых, они частью уже в определенной степени исполняются, а частью – скорее указывают желаемое общее направление перемен и требуют долгой работы по их успешному претворению в жизнь. В любом случае успех развития гуманитарных и общественных наук в России в значительной степени зависит от духа доверия между учеными, обществом и государством, которое сделает возможным серьезное и плодотворное обсуждение наболевших вопросов.